Сегодня есть повод вспомнить бабушку Маню.
Пятьдесят лет со дня смерти, всего пятьдесят четыре года жизни. Я уже старше её. Несмотря на то, что мне тогда не было ещё и шести, я очень хорошо помню некоторые моменты 25 и 26 февраля семьдесят второго года. Но сегодня я не хочу о них. Я хочу про бабушкину жизнь.
Со слов мамы бабушка родилась в многодетной семье предпоследней. Семья была достаточно зажиточная, как я узнала уже в нынешнее время из царёвых крепостных. Ещё в шестидесятых годах прошлого века уже в пустой деревне Борисёнки Кировской области стоял их крепкий рубленный дом, как говорила мама, «с мезонином». Где-то в начале тридцатых годов по странному стечению обстоятельств умерли её родители. Какая-то там мутная история, про которую бабушка молчала и не рассказывала даже дочерям. Не знаю, было ли какое образование у бабушки, никогда про это не говорили с мамой. В 1938 году она родила дочь, мою маму. Замуж не выходила, просто жила с неким Яковом, ни дат, ни фамилии, ни фотографии… Увы! Кто-то из знающих людей маме сказал, что прожили они около трёх лет вместе. Перед войной бабушку каким-то неведомым ветром унесло в Ленинградскую область, в город Кингисепп. В конце 41го года их эвакуировали на родину до 43го года, до снятия блокады. Потом бабушку вызвали обратно в Кингисепп, она была дизелистом, работала на динамо-машине, стране нужно было электричество. Мама всегда очень тепло вспоминала то время и очень жалела, что они в конце сороковых вернулись в Кировскую область. Почему вернулись? Опять же не очень понятная ситуация: который-то из старших братьев в Мурашах был в тяжёлом состоянии, вроде как за ним некому было ухаживать, и бабушку вызвали. Пока добирались, он умер, как раз к похоронам угадали. Мама вспоминала, что у бабушки в Кингисеппе был поклонник, офицер. Приносил гостинцы, сахар, шоколад круглый, как голова, тушёнку. Он же ей и принёс отрез шинельного сукна, из которого бабушка сшила хорошее пальто. Так вот, это пальто пришлось продать, чтобы похоронить брата. Возвращаться обратно было уже не на что. Осели на Бечеве (ударение на первое Е). Там был леспромхоз, там давали какое-никакое жильё. Бабушка пошла работать на лесозаготовки, сначала сучкорубом, потом толкачом. По весне плавала с плотами на сплаве почти до Вятских Полян. Тогда и познакомилась с неким Иваном, пришедшим к ним в посёлок на заработки. То, что он семейный, узнали уже когда бабушка забеременела. Ему такая обуза видимо была не нужна – исчез ещё до родов. Осенью 1951 родилась Надя. Время было тяжёлое, послевоенное, два месяца послеродовый декрет и дитя в ясли, мама на работу. Именно той зимой 51-52 года и случилась самая большая трагедия Маруси Бревновой, разделившая её жизнь на до и после.
Толкач – это тот, кто при помощи рычага из доски и шеста толкает спиленное дерево в нужном направлении. В ту смену было ветрено. Бабушка с напарником пилили вековую лиственницу, когда порывом её накренило в сторону работников. Бабушка выстояла против ветра, выдержала эту лесину, и, когда порыв спал, даже толкнула в нужном направлении. А потом упала замертво.
Диагноз – острый порок сердца (тогда видимо ещё инфарктов не было), так тогда называлось, так мама говорила. Бабушку увезли в больницу, в дальнее село. А мама с младшей сестрёнкой остались одни почти на целый год. Надя в ясли, мама в школу. В школе учителя подкладывали ей в парту хлеб, а в яслях заведующая, прежде чем отдать сестру, отправляла на кухню. Так и жили. А летом четырнадцатилетняя Томка уже вполне могла заработать себе на жизнь – вышивала, нянчилась с детишками, полола грядки… В то лето добрые люди помогли ей (бабушка Маня никогда ничего не садила, у неё ничего не росло) посадить картошку: вспахали землю, дали семена. И вырос у мамы невиданный урожай. Бабушку выписали уже поздней осенью. Мама была в школе. Приходит домой, а бабушка сидит на полу, спустив ноги в погреб полнёшенький картошки, курит сумокрутку и плачет. Это был первый и единственный момент в жизни, когда мама видела слёзы своей матери.
Марусю Бревнову вывели на инвалидность. Пенсия мизерная. Старшая дочь по окончании семилетки пошла работать, чтобы помогать – надо было поднимать Надежду.
После этой истории бабушка прожила ещё двадцать лет. Увидела нас, трёх своих внуков от старшей дочери, полгода не дожила до рождения внучки от младшей дочери.
Суровая и жесткая по отношению к своим дочерям, всю свою нерастраченную нежность и ласку она отдала нам. По крайней мере мне точно, не буду говорить за брата и сестру, а я помню себя сидящей у неё на коленях, помню её руку на своей голове, тихий шёпот-причитание: "у сороки боли, у вороны боли, у Наталки заживи"….