В деревне деда нашего все называли кулаком. Вот сто лет уже прошло с тех пор, как делился деревенский люд на кулаков и батраков, а местные всё помнят, и по старинке называют наш дом «кулацким двором».
Ну, «кулацкий», так кулацкий. Ничего не попишешь.
В семье из поколения в поколение передавалась байка, что вроде перед самым раскулачиванием прадед мой всё добро между сыновьями своими разделил, как в сказке про кота в сапогах: кому корова досталась, кому лошадь, кому самовар. А вот кому достались сокровища его несметные, которые они из разорённой барской усадьбы экспроприировали, так никто и не понял.
Прадедов клад не одни мы с братом моим Пашкой искали: братья наши двоюродные тоже постарались - всю землю лопатами взрыли окрест прадедовского дома. А начали ещё наши отцы копать. Но никто ничего так и не нашёл. Говорили, план есть, оставил, мол, прадед сыну старшему. Так и его уж давно нет, не у кого спросить, правда это или побасенка.
А уж сколько мы усилий умственных приложили!?
Найдём бывало на чердаке какой-нибудь отрывной календарь девятьсот лохматого года, увидим, что на нём цифра какая-нибудь карандашом обведена – и всё! Так нам и мерещится, что кто-то знающий из родни обвёл. Сидим голову ломаем, что бы это значило. А мать смеётся над нами:
- Остолопы здоровые! Вас уже скоро женить пора! Клад они ищут! Лучше б делом занялись! Дурнее вас все в роду были, можно подумать! Никто не нашёл, а вы прям найдёте?
Мать очень часто таким образом развенчивала нашу уверенность в поисках клада и подвергала сомнениям наши с братом умственные способности.
- Число им дед обвёл! – не унималась она. – А может, это он дату отметил, когда он помидоры посадил? А вы и уши развесели, олухи царя небесного.
Мы с Петькой захихикали. Мы на неё никогда не обижались. Знали: мамка нас любит. Просто нелегко одной с пацанами. Вот и срывалась на нас постоянно.
- Клад они собрались искать! А вы знаете, сколько от кладов-то этих несчастий? – продолжала она, предостерегая нас от необдуманных поступков. – Вы ж не знаете, с каким сердцем дед Илья его зарывал? Какие слова говорил? Может, он проклял этот клад? И тех, кто его найдёт, в сердцах тоже проклял.
Она испытующе посмотрела на нас, уверенная, что после этих слов мы забудем о поисках клада. Но не тут-то было. Мы, наоборот, сделали вывод: раз мать нас предостерегает, значит, клад есть! Значит, надо искать.
- И потом, - не унималась мать. – Надо знать, как себя вести с кладом-то. Много примет есть для вас, кладоискатели недоделанные!
Мы опять хихикнули, но заинтересовались:
- Каких примет?
- Каких примет! – по-живому передразнила нас родительница. – Материться рядом с кладом нельзя. А вы, богохульники, разве удержитесь, когда увидите прадедовы несметные сокровища?
Мы опять хихикнули. А мать продолжала гнуть своё:
- Слышала я, Пашка, как ты Петьку по матушке крыл, когда тот заступ железный тебе на ногу уронил за сараем. И откедава только научилси, - обращаясь ко мне, она вывернула по-деревенски последнюю фразу, подражая манерам своей матери, нашей бабушки.
- А ещё есть какие-нибудь приметы? – вошли мы во вкус. Слова матери имели обратный эффект: пытаясь отговорить, она нас только раззадорила.
- Есть, да не про вашу честь! – мать всегда отвечала пословицами и поговорками, когда обычные слова не оказывали уже на нас никакого воздействия. Она хоть и сердилась, но рассказ свой продолжила:
- Оглядываться нельзя, по сторонам озираться нельзя! А то нечисть не даст клад унести, сочтёт это оскорблением.
- Какая нечисть? – буркнул Петька.
- Какая нечисть! – мать превзошла всех пародистов, изображая приглуповатый вид сына. – А такая! Ты думаешь, клад столько лет был от людского глаза спрятан просто так? Нееееет, кто-то его стерёг! Не человек, конечно.
- А кто? – опять затупил Петька.
- Дед Пихто! – разозлил он матушку нашу не на шутку. – Что дурачком прикидываешься?
Мать вышла из комнаты, оставив нас в раздумьях.
Нет, конечно же, мы не отказались от своей затеи, просто «ушли в подполье», то есть на время решили притихнуть.
И как это часто бывает, не думали о кладе, а на него наткнулись.
