Пятого декабря прошлого года возле дома номер четырнадцать по улице Октябрьской произошло странное, выбивающееся из монотонных будней, событие. В лиловых сумерках едва зародившегося зимнего вечера у крыльца второго подъезда столпилось довольно много народу. Мужчины и женщины, старики и дети – все молча стояли, глядя вверх, а над их головными уборами, покрытыми тонким слоем первого снега, звенел голос. Высокий, иногда дрожащий женский голос. Лёгкая слабина выдавала почтенный возраст своей обладательницы, но нисколько не портила красоты звучания. Из небольшой беспроводной колонки, расположенной на балконе четвёртого этажа серой, местами облупившейся хрущёвки, бурным водопадом лилась трагичная музыка Джакомо Пуччини. Это была опера «То́ска», под аккомпанемент которой живой голос, исполняющий арию Флории «Vissi d’arte», с неимоверной страстью наращивал темп. Он нырял с высоты на землю так стремительно, словно пытался ввести в транс всех слушателей, вонзаясь в их ушные раковины. Никто из собравшихся не посмел издать ни звука, пока изящная женщина, облачённая в чёрное узкое платье не завершила своего спонтанного выступления. Снежинки растворялись на её открытых худеньких плечах, прозрачным бисером покрывая бледную кожу. Высокая причёска, увенчанная серебряной диадемой, подчёркивающей благородную седину, была вся усеяна мелкими, слегка подтаявшими кристалликами, сверкающими в свете только включившегося рекламного баннера, установленного на покатой крыше. Женщина выглядела, как драгоценный бриллиант на бархатном полотне сырого вечера. И, вот, последняя нота взята. Исполнительница, элегантно поклонившись, скрылась за балконной дверью своей квартиры. Двор рукоплескал! Овации не смолкали минут пятнадцать, а крики: «Браво!» эхом прокатывались между стен бетонных домов. Затем люди стали потихоньку расходиться, возвращаясь каждый в свой индивидуальный мир.
Бебета вошла в комнату и первым делом взяла в руки старую отцовскую трубку, в которую она заботливо набила табак заранее. Холодными пальцами женщина достала из коробка спичку и только после того, как чиркнула ею, наконец, почувствовала успокоение. Тело её дрожало, щёки были влажными то ли от слёз, то ли от талого снега, но на сердце разлился долгожданный покой.
- Петрррович хоррроший, - раздались протяжно-раскатистые слова за спиной.
- Хороший, хороший, - произнесла женщина и открыла птичью клетку, из которой вылетел зелёный попугайчик.
Пернатый, покружившись под потолком пару минут, уселся на плечо своей хозяйки. Она выпустила густую струю дыма в сторону и ласково погладила питомца.
- Бебета, не дыми, Бебета паррровоззз.
- Дружочек, признаться, вы жулик, - рассмеялась женщина.
- Петрррович хоррроший, - повторила птица.
- Эх, Петрович, остались мы совсем одни. Ну, ничего, прорвёмся! Должны прорваться.
А спустя неделю, глубокой ночью ко второму подъезду дома номер четырнадцать подъехала карета скорой помощи. Домофон, как обычно не работал, и бригада врачей беспрепятственно проникла внутрь. Вскоре из парадных дверей двое медиков, придерживая под руки худенькую пожилую женщину, вышли на морозную улицу.
Бебету привезли в отделение пульмонологии городской больницы. Дежурный врач, осмотрев поступившую пациентку, поставил предварительный диагноз: правосторонняя пневмония.
- Как же вас так угораздило? В вашем возрасте нужно беречься. Я настаиваю на госпитализации.
- Но я не могу! Дома Петрович остался совсем один.
- Ничего не хочу знать! Переживёт ваш Петрович как-нибудь разлуку.
Врач вышел из смотровой, а Бебета осталась одна в полной растерянности. Яркий свет резал ей глаза, от белого кафеля веяло холодом, губы женщины задрожали и она заплакала.
В эту минуту вошла полненькая санитарка. Она нежно посмотрела на женщину и сказала:
- Будет вам, не плачьте, у нас врачи хорошие, быстро на ноги поставят. Пойдёмте со мной, я вам самую удобную кровать подобрала. И палата уютная, тёпленькая. Женщинки там весёлые лежат, пойдёмте, - она взяла пакет с вещами пациентки и повела её по светлому коридору.
Через два дня Бебета освоилась в больнице и даже стала заводилой в своей палате.
- Эх, мне бы трубку мою сюда, тогда уж точно, как на курорте отдыхалось бы.
- Какая вам трубка? Это с пневмонией-то, вы с ума сошли? Курение при таком диагнозе очень вредно! - возразила молоденькая соседка по кровати.
- Деточка, вы зануда. Не гундите. В моём возрасте нет ничего вреднее плохого настроения, оно отравляет жизнь. А её у меня и без того мало осталось.
Вечером, после отбоя, Бебета прокралась в сторожку. Отделение, в котором она лежала, находилось на первом этаже, к нему была присоединена маленькая комнатка сторожа.
- Семён, вы сходили? - спросила женщина, просунув голову в проём.
- Сходил, покормил, всё в порядке.
- Ох, спасибо вам! А-то извелась вся. Как он там?
- Щебечет. Как вы его терпите? Он же болтает без умолку!
- Он мне родной, а родных любыми принимают.
- Бебета, вы простите, я письмо прочитал, - сторож густо покраснел, - оно на столе открытое лежало, вот я и не удержался. Простите, дурня старого.
- Читать чужие письма отвратительно. Да, чёрт с вами, трубку принесли?
Сторож побагровел. Бебета нахмурилась, она раздражённо всплеснула тонкой рукой и смиренно произнесла:
- Вот так запросто взяли и лишили старушку радости.
- Бебеточка, ну какая же вы старушка? Вы прекрасны!
- Не подлизывайтесь, прощения моего вам не заслужить.
- Тогда, может, чайку?
- Чего уж теперь, наливайте.
Семён достал две керамических чашки и разлил в них дымящийся кипяток. Он слушал эту восхитительную женщину и улыбался каждому её слову. Но из головы его не выходило письмо, которое лежало в квартире Бебеты. Ещё утром она дала ему ключ и попросила покормить попугайчика. Когда сторож искал корм, то наткнулся на белый лист с рукописным текстом. Вспомнив, о просьбе принести записи (Бебета работала над мемуарами), он, чтобы убедиться, что это нужный ей листок, прочёл несколько строк. Но они настолько поразили Семёна, что глаза невольно продолжили чтение.
На бумаге было написано: «Дорогая моя, милая, Бебета! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Не лей понапрасну слёз, этим ты меня не воскресишь. Я не говорил тебе, что у меня рак? Нет, не говорил, боялся расстроить тебя этой новостью. А теперь уже дела мои совсем плохи. Поэтому и пишу это письмо. Чтобы проститься. Знай, ты самый дорогой мне человек! Ты заменила мне мать, друга, наставника! Бебета, ты моя муза! Прости, что уехал и так долго не давал о себе знать. Я лежу в клинике в другой стране. И не на какой я не на стажировке, не сердись за эту вынужденную ложь. Я попросил медсестру, в случае моей кончины отправить это письмо. Не хочу, чтобы ты подумала, что твой ученик забыл о тебе. Прости меня моя дорогая, спасибо за всё, чему научила! Бебеточка, выполни мою последнюю просьбу: когда узнаешь обо всём – спой для меня. Мне так не хватает твоего голоса! Я услышу тебя на небе и скажу ангелам: «смотрите, какая чудесная женщина! Пошлите ей верного друга и помощника, чтобы всегда оберегал её!» Прощай, моя милая настоящая мамочка. Твой Игорь».
- Бебета, этот Игорь, это ваш сын? Вы для него пели на балконе, когда переохладились?
- Это мой бывший сосед, - женщина смахнула набежавшую слезу, - у меня ведь нет детей. А вместо мужа Петрович, его мне Игорёк перед отъездом подарил. Я всё карьеру строила в театре. Некогда было семьёй обзаводиться. Да только годы своё забрали, слава угасла и осталась я одинокой старухой в отцовской квартире. Ничего не нажила, всё спустила на богемную жизнь. Так бы и куковала одна, пока к нам не въехал новый сосед. Игорь. Поначалу мы не общались. Но однажды утром я встретила его у подъезда. Он провожал гостей, остановившихся у него на пару дней. Так вот, у них была маленькая дочка, лет трёх. И она у меня спросила: «Тётя, патиму твая сабатька плакает?» А у меня не было никакой собаки в помине. Это я арии пою от нечего делать, а ребёнок принял мои вопли за вытьё животного. Родители девочки смутились, а сосед громко рассмеялся. Я не знала, что ответить на такой конфуз. Но тут девочка взяла меня за руку и сказала: «Как тебя завуть?» Я и говорю: «бабушка Берта». Вы знали, что меня зовут Берта? Берта Моисеевна Ветрова, оперная певица. Была, да только сдулась. Девочка хотела переспросить, но не смогла выговорить, и у неё получилось: «Бебета?». Сосед в тот же вечер пришёл извиниться. Слово за слово, шутка за шутку и мы подружились. Игорь оказался сиротой, без жены и детей. Мы оба были очень одиноки. Вскоре мы стали часто проводить вечера вместе и привязались друг к другу. Прозвище Бебета намертво прицепилось ко мне. Уж очень ему нравилось так меня называть. Соседствуя, ппожили мы восемь лет. Ах, сколько же тёплых вечеров было проведено вместе! Сколько душевных бесед отогрели наши сердца! А потом он уехал. Сказал, что на стажировку.
Женщина замолчала. Она тяжело вздохнула и оправилась в свою палату.
Быстро пролетело несколько недель, когда Семён в очередной раз заступил на смену, он нашёл записку на своём рабочем столе, в которой Бебета благодарила его за помощь. «Семён, спасибо вам огромное от меня лично и от Петровича. Уверена, он оценил вашу заботу по достоинству. Жаль, мы не успели с вами познакомиться поближе. Всего вам самого доброго! Бебета».
Тридцать первого декабря в шестнадцать часов в квартиру Берты Моисеевны Ветровой позвонили.
- Кто там, - спросила удивлённая женщина.
- Бебета, здравствуйте, вы узнаёте меня?
Дверь открылась и Бебета увидела Семёна, нарядно одетого с подарочной коробкой в руках.
- Бебета, я всё думал над вашей запиской. А ведь и правда, жаль. Давайте познакомимся поближе, - Семён протянул руку, - разрешите представиться: Киселёв Семён Петрович.
- Петррррович хорррроший, - раздался протяжно-раскатистый голос из квартиры.
© Ольга Косенко-Лось декабрь 2022