Высокий дувал, сложенный из саманного кирпича, от старости и дождей пошел трещинами. Земля дворика раскисла от дождя, что начался с мелкой мороси вчера вечером, а сегодня разошелся уже по-настоящему и воскрешал в Андрее отголоски воспоминаний о долгой московской осени. Андрей вышел из душного помещения текие, приюта для странствующих дервишей, подышать перед сном свежим воздухом. Из-за дувала до него донеслись приглушенные мужские голоса. Андрей приложил ухо к большой трещине и прислушался. Разговаривали двое, громким шепотом, явно таясь:
- Ты уверен, что эти сведения точные? Ахмад меня убьет, если они не подтвердятся.
- Да, точные, я тебе говорю. Аллахом клянусь. Наш человек работает в их штабе писарем. Он видел приказ и карту. Они сегодня выступили колонной в горы. Он говорит, что они точно идут в это ущелье через перевал. Надо срочно предупредить Ахмада, чтобы уходил. Возьми Абдул Каюма, он местный. Проведет тебя короткой дорогой, там есть тропа по берегу Кокчи.
- Хорошо, по темноте выйдем, к обеду успеем. Если через перевал пошли, появятся не раньше, чем послезавтра.
- Предупреди Ахмада: там после перевала перед кишлаком мостик узкий через Кокчи - два ишака не пройдут, а дальше узкая кяризная тропа над рекой, как горлышко от тыквы. Если ДШК поставить напротив, то горлышко можно закрыть и всех кяфиров положить. Ни один не выйдет.
- Там и шурави будут?
- Нет. Только сарбосы. Среди них есть трое шурави, два мушавера и тарджамон. Их надо постараться взять живыми. Араб Али говорил, при всякой возможности брать шурави живыми. Пусть ранеными, но живыми.
Андрей почувствовал, как кровь запульсировала в висках. «Нашим готовят засаду. Так, значит в горы пошла группа афганских солдат и среди них два наших советника и переводчик. Им готовят западню. Надо наших предупредить. Но как? Я не могу просто подойти и сказать, что я русский, и передать информацию. Иноземцев предупреждал: никаких контактов с нашими, не раскрываться ни при каких обстоятельствах. Моя единственная задача – успешное внедрение».
Иноземцев все это говорил спокойным голосом, глядя прямо в глаза Андрею, но в этом его спокойствии чувствовалась неподъемная мера ответственности перед Родиной, лежавшая на плечах полковника. Такую же ответственность на своих плечах ощущал и Андрей.
- Но что же делать?
Утром к советскому блокпосту на окраине Файзабада, что охранялся тремя изнывающими от скуки солдатами, подошел молодой афганец со светлыми глазами.
- Смотри, рыжий бача, и глаза синие, - пальцем показал на него молоденький ефрейтор, что был за старшего.
- Салам, бача. Инджиби, - подозвал он афганца. Советские солдаты еще в учебке заучивали между собой десяток фраз на дари, и, несмотря на то, что звучали они с ужасным акцентом, им удавалось порою наладить бойкий диалог с местными.
- Сигрет есть? – спросил солдат, показывая жестом, что хочет покурить.
Афганец полез за пазуху и вынул пачку американских сигарет «Кэмэл» и протянул солдату.
- Бахшиш, - сказал он, показывая жестом, мол, бери себе, и присоединил цветную газовую зажигалку. Это был королевский подарок. Солдат обрадовался и похлопал афганца по плечу. Афганец оглянулся, вокруг было безлюдно. Только одинокий муэдзин печально читал коран с невысокого минарета и его голос разносился ветром по всей округе.
Афганец вынул из-за пазухи сложенный вчетверо листок замусоленной бумаги и глядя в глаза ефрейтору сказал:
- Срочно передай офицеру в штаб. Сейчас.
Он сказал это по-русски, но с угадываемым акцентом. Ефрейтор этому не особенно удивился: афганцы на лету схватывали русский язык. Но он не был новичком и тут же отрядил подчиненного с поручением в штаб.
- Передай дежурному и пулей назад.
- Бача, а от кого это? - обернулся он спросить афганца, а того и след простыл.
Через два часа старший лейтенант Черкасов, командир разведвзвода, с двумя разведчиками налегке бросились вдогонку ушедшему еще вчера в горы батальону афганских мотострелков. Догнали они их только на следующее утро. Батальон занял небольшой кишлак в узком ущелье на берегу порожистой реки и после бессонной ночи на перевале все солдаты устроились на отдых. Оба советника вместе с переводчиком сидели у небольшого костерка в ожидании чая и легкого завтрака. Черкасов представился и, не вдаваясь в подробности, доложил:
- У вас времени на сборы, - он посмотрел на часы, - от силы пятнадцать минут. Через час горловина будет закрыта. Вы здесь, - он кинул быстрый взгляд на нависающие над кишлаком горы, - как на ладони. Духи несут ДШК. Уходите обратной дорогой через перевал. Они думают, что вы пойдете по реке вниз.
- Откуда информация? – переспросил хмурый советник.
- Мы получили донесение. Вернётесь, проверьте штабного писаря. Он сдал маршрут духам.
Через неделю на общем разборе войсковой операции советник, докладывая о состоянии дел, заметил:
- Выскочили с трудом, спасибо советской разведке. Душманы только хвост колонны зацепили, всех наших ишаков с продовольствием и припасами прикончили. Общие потери батальона: двадцать раненных, пятеро убитых и пятеро замерзших на перевале.
Писаря не нашли, бесследно исчез.
Андрею показалось, что его отсутствия никто не заметил. Он тихонько отворил дверь в свою комнату, пытаясь не разбудить наставника – муршида. Вот уже почти полгода они с ним ходят пешком из одной провинции в другую, останавливаясь на ночь то в мечетях, то в хлеву, а то приходилось заночевать, что называется, в открытом поле, кутаясь от холода в старые ватные чапаны и дырявые шали. Наставника звали Али Умаром. Он и был тем самым «спящим» агентом, который должен был подготовить Андрея к проникновению в круг приближенных шейха. Андрей прислушался к тихому дыханию наставника:
- Спит, слава богу, не проснулся.
Он решил не говорить ему о своем плане предупредить наших о готовящейся засаде. Он незаметно стянул из дукана (местного магазинчика) при текие листок бумаги и ручку. Написал письмо и едва дождался рассвета, не сомкнув глаз ни на секунду. Он хорошо понимал, что сильно рискует и ставит под угрозу срыва всё задание, но ничего поделать с собою не мог. Слишком много человеческих жизней стояло на кону и среди них трое наших. Переводчик, наверняка, из Военного института, скорее всего, ускор. Интересно было бы потом на них взглянуть.
С чувством выполненного долга и вполне довольный собой, Андрей, стараясь не скрипеть, лег на кровать и закрыл глаза. Сон не шел. Почему-то вспомнилась Гульбахор. Однажды, будто случайно встретив его на тропинке, она остановилась и, чуть склонив голову набок, оценивающе окинула его с ног до головы.
- Саидулло, мне уже шестнадцать. Ко мне на прошлой неделе свататься приезжали из Ватана. Отец отказал. Они не нашей веры. А ты хочешь меня в жены? – девушка слегка выпятила грудь, демонстрируя зрелость своей фигуры.
- Твой отец мне тебя не отдаст. Все знают, что он просит за тебя большой калым: двадцать баранов или машину. У меня таких денег нет.
- А ты сходи за реку. Чем ты хуже Шакара? Он сходил, принес тарьяк и выплатил калым за Сардану.
- Тарьяк – это яд, его Аллах запрещает.
- Как хочешь. Смотри только время не упусти, отец другой раз может и не отказать.
Она зарделась и, с гордым видом отвернувшись от Андрея, быстро пошла вверх по тропинке, звеня монистами украшений.
Весна в тот год пришла необычно рано. Большинство маток окотились и через месяц, как молодняк окрепнет, можно будет выдвигаться в горы. Дервиш пока не появлялся и Андрей уже отчаялся его увидеть. Он прочитал и наизусть выучил все тексты из журнала, что оставил ему дервиш. И вот легким морозным утром в дверь дома Машрафа постучали.
- Хозяин, подайте бедному страннику хлеба, - раздался знакомый голос. И сразу же послышалась песня популярного афганского певца Ахмад Заира: Гуле Сангам, Гуле Сангам, Чи Бигамма, Деле Тангам.
- Дервиш пришел, - обрадовано воскликнул Машраф, - приготовь мехмонхану (комнату для гостей), а то в мечети еще холодно, - поручил он жене.
Напившись густого памирского чая с молоком и сдобной лепешкой, дервиш, сделав легкий поклон в сторону Машрафа, попросил его:
- Уважаемый Машраф-ака, позволь мне побеседовать с твоим племянником Саидулло наедине.
Машраф, испытующе взглянув на Андрея, поднялся и сказал:
- Пойду в загон. Коза должна окотиться, - и вышел из комнаты.
Дервиш замурлыкал какую-то незнакомую мелодию, стал слегка раскачиваться и щелкать пальцами. Андрей молча на него смотрел, ожидая, что будет дальше. В его голове была полная тишина и покой. Наконец, дервиш посмотрел на Андрея и задал неожиданный вопрос:
- Чего ты хочешь?
- Еще чашку чая, - ответил Андрей.
- К чему стремишься? Стать богатым? Жениться? Стать известным, как Ахмад Заир? В чем ты нуждаешься? – дервиш не сводил серьезных глаз с Андрея.
- У меня есть все, что мне надо. Через неделю я гоню стадо в горы. Вернусь к осени, там видно будет. К чему твои вопросы?
- Ты какой веры по деду?
- Дед Аманулло правоверный. Я верю в Аллаха. Бог един и Мухаммад его пророк.
- Ты прочитал мой журнал? Понравился?
- Прочитал. Интересно. Когда был маленьким, на вопрос деда, кем я хочу стать, когда вырасту, я всегда отвечал: хочу быть дервишем. Я раньше думал, что дервиши - просто скитальцы, идущие в паломничество, а в журнале вычитал и про путь - тарикат, и про поиск истины - хакикат.
- Я ищу ученика - мурида, кому бы я мог передать напутствие. Ты достиг степени определенной чистоты, понятлив и способен, - говоря это, дервиш словно уходил в себя, общаясь с неким центром внутри. Пойдешь в ученики?
- А если соглашусь, что мне надо будет делать? Я ведь через неделю в горы ухожу.
- Я передам тебе напутствие и зикр – молитву. Вернешься, я буду тебя ждать, и мы вместе пойдем к шейху за благословением, за реку.
- Я согласен. Хочу быть дервишем, свободным, как ветер.
- Садись напротив меня и возьми мои руки в свои. Мы все – братья в Боге: кто из нас будет спасен в день страшного суда, тот возьмет за руку своего брата. Суфийское братство мы ценим выше жизни, молитва тебя укрепит и освободит от власти шайтана - ума, выключив мысли. Только одного рода мысли допустимы: мысли о греховности ума.
Андрей вспомнил, как полковник Истомин говорил:
- Мы не знаем доподлинно смысл и содержание испытаний мурида. Только догадываемся, что это касается достижения новой ступени духовной чистоты. Если вдруг на тебя выйдут и предложат вступить в орден, внимательно выслушай наставления и следуй в точности указаниям в течение всего испытательного срока до новой проверки. Тогда тебе предложат встретиться с шейхом. Что дальше будет, я не знаю. Помни главное: тебе нужно понять, глубоко разобраться в технологии, методологии, конкретных практиках, позволяющих им достичь пророческой чистоты для прямого чтения хроник Акаши.
- Я знаю, что ты предупредил русских, - сказал наставник бодрым голосом, будто и не спал вовсе. Он всех в советской форме называл русскими, а в афганской – зелеными. Только муджахедов называл муджахедами, а не душманами и не духами, как это было тогда принято среди советских солдат и офицеров. Он сел на кровати и смотрел на Андрея.
- Ты нарушил приказ, бача. Ты - офицер, и здесь война. Твоя задача в другом. Если ты будешь разделять людей в Афганистане на наших и не наших, ты не достигнешь внутренней чистоты и провалишь задание.
Всё воодушевление Андрея по поводу спасения сотни людей сошло на нет. Он понимал правоту наставника и сидел с унылым видом на кровати. Он даже не пытался что-то сказать в свое оправдание.
- Состояние халя – божественного экстаза достижимо только за пределами ума. А твои упорные попытки играть в войну, героев и спасителей удерживают тебя в плену дуальности. Наши - не наши, хорошие – плохие, война – мир. Ты не сможешь изобразить чистоту, они тебя сразу просчитают. И шейх и муджахеды.
- Они что, в голову мою залезут? Как они прочитают то, о чем я думаю? У них что, есть детекторы лжи?
- Им детекторы лжи не нужны. Степень внутренней чистоты позволяет им подключаться к твоей голове, и всё, что в ней оформлено в виде мыслей и мыслеобразов, - всё перетечёт в их голову. Ты будешь полностью дезавуирован.
Кстати, они могли бы быть неплохими торговцами или политиками, только им это не интересно. Чем ярче свет Истины, тем меньше остается интереса ко всякого рода игрищам: всё, что остается - это жажда Истины и ослепительно белый свет, заливающий всё вокруг. «Нищим дервишем ставши – достигнешь высот, сердце в кровь изодравши – достигнешь высот. Прочь, пустые мечты о великих свершеньях! Лишь с собой совладавши – достигнешь высот».
- Омар Хайям. Устаз, как вы считаете, я смогу достичь хакиката? Мы уже полгода в пути, а я пока не наблюдаю в себе признаков, – Андрей совсем скис. Ему вдруг показалось, что он впустую тратит время. Он слишком рационален и задание ему не по плечу, и вообще оно относится к разряду неисполнимых: найди то, не знаю что.
- Твоя рациональность тут кстати, иначе есть соблазн потерять своё я - ответил наставник, будто прочитал мысли Андрея. - Я не знаю, говорил ли тебе Иноземцев, что до тебя готовили агента для таких же целей, еще Сталин был жив. Так вот, достигнув хакиката, он исчез, растворился в океане Истины.
- Ликвидировали?
- Нет. Он и сейчас еще жив, совсем старый стал. Только оказался потерян для разведки. Сохранить себя возможно только укутавшись в оболочку Эго – самости. Хотя эта оболочка хрупка и рушится под ударами Истины. Не в наших жалких усилиях противиться её зову и противостоять ударам её ослепительного света. Свет истины выжигает глаза мурида, делая его незрячим по отношению к любым соблазнам мира. Выспись, завтра нам предстоит долгий путь. Переход на другую сторону твоей дуальности.
Наставник закрыл глаза и затих.
Тропинка вела через безлесое каменистое ущелье вниз и вскоре взору путников открылся большой оазис с квадратами распаханных полей. На краю оазиса темнели саманные хижины домиков небольшого кишлака, и тропинка вела прямо через него. Подойдя ближе к кишлаку, Андрей услышал женский вой и причитание. Андрей достал деревянную чашу для подаяний и постучался в первую дверь, но ему никто не ответил. Кишлак казался пустым, хотя откуда-то доносился вой. Он посмотрел на наставника, тот хмурился и молча отворачивал лицо. Андрей постучал еще раз, более настойчиво, и тут дверь сама распахнулась, словно приглашая Андрея внутрь. Андрей заглянул в приоткрытую дверь и громко поздоровался: Ассалом Алейкум. За дверью было сумеречно и Андрею удалось только разглядеть очертания стола посреди небольшой комнаты. Осторожно войдя внутрь, он пригляделся, и с содроганием увидел, что на столе лежит завернутый в белый саван мертвый старик с белой бородой. Он быстро выскочил на улицу и побежал за наставником, что медленно брел по узкой улочке кишлака в направлении усиливающегося воя.
Миновав несколько домиков с невысокими саманными дувалами, они вышли на небольшую площадь. В центре площади собралась группа воющих и причитающих женщин. Женщины с заплаканными лицами и распущенными волосами стояли вокруг молодой девушки с окровавленной головой. Кровь из раны медленно текла на землю, лицо девушки было мертвенно бледным, она часто дышала и, судя по всему, уже отходила. Андрей оглянулся по сторонам и понял причину: совсем недавно по кишлаку был нанесен ракетный удар: земля на площади была изрыта воронками, в стене дома неподалеку торчал оперенный хвост неразорвавшейся ракеты. Женщины не обратили на них никакого внимания и через минут пять их вой и причитания усилились, - Андрей понял, что девушка умерла. У него на душе возникло тягостное ощущение несправедливости происходящего. Он стал было размышлять об этом, но тут же понял, что мысли могут завести его не в ту сторону. Он вспомнил слова наставника:
- Правда и ложь – две стороны медали, подчеркивающие иллюзорность тварного мира. Если ты принимаешь сторону правды, то твой оппонент обязательно займет сторону лжи. И тогда ты обесценишь его. В твоей голове. Если ты умудришься принять его сторону, то твоя правда превратится в ложь. И тогда ты обесценишь себя. Правда и ложь относятся к категории оценки, а истина есть прямое переживание опыта. Истина вмещает обе стороны твоего ума и не подвластна ему. Можно это представить таким образом, словно ты стоишь на высокой горе, и сверху ясно различаешь границу между тьмой и светом, как бывает на закате или во время восхода, и равно их приемлешь. Постигая истину, ты уничтожаешь личность, порожденную умом, а вместе с ней и дуальность. Тогда твое сердце открывается Богу и наполняется любовью. В таком случае суфии говорят, что влюбленный в Бога наблюдает джамаль аль-хакк – красоту истины через глаз сердца.
«Ла Илла Илла Ла…», - отдавались в груди слова молчаливой молитвы тихого зикра в такт мерным шагам двух голодных усталых путников. Поля оазиса закончились и тропинка вновь завихляла между невысоких безлесых гор с закругленными вершинами. Солнце стало клониться к вечеру, и Андрей с наставником начали приглядывать место для ночлега. Впереди послышался какой-то шум и из-за поворота показался конный отряд вооруженных людей в цветастой одежде.
- Муджахеды, - выдохнул Андрей. Им еще не приходилось напрямую сталкиваться с борцами режима. До этого их путь проходил по дорогам, контролируемым правительственными войсками. Всадники, рослые загорелые бородатые мужчины, большей частью молодые, окружили путников.
- Салам Алейкум, - поздоровался чернобородый всадник с автоматом Калашникова за плечами и большим кинжалом на поясе.