От того, например, что на них годами не вытирают пыль и уличную копоть, и тогда они становятся чернее трубочиста. От того, например, что на них громоздятся стопки книг до самого оконного откоса, и они не могут взглянуть через окно на улицу, хотя вот она, так близко. Ещё подоконники могут грустить от того, что цветы стоящие на них, вянут и засыхают. Иной раз какой-нибудь цветок начнет жаловаться своему подоконнику на нерадивых хозяев. И от этого подоконнику становится еще печальнее. И, конечно, любой подоконник может загрустить от того, что он выдался не очень больших размеров, таких, что на нём помещается только пачка сигарет, зажигалка и пепельница: ни цветов, ни стопок с книгами, ни красавиц с чашками парящего кофе в руках. Зато такой подоконник может свободно смотреть в окно, а там, как назло, вид на соседний дом и небольшой кусочек неба, на котором никогда не появляется солнце. Судьба.
Наш подоконник грустил совсем не поэтому. Его регулярно протирали от копоти, на нем было достаточного места для книг, парящих чашек и даже целого обеда, что иногда и бывало. Даже вид из окна у него был вполне приличный: на внутренний дворик жилого квартала, где было много деревьев, а среди них - небольшая детская площадка. Только от такого вида ему становилось ещё грустнее. Все потому, что он скучал по детским ладошкам, которые каждый день ложились на него, чтобы помочь их озорному обладателю выглянуть в окно в поисках друзей на улице. И если кто-то уже гулял, то раздавался радостный вопль и топот в сторону прихожей, которые неизменно сопровождался писклявым тявканьем болонки Тузика.
Этих детских ладошек не было уже давно. Правда, такое бывало и раньше, когда ребенок уезжал летом в лагерь или на дачу к бабушке, но потом он всегда возвращался, и ладошки снова каждый день ложились на подоконник. В этот раз ладошки так и не появились. Во внутреннем дворике на деревьях уже видны были жёлтые листья, а ладошки все не появлялись. Когда на деревьях за окном остались одни голые ветки, на подоконнике перестали появляться горячие обеды, а когда первые снежинки разбелили весь внутренний дворик - и чашки тоже. Подоконник вздыхал украдкой по ночам, размышляя над своей судьбой.
Тем временем приближался Новый Год. Когда темнело в некоторых окнах соседних домов зажигались праздничные гирлянды. Иногда, глядя на них, подоконник ненадолго забывал о своей грусти и поддавался радостному предвкушению праздника. Примерно за неделю до Нового Года с окна, ближайшего соседа подоконника, сняли шторы. И он все ждал, что вот-вот повесят новые - праздничные, украсят их вырезанными из бумаги снежинками, а на него наконец-то поставят толстые свечи, которые обычно никогда не зажигают. Но этого не произошло.
Этот Новый Год он провел в одиночестве. Наблюдал за тем, как на детской площадке родители с ребятишками запускают фейерверки и жгут бенгальские огни. “Где же теперь мои ладошки?” - беззвучно вопрошал он в темноту кухни. А та также беззвучно отвечала ему: “Не знаю. Не знаю”.
Грустно и холодно было нашему подоконнику и он совсем не понимал, что происходит и что ждет его дальше. Он скучал по ладошкам, радостным крикам и писклявому тявканью. Но ему не оставалось ничего, кроме как как тихо дремать в одиночестве на своей темной кухне и чего-то ждать.
Так проходили дни, а затем и месяцы. Однажды, когда за окном по откосу уже во всю барабанила капель, весь дом задрожал. Оконное стекло зазвенело от этой дрожи. Подоконник очнулся от дремоты и тоже задрожал вместе с домом и окном. В этот момент он увидел как соседняя с ним стена обрушилась, открыв вид на близкий парк и набережную вдалеке. Он приготовился к самому худшему. Мысленно попрощался и с окном, и со своими воспоминаниями о ладошках и Тузике и сильно зажмурился, тоже мысленно. Больше всего в этот момент ему было обидно, что он так и не узнал, куда же делись его любимые ладошки. Раздался оглушительный треск и подоконник от страха совсем перестал о чем-либо думать.
Он не знал, сколько времени это продолжалось Только после того, как весь шум полностью стих, он перестал жмуриться и приоткрыл один глаз. Ему повезло, он был цел и невредим: “Я все-таки крепкий, - не без гордости подумал он, - клееный дуб, все-таки”. Он немного взбодрился и огляделся по сторонам: большая куча, у подножия которой он лежал, была похожа… Он не знал, на что она была похожа. Но точно она не была похожа на то место, где бы он снова мог встретить свои ладошки. Еще он заметил кусок зеленого забора и дыру в нем. Мимо нее с противоположной стороны то и дело мелькали фигуры. Он внимательно вглядывался в них, надеясь, что узнает своего малыша. Или хотя бы Тузика. Как узнает - он не знал. Он просто очень хотел снова его увидеть.
Так прошло еще несколько месяцев. Фигуры все так же мелькали в дыре в заборе, менялась только их одежда: с шуб на плащи, с плащей на футболки и платья. За это время подоконник втянулся в свое занятие настолько, что различал уже одних и тех же прохожих, помнил в какое время они идут в одну сторону, а в какое в другую. Он даже нашел себе развлечение: считать про себя минуты и угадывать, на какой счет пройдет мимо тот или иной человек. Он стал привыкать к такой жизни и она уже не казалась ему такой уж грустной.
Однажды, теплым августовским днем подоконник услышал что-то необычное: детские голоса, которые раздавались совсем близко: “Эй, подожди меня, я зацепился!” - “Вечно ты копаешься, давай скорее!”.
Это были мальчишки, скорее всего младшие школьники. Вернувшись с летних каникул и догуливая последние летние деньки, они наткнулись на большую кучу от снесенной еще весной пятиэтажки. Кучу окружал зеленый строительный забор. Не совладав с любопытством, они перелезли через него и отправились изучать кучу в поисках трофеев. Один из мальчишек заметил отличную деревяшку, торчащую у самого края кучи: “Смотри, какая отличная доска, - сказал он. - Как раз подойдет для кораблика на управлении!”. “Хватай скорее и побежали! - восхищенно воскликнул второй. - Сейчас дождь пойдет!”. Один из мальчишек схватил деревяшку и они побежали прочь от кучи и забора.
Подоконник трясло и подбрасывало при каждом прыжке мальчика, всё мелькало перед его глазами и сливалось в ползущее размытое пятно. Он начал набухать он попадающих на него капель дождя и еще не успел опомниться от такой резкой перемены своего положения, но точно ощутил на себе крепкий хват детских ладоней, очень похожих на те, которые когда-то ощущал на себе каждый день. Но побольше и покрепче. А вот задорный гогот и вопли были точно такими же.
“Как странно, - думал подоконник, не позволяя себе поддаваться преждевременной радости, - вероятно, теперь я буду носом или кормой. Интересно, каково это? Надеюсь, что я умею плавать”. В этих мыслях он не заметил, как оказался в прихожей, прислоненным к стене между сапогами и зонтом. Отвлекшись от приятных мыслей, он почувствовал запах обеда, услышал звуки голосов, показавшихся ему очень знакомыми и увидел маленькое пушистое существо, которое осторожно к нему принюхивалось издалека. В этом существе он сразу узнал Тузика. “Ах!” - только и смог подумать подоконник. В эту секунду он был совершенно счастлив.