26 февраля 2014 года в Симферополе произошло событие, ставшее одним из важнейших импульсов «Русской весны»: у здания крымского парламента состоялся митинг, который теперь называют точкой невозврата. После этого столкновения сторонников и противников отделения Крыма от Украины общество окончательно разделилось на две части. Больше нельзя было соблюдать нейтралитет, нужно было выбирать: с кем мы?
Автор этой статьи находился в тот день в самой гуще событий — в рядах пророссийских активистов, был не только их очевидцем, но и непосредственным участником.
Февраль 2014 года. По городу ползут тревожные слухи, что со дня на день в Крыму может появиться «коричневая чума» из Киева. Вечером 23 февраля узнаю от друзей, что у Верховного Совета скоро будет «жарко». Говорят, на счету каждый единомышленник, время встречи обещают сообщить позднее, надо быть наготове. Затем один из знакомых называет дату — 26 февраля. В этот день у здания парламента соберутся 200 человек. Нужны транспаранты. За ночь написал текст, плакаты оформить помогла коллега. Всё готово.
24 февраля днём иду по улице Розы Люксембург и вижу, как у почтамта какой-то парень раздаёт приглашения от Русской партии. В них написано, что мужчинам надо собраться у Верховного Совета 25 февраля. Спрашиваю: «25 или 26 февраля?». Парень: «Ой, извините, здесь типографская, кажется, ошибка. Конечно, 26 февраля». Достаю из сумки толстый чёрный маркер: «Исправляй». Он: «Спасибо».
Думаю: «Раз всё в спешке, то дело непростое». В кабинете на работе нахожу подходящий короткий металлический стержень — чтобы привязать позже к предплечью. При защите «на блоке» пригодится. А если будет слишком «горячо», то и как палица. В задний карман на всякий случай кладу строительный нож с металлической ручкой для резки линолеума.
В назначенный день с утра успеваю сделать свою работу и к 12.00 с плакатами уже стою у стен парламента. Как сын военного быстро оцениваю ситуацию. В голове крутится фраза друга: «Если ранят — вытащу».
От «Русского единства» Верховный Совет защищает около тысячи человек. От меджлиса и «Правого сектора» (организации, запрещённые в России. — Ред.) атакуют 5000 человек. Слева за ними стоят два грузовых прицепа, накрытых брезентом, из-под которого торчат металлические пики, — видимо, в суматохе плохо прикрыли.
Между двумя сторонами — «коридор мира». С плакатами и снаряжением захожу в этот коридор. Останавливаюсь на левом фланге. Состояние ребят как с одной стороны, так и с другой — непростое: бойцы уже успели «распалиться», адреналин в крови зашкаливает. Если пустить всё на самотёк, то и до крови недалеко.
В «коридоре мира» поворачиваюсь спиной к Верховному Совету. Акустика здесь хорошая, слышно каждое слово. Громко говорю: «Я русский, но у меня много друзей среди татар. Подумайте ещё раз о своих матерях, жёнах и детях. Они всех вас ждут дома!».
В мою речь вмешивается Рефат Чубаров (но поздно — главное мною уже сказано): «Не слушайте его — он пьян!». Вижу, как в мою сторону движется представитель «Правого сектора» (организация, запрещённая в РФ. — Ред.). Свою основную задачу я выполнил, но если уйду сразу, покажу себя трусом. Поэтому стою на месте, лицом к атакующим. Начинается очередная «волна» — «стенка на стенку». Ощущаю, что давление стенок на меня меньше, чем в других местах: что-то произошло в головах этих горячих парней — после первого «пресса» ко мне подходит старик-татарин и становится рядом.
И снова — «стенка на стенку». Теперь уже поблажек нет — ни с одной из сторон. Я вижу, что первым сейчас пострадает старик-татарин — он и ростом поменьше, и не сильно спортивного телосложения. Громко говорю: «Что ж вы своего старика давите, погибнет!». Давление уменьшается, атакующие с удивлением смотрят на меня. После «пресса» я соображаю плохо, как в «нокдауне». Чувствую, как чья-то сильная рука берёт меня за ворот куртки и втаскивает в цепи защитников. Я изрядно помят «волной», но принят в когорту богатырей, защищающих Верховный Совет Крыма.
Цепь — локоть за локоть. Встаю в строй в третью линию, впереди, в первой линии — богатыри под два метра ростом — как сторожевые башни в кремлёвской стене: их немного, но все чувствуют их силу.
Вижу, что Чубаров применяет старинную тактику Чингисхана — работает сотнями: каждая сотня после нескольких атак меняется, сотник каждой из них стоит с флагом и подаёт всем условные сигналы. А «Правый сектор» (организация, запрещённая в РФ. — Ред.) просачивается через сотни и устраивает диверсии психологического и физического воздействия.
К моим ногам падает взрывпакет, но не взрывается — значит пока только предупреждают или же в спешке что-то не сложилось. Узнаю потом, что другим бросали в лицо стеклянную пыль.
На левом фланге защиты в очередной раз появляется Сергей Аксёнов. Что-то говорит, но из-за шума его плохо слышно. Через некоторое время добавляется жидкая цепочка сотрудников МВД в лёгких кителях и форменных штанах. Они мужественно становятся в «коридор мира». Бронежилетов на них нет, а это — смертельно опасно.
Рядом в папахах — казаки из Севастополя. Спрашиваю: «Молодцы, что помогаете, но если в Севастополе без вас начнётся заваруха?». В ответ: «Если Верховный Совет не удержим, то Севастополь не устоит».
Неподалёку в цепи стоят молчаливые ребята. Слов от них не слышно совсем, только один раз заговорили: «У нас это уже было, приехали к вам на помощь». Кто они, неизвестные братья?
Раздаётся боевой клич казаков: «Один за всех и все за одного!». Ловлю себя на мысли, что произношу вслух: «Все — за одного, один — за всех». Я не трус, потому что всю жизнь проходил через цепочку рискованных ситуаций. Но именно эта мысль прилетела, когда из «коридора мира» меня втащили в русские цепи.
Ближе к обеду атакующие применили старинную военную тактику — увлечение противника в западню: перед защитниками оскверняют, выпачкав, казачью святыню — красноверхую папаху (из дивизии пластунов). После этого бросаются бежать с папахой от Верховного Совета в противоположную сторону. Молодые казаки пускаются в погоню. Многие опытные защитники, и я в том числе, это понимают, и мгновенно разносится команда: «Стоять!». Тактика противников срывается.
«Волны» атакующих продолжают накатываться на цепи защищающихся. У меня пересыхает во рту. Подходят девушки с водой: вместе с живительной влагой из их баклаги в моём теле появляется сила. Смотрю на ребят, стоящих рядом. Один — мужчина за шестьдесят, сухопарый и сильный с виду, но у него явно что-то со здоровьем — лицо очень бледное. Позже узнаю, что человек примерно такого возраста погиб. Возможно, это был он — не выдержало сердце.
Со стороны атакующей стенки появляются фотографы. Они идут по «коридору мира» и снимают всех нас. И тут мы начинаем по-настоящему понимать, что сила за нами. И зовут эту силу — Россия.
Да, нам сказали, что в случае поражения нужно уходить через Севастополь, что здесь нас не пощадят. Значит, или выигрываем, или… Явившись сюда, мы сожгли за собой мосты.
А дальше происходит то, о чём я только читал в книгах и смотрел в фильмах о России, но не был в этом уверен до конца. Да, все защитники улыбаются на камеры! И я тоже! А улыбаться в объектив самой смерти могут только победители. Видно, что фотографов от этого коробит, но это стало самым действенным и сильным нашим оружием.
Неожиданно и с нашей стороны появляется паренёк-фотограф, он растерянно смотрит на происходящее и не знает, что снимать.
«Снимай сотников!» — вырывается у меня, причём так громко, чтобы слышно было и противоположной стороне. Паренёк уже фотографирует не с «коридора мира», а из-за наших спин в «цепях» — его невольно стали беречь. Из минуса мы сделали большой жирный плюс.
Через несколько минут сотники надевают чёрные маски. Да, себя они обезопасили, но потеряли полноценную связь со своей сотней и уважение.
Спасибо, парень, ты пришёл очень вовремя! К слову, у нас я видел маски только на нескольких молодых парнях.
Но соотношение 1:5 явно в пользу атакующих. Силы не равны, а наши — на исходе. Тогда по цепям защитников проходит клич: «Бер-кут! Бер-кут!». Атакующие отхлынули, чтобы перегруппироваться, и этим мы выигрываем несколько минут передышки. Но «Беркута» рядом нет. Подходят около 200 женщин от Компартии и становятся на левом фланге. Их появление укрепило дух и помогло выстоять в трудные для нас минуты.
В опасности мозг начинает работать быстро: что может прибавить нам сил? Да, точно, специальное диафрагмальное верхнелёгочное дыхание, как во время пения. Но если начать песню, тут же будешь атакован. И я начинаю мычать на выдохе — с закрытым ртом. Механизм дыхания прост, и это увеличивает энергию, а манипуляции не заметны противнику. Делаю быстрый вдох полной грудью, аж до диафрагмы, и как только начинается «волна» — медленный выдох, секунд 10—15, с «боевым» рёвом. Смотрю, многие ребята на лету осваивают эту методику — стоять в цепи становится легче, а тем, другим, непонятно, чей это «боевой» рёв. Вскоре «боевой» становится слышен и с левого фланга. Здесь учителя не нужны, а прилив энергии очевиден. Спасибо тем, кто научил этому в мирное время.
К 15 часам понимаю: сами ситуацию не удержим. Периодически меняемся для отдыха в линиях «цепей». Через некоторое время и я оказываюсь в первой линии. Проходит очередная «волна», и я чувствую сильную боль в рёбрах. Ласково думаю об армейском «бронике», но его нет. Снова перехожу в третью линию. Здесь главное — не разжать сцепленные друг с другом руки в локтях. Но хорошо понимаю, что острая боль в рёбрах может рефлекторно заставить меня это сделать.
Боль усиливается до острой при очередной «волне», но нужно держаться через «не могу». Когда стоял уже на автопилоте, из-за наших спин подошли не просто свежие сотни, а тысячи. Слава Богу! Подоспели вовремя севастопольцы и керчане. Мы победили! А поломанные рёбра и воспалённые глаза у наших ребят заживут.
Казаки в папахах, которые стояли с самого утра, периодически менялись, а при подходе братьев из Севастополя и Керчи переходили на самые опасные места. Откуда-то с левого фланга прозвучал боевой клич: «Любо!», пронёсся над «цепями».
Дело сделано. Однако с поломанными рёбрами и острой болью выйти через тыл невозможно: сзади стоит плотная, непроходимая стена бойцов. Разве что через «коридор мира». Но его нет — только рыхлая масса атакующих, стоящих в растерянности, понимая, что проиграли.
Проверяю металлический короткий прут, прикреплённый изолентой к предплечью. Крепёж его разболтался, но это хорошо — легче вытащить в нужную минуту. Строительный нож, лежавший в заднем кармане брюк, потерян при защите — немного для прорыва, но выход, хоть и рискованный, всё же есть.
Подхожу к двухметровому парню, всё ещё стоящему рядом в первой линии. Говорю, держась рукой за его плечо: «Для меня было честью сегодня работать рядом с вами». О том, что ранен, говорить не стал — среди стоящих в цепи парней это лишнее, все понимают друг друга, как братья. Поправляю в последний раз кусок арматуры на предплечье и медленно, не спеша «просачиваюсь» через деморализованные ряды атакующих. Прицепов с пиками уже не вижу — улики уничтожаются в первую очередь.
Прихожу к танку в сквере Победы, мысленно перекрестился на кресты собора Александра Невского. Отстояли и его. Рядом покуривают группки парней (по 4—5 человек) неспортивного типа. Я их тогда про себя обругал: «Вот трусы». А сегодня благодарю вас, братья. Тогда вы были «глазами и ушами» той тысячи, которая сидела в «засаде», готовая в любой момент подойти к атакующим с тыла. Но это — кровь. И они вошли бы в дело, только если б было много раненных копьями с нашей стороны. Или реальная угроза захвата парламента. А это уже война.
Через неделю после этих событий возле Верховного Совета слышу разговор двух здоровых парней лет 19—20. Один из них говорит, чуть не плача: «Такой «кипиш» и без меня!». Думаю: «Всё же хорошая у нас смена. Парни, наступит когда-нибудь и ваше время».
Спустя несколько месяцев я был на Южном берегу — на мысе Карасан. Тёплый ветер, потрясающий запах растений прибрежного парка и морской пейзаж со скалы с видом на Медведь-гору наполнили сердце гордостью. Выстояли!
Тем, кто погиб, защищая Верховный Совет, — вечная память! Тем, кто не пролил кровь у Верховного Совета, — вечная слава! Крым, мы тебя любим!
Юрий ФЕДОРКИН
Фото Игоря ОХРИМЕНКО