***
Весной дело было. Надо было поле под картошку пахать. Вышли мы, как всегда втроём, обозреть фронт работ. Соток в нашем хозяйстве –немерено.
Мы как «Три богатыря» с картины Васнецова пытались охватить взглядом необъятное своё хозяйство, которое обрабатываем каждый год, начиная с ранней весны до поздней осени.
И всегда нам мешается огромный пень от старой ветлы.
Я возьми да и предложи матери:
- Пень этот выкорчевать надо?
Мать до сих пор злилась на нас за поиски клада, поэтому моё предложение было для неё, как красная тряпка для быка. Глаза её налились кровью, и она язвительно ответила:
- Командиров нам не надо – командиром буду я!
Опять во всём виноватые, мы опустили головы.
Вдруг мать встрепенулась, словно проснулась от спячки:
- А ведь и правда! Займитесь делом! Может, о кладе будете меньше думать, если за день с этим пнём наломаетесь.
Но долго ломаться нам не пришлось. В соседнем дворе попросили лошадь, пообещали за неё хромому Митричу магарыч к пасхе.
Пень только на вид был крепким, а внутри – одна труха. Подцепили его легонько, сдёрнули с места. А там клад…
Правда, клад. Сундучок такой небольшой, из жести или из металла какого-то. Маленький навесной замочек, хоть и пролежал в земле почти сотню лет, вовсе не ржавый. Ручка у сундучка, в виде большого кольца, крепилась к крышке. За неё-то и вытянули мы семейные сокровища из земляной воронки. Не сказать, что сундучок был тяжёлым, но и лёгким его не назовёшь. Что же там интересно?
Вернув Митричу лошадь, мы потащили сундук домой, предварительно обмотав его старой холщовой рубахой, скрыв его таким способом от посторонних глаз.
Мы затащили его на чердак, но открывать не стали – дело это небыстрое, на это время надо, а скоро должна была вернуться мать с работы.
Ночь мы провели в ожидании и предвкушении чего-то невероятного, волшебного, мистического. Шутка ли - все в родне искали эти сокровища: и деды наши, и отцы, а нашли мы, малолетки.
На завтрашний день мы запланировали очень важное дело – открыть этот сундук и оценить, насколько весом и значим этот клад. Мечтая об этом, мы не подозревали, что завтра мы откроем не просто сундук с драгоценностями, а ящик Пандоры, с его проклятием.
Мы открыли его. Там действительно были несметные сокровища: драгоценные золотые украшения и необыкновенной красоты камни, каких не бывает в природе, золотые монеты, даже не времён последнего русского императора Николая II Романова, а вероятнее всего, гораздо старше. В сундучке была ещё одна, самая главная, как оказалось, реликвия, на которую мы сразу даже не обратили внимания. Бумажный свиток, перевязанный парчовой лентой.
Когда мы его увидели, пришли в дикий восторг – прадед оставил послание нам, своим потомкам. Такое даже не во всяком кино увидишь. А мы тут, на чердаке, воочию это видим и даже держим в руках этот артефакт.
Каждый из нас хотел раскрыть этот свиток и почитать послание прадеда. Но Петька оказался проворнее и, схватив его прям у меня перед носом, ринулся бежать в дальний угол чердака. Он важно раскрывал свиток, чувствуя своё первенство и моральное превосходство надо мной.
Громко прочитал первую строчку четверостишья, которое было нанесено на лист старославянской вязью. Буквы были незнакомые, красивые, витиеватые, но узнаваемы, прочитать их было можно. Петька громко продекламировал:
«Сим кладом, уверяю я, должна владеть моя семья!
Мой сын, мой внук – от плоти плоть!
Храни семью мою, Господь!»
Пашка поднял на меня глаза: в них читался и восторг, и страх, и особая радость от того, что мы прикоснулись к какой-то великой тайне.
Через секунду он продолжил:
Коль кто другой его найдёт, тотчас беда к нему придёт:
Быть убиенному тому, кто прикоснётся к сему письму».
Последнюю фразу Пашка прочитал на автомате так же пафосно, как и все предыдущие, но осознав вдруг, что этими словами подписал себе смертный приговор, отшвырнул свиток, как ядовитую змею.
Брат смотрел на меня, словно спрашивал: «Что это сейчас было? За что? Почему я?»
Я, пытаясь его успокоить, говорил, что это всё ерунда. Мы же его правнуки, значит, нас не коснётся проклятие. Я почти его уговорил, и он почти мне поверил. Но…
Но на следующий день он заболел…