Архив «Вокруг Света». Июль 1975
«Вскоре после того как мы расположились на высочайшей точке Этны, поднялось солнце, открыв пейзаж, воистину не поддающийся никаким описаниям. Горизонт осветлялся, являя нам Калабрию, Мессинский маяк и Липарские острова; курящаяся вершина Стромболи, отстоявшая на семьдесят миль, казалось, была у ног; мы видели целиком весь остров Сицилию с его реками, деревнями и прибрежными портами так, словно глядели на карту... Короче, насколько я могу судить по расстояниям, помеченным на карте, нам открылась панорама площадью в девятьсот английских миль.
Усладив взор великолепным видом (ради которого, по словам спартанцев, император Адриан изволил взойти на Этну), мы заглянули в большой кратер, имеющий около двух с половиной миль в окружности; мы сочли неосторожным обходить его вокруг для более точного измерения, ибо почва в некоторых местах весьма зыбка. Внутренняя часть кратера инкрустирована, подобно Везувию, солью и серой и имеет форму перевернутого конуса глубиной около четверти мили. Досадно, что дым, в обилии поднимавшийся из стен, а также со дна, помешал нам должным образом рассмотреть его».
В таких выражениях более двух веков назад достопочтенный сэр Вильям Гамильтон, чрезвычайный и полномочный посол Ее Величества королевы Великобритании при Неаполитанском дворе, живописал свои впечатления от восхождения на вершину Этны. И, честно говоря, я не чувствую в себе способность лучше передать ощущения от зрелища чередой сменяющихся склонов, гор, долин и моря — картины, открывающейся в ясный день с вершины высочайшего вулкана Европы.
Этна возносится своей круглой спиной над северо-восточной оконечностью острова Сицилия. «Этна» на древнесицилийском наречии означает «гора». Арабы тоже звали ее «джебель» — «гора». Сегодня итальянцы называют Этну ее третьим именем — Монджебелло (1 Монте (итал.) — гора.), курьезное сращение из двух одинаковых по значению слов.
Мои первые восхождения не были столь романтичны, как приключения Гамильтона, Спалланцани или старика Эмпедокла, вулканологов былых эпох, когда всякое путешествие было непременно сопряжено с проникновением в неведомое. Однако и я начинал в те годы, когда не существовало агентов бюро путешествий, отелей и механических подъемников, так же как и толп туристов и тех, кто кормится вокруг них.
В конце 40-х годов Этну еще не «оборудовали», как сегодня. Была одна-единственная узкая дорога, что змеилась до Каза Кантоньера, примерно до отметки 1900 метров, где стояла харчевня. В то время это слово сохраняло изначальный, простой и благородный смысл: место, где путник мог поесть, выпить вина и переночевать. В Катании тогда было в три раза меньше людей, в три раза больше грязи и в тридцать раз меньше «модерна». Бесчисленные деревеньки и городки теснились от побережья до самого подножия Этны, примерно до отметки 800 метров. Подножие горы занимает в окружности сто пятьдесят километров, и на всем этом пространстве вид нищих селений щемил сердце. Лишь природа вокруг цвела во всем своем великолепии. Почва у «подошвы» Этны необычайно плодородна, ибо богата калийными солями и фосфатами, запас которых пополняется свежим пеплом после каждого очередного извержения.
Мы выезжали из старинного дома Доменико Аббруцезе на почти столь же древнем «фиате». Латаный-перелатаный кузов громыхал на каждой выбоине в асфальте, не чиненном с 40-го года. Путь лежал через живописнейшие места — виноградники Флери, Монтероссо, Трекастаньи, Педара. На аккуратных террасах, сложенных из кусков черного базальта, вздымались волнами друг над другом цветущие сады. В Николози мы покупали хлеб, твердый наперченный сыр и колбасу; вино Аббруцезе захватывал из собственного погреба, и, право, лучшего вина не сыскать было по всей Сицилии.
Городок Николози едва-едва избежал гибели в 1669 году, когда из трещины, появившейся в километре выше него, началось самое значительное за двадцать пять веков извержение Этны. Несколько дней подряд раскаленные бомбы с оглушительным ревом вылетали под напором газов из чрева земли и образовали два огромных, почти слившихся конуса, позже окрещенных Монти Росси. Из нижней части трещины в это время текла жидкая лава, пожирая поля, сады, виноградники и деревни густонаселенного края. Все испепеляющий огненный поток неотвратимо полз к побережью. А тут на пути его лежал город Катания...
Суеверный ужас, внушаемый действующим вулканом, у подножия которого вынуждено жить окрестное население, давно укоренился в сознании людей, причем постоянная угроза воспринималась ими как наказание, предопределенное свыше. Это, однако, не мешало им при малейшей возможности противостоять нашествию. В 1669 году катанийцы явили тому прекрасный пример.
Вместо того чтобы без оглядки бежать от стихии, они выступили ей навстречу. Надев кожаные сапоги, закутавшись в смоченные водой бычьи шкуры, они погнали повозки, груженные бочками с водой, к фронту потока, где вступили в яростное сражение, подбадривая себя пением и громкими криками. Люди хлестали огненные ручьи дроковыми метлами, макая их поминутно в бочки с водой, — так они рассчитывали охладить поверхность лавы и остановить ее продвижение. Возможно, операция увенчалась бы успехом, будь у катанийцев возможность довести дело до конца. Но в самый разгар работы на них напали жители Патерно, вооруженные дубинами и вилами. Соседи из Патерно, естественно, не желали, чтобы поток повернул в их сторону и поглотил их земли...
Так лава достигла стен, защищавших в те времена город Катанию. Там фронт остановился на несколько дней, а затем, накопив силы, лава штурмом взяла стены и поползла по улицам, круша дома и храмы, пока наконец не достигла моря.
Именно с той поры существует — не знаю, писаный или неписаный — закон, всю тяжесть которого я почувствовал в 1971 году. Закон этот воспрещает каким бы то ни было способом препятствовать естественному течению лавы: божья или скорее дьявольская воля должна восторжествовать. В случае его нарушения вам грозят неприятности: если отведенный лавовый поток причинит хотя бы скромный ущерб соседям, на вас ложится вина со всеми вытекающими из этого последствиями — привлечением к суду, судебными издержками, приговором, выплатой компенсации и даже вендеттой... Конечно, органы власти в местном или национальном масштабе могли бы добиться отмены архаичного запрета. Но, увы, я на собственном опыте убедился, что те, кто облечен властью, пуще всего на свете боятся ответственности. Когда три века спустя после потасовки между жителями Патерно и Катании в 1971 году я предложил применить кое-какие технические средства, чтобы взять под контроль лавовый поток, то натолкнулся на непреодолимое препятствие, воздвигнутое законом трехвековой давности...
Итак, в Николози, уцелевшем во время исторического извержения 1669 года, мы закупали про запас снедь и встречались с главным проводником Этны «кавальере» Винченцо Барбагалло. Николози в те времена состоял сплошь из домов, сложенных из одинаково мрачных базальтовых плит. Не было еще ни нынешних белых вилл, ни сверкающих металлом и пластиком магазинов и отелей. Тогда это был поселок суровых крестьян-горцев.
Погрузив припасы, мы залезли снова в колымагу Аббруцезе — та оседала под нашей тяжестью, мотор чихал, радиатор со свистом выпускал клубы пара — и наконец трогались дальше между террасами садов по дороге, петлявшей под кронами цветущих каштанов, сосен, древовидного дрока и дубов, среди которых местами выглядывали нежные березки — почти такие же красивые, как в России. На этой высоте земля очень суха: дождевые воды мгновенно всасываются пористой вулканической почвой, так что ключи бьют лишь у подножия Этны; верхняя граница этих ключей очерчивает зону богатейших цитрусовых плантаций.
От Каза Кантоньера нужно было идти пешком. Мы поднимались по пустынной зоне, где среди камней торчала редкая растительность — низкие кустарники, пучки травы астрагала и еще одной травы, название которой я забыл. Ее бархатные подушечки были обманчивы, и это чувствовал всякий, кто пробовал садиться: он тут же вскакивал, весь истыканный жесткими колючками.
Отсюда уже ясно были видны паразитные кратеры вершинной зоны: бесчисленные боковые конусы высотой в десять, пятьдесят, а то и все шестьсот метров. Вместе они довели объем Этны до тысячи кубических километров! Конусы, лежащие с подветренной стороны, заполняются осадками медленно и постепенно. Прочие конусы зависят от спорадических извержений центрального кратера, получая иногда за раз «порцию» вулканических осадков до тридцати метров толщиной.
Так, за двадцать лет, что я езжу на Этну, на моих глазах почти целиком заполнились два конуса на южном склоне: Монте Фрументо Супино и Торре дель Философе Последний не может не волновать исследователя вулканов: ведь именно здесь, как гласит предание, провел свои последние годы прародитель всех вулканологов Эмпедокл. Живший в пятом веке до нашей эры знаменитый ученый, философ и государственный деятель (немыслимое по нынешним временам сочетание) отказался вдруг от всех своих постов, покинул Агридженто и удалился на вершину Этны, дабы посвятить остатки дней наблюдению за вулканической деятельностью. Согласно легенде он построил себе убежище-башню, память о которой стараниями местных жителей сохранилась до наших дней в названии Торре дель Философо — Башня Философа. Еще в XVIII веке здесь виднелись остатки кирпичной кладки, а в 1967 году, когда на склоне начали копать котлован под фундамент бетонной гостиницы-шале, ныне заслоняющей описанную Гамильтоном величественную панораму, были найдены и другие следы. Подобно большинству легенд, предание об Эмпедокле и его башне, возможно, основано на подлинном факте. Не знаю только, правда или нет, что философ, повинуясь зову бездны, бросился в огнедышащий кратер, который изрыгнул назад его сандалии...
Старик Эмпедокл был прозорлив. Изучение механизмов извержения необходимо для понимания хотя бы некоторых закономерностей вулканической деятельности, позволяющих предвидеть внезапные катаклизмы... Этна в данном смысле не представляет опасности: вулкан действует почти непрерывно несколько тысячелетий и уже вследствие этого вряд ли сможет накопить достаточное количество энергии для сверхмощного выброса. Но по всему миру разбросаны без счета уснувшие вулканы. В один прекрасный день они могут проснуться и после нескольких недель или месяцев относительно умеренной активности вдруг разразиться колоссальным взрывом. Подобный катаклизм сметет все вокруг на площади нескольких тысяч квадратных километров. В нашем веке подобные происшествия уже случались дважды, в 1912 и 1956 годах, оба раза, к счастью, в пустынных районах Аляски и Камчатки. Однако аналогичный взрыв в 1400 году до нашей эры сжег остров Тиру в Эгейском море, а на Крите, в 150 километрах от Тиры, уничтожил цветущую крито-микенскую цивилизацию.
Подобные взрывы никогда не происходят в начальной стадии извержения. Поэтому усилия должны быть направлены на то, чтобы вовремя распознать приближение взрыва; это предполагает наличие глубоких знаний о вулканической деятельности, ее механизмах и причинах возникновения. Однако необходимые сведения получить непросто — хотя бы по той причине, что вулканическое извержение, кроме чисто научных проблем, ставит еще и природные препоны: как подобраться к кратеру, как поместить в него датчики? Часто преграды оказываются непреодолимыми.
Парадокс заключается в том, что большинство потенциально активных вулканов пребывает в спячке — а как прикажете изучать вулканическую деятельность, коль скоро ее нет!
Этна «работает» на разных режимах. Еще Сенека отмечал: «Говорят, она подвергает себя разрушению и постепенно становится все ниже, ибо мореходы прежде замечали ее из большего далека, нежели теперь».. И пророчески продолжал: «Однако сие происходит, возможно, не по причине уменьшения горы, но потому, что огонь из нее не поднимается столь высоко, как прежде, а дым светлеет и не заметен уже столь явно днем». Подобное постоянство само по себе являет загадку.
Из тысяч вулканов, усеявших земную кору, сыщется не дольше полдюжины постоянно действующих: Этна на Сицилии и Стромболи на Липарских островах, Иауэ на Новых Гебридах, Килауэа на Гавайях, Нирагонго и — до недавнего времени — Ньямлагира в Заире, Эрта-Але в Эфиопии... Пожалуй, к этому короткому списку вулканов с жидкими основными магмами стоит добавить еще несколько «огненных гор» с более кислыми и значительно более вязкими лавами-андезитами. В кратерах таких вулканов лава не плещется огненным озером, не растекается беспорядочными ручьями по склонам и не фонтанирует; она медленно выпирает вверх, пока не образует раздувшийся купол, разлетающийся на кусочки («огнедышащая туча»). Существует несколько вулканов подобного типа, почти не прекращающих свою деятельность, подобно Этне или Стромболи. Это Мерапи на Яве, Тинакула на Соломоновых островах, Сантьягуито в Гватемале...
Все упомянутые вулканы — и с основными, и с кислыми магмами, изливающиеся и взрывающиеся — должны быть оснащены постоянными датчиками, регистрирующими параметре их активности. Только таким образом можно заранее предсказать результат намечающейся тенденции. И конечно, наиболее доступный из всех вулканов — Этна — должен как можно скорее получить настоящую вулканологическую станцию.
Трудность заключается еще и в том, что для установления причинно-следственной связи между различными факторами все измерения — прямые и косвенные — должны вестись одновременно. Продолжительность замеров, в свою очередь, зависит от изменчивости каждого фактора в отдельности. Вулканическая же деятельность варьируется от доли секунды до целого года, а то и целого столетия! Нет ничего удивительного в том, что необходимые данные отсутствуют, равно как и методика их получения.
Наша исследовательская группа насчитывает пятнадцать научных сотрудников и десять помощников, которых мы окрестили «шерпами». В обычные годы, когда все шло своим чередом, мы появлялись на Этне к концу весны и к середине осени. В конце весны потому, что уже таяли глубокие зимние снега, но еще не было летнего наплыва туристов. Середина осени совпадала с отъездом основной массы туристов и еще довольно мягкой погодой. Зима на вершине Этны такая суровая, что зачастую не дает возможности установить приборы. А летом мешает многолюдье.
В 1971 году заведенный график был нарушен извержением, начавшимся 4 апреля и продлившимся почти до половины июня. Весть о событии подняла меня с постели в два часа ночи. Доменико звонил мне в Париж из Катании... У меня уже успела выработаться привычка, едва проснувшись, тут же вскакивать на ноги. Решение было принято немедленно:
— Позвони или лучше поезжай на Липары (это километрах в ста к северу от Этны). Передай Фанфану Легерну и Жаку Карбонеллю, пусть не мешкая едут на Этну, там встретимся...
Извержение началось на высоте 3000 метров в основании вершинного конуса, с южной стороны, где образовались две радиальные трещины, — именно так проходит большая часть бесчисленных боковых извержений Этны. Одна трещине была длиной не больше ста метров, вторая — свыше пятисот. Они шли почти ровно с севера на юг. Дегазация, как обычно, началась в верхней части трещины. Вырываясь в атмосферу, газы разламывали лаву, поднимая куски ее на сотни метров вверх. К небу с оглушительным грохотом летели тысячи тонн раскаленных шлаков. За несколько часов насыпь поднялась кое-где до тридцати метров.
Апрель на верхней трети Этны — еще зима, снег целиком покрывает гору. От этого грандиозное зрелище делалось совсем необычным; ради одного этого стоило стремиться сюда. Лавовые реки розового, а иногда оранжевого цвета (это означало, что температура приближалась к тысяче градусов) выплескивались на снежный покров. Соприкасаясь с фронтом огненного потока, снег таял, и вода, смешанная с вулканическим пеплом, рождала грязевые потоки, получившие в вулканологии яванское имя «лахары». На Яве и в других экваториальных странах эти ручьи вулканической грязи часто сливаются в грозные потоки, сокрушающие все на своем пути. Вода в тамошнем климате, разумеется, образуется не от таяния снегов, а годами скапливается в кратерных озерах. Результат во всех случаях одинаково губителен...
На Этне апрельские потоки оказались даже более коварными, чем мы ожидали. Когда лава изливалась слишком быстро — то ли потому, что внезапно поднималось давление магмы в стволе, то ли потому, что трещина ползла дальше, — ручьи захватывали большие комья снега. Оказавшийся в плену перегретый пар вдруг взрывался, разбрасывая во все стороны куски базальта по центнеру весом, которые летели метров на сто, а то и больше.
От основного русла начали отходить огненные рукава. Главный поток спускался в Пьяно дель Лаго, многочисленные ответвления тоже текли на юго-восток. Так они подползли к опорам канатной дороги. Несколько дней огненные ручьи играли со стальными каркасами в кошки-мышки, окружая то один, то другой, застывали но какое-то время, сохраняя у персонала «канатки» какую-то надежду, пока несколько часов спустя новый язык не наползал на спины предыдущих. Столбы и бетонные строения были рассыпаны по всему склону Этны — от древней Каза Кантоньера до Торре дель Философо. Наконец, подобно мудрому Соломону, вулкан принял решение — поглотить верхнюю часть канатной дороги и сохранить нижнюю...
Такую же игру в кошки-мышки Этна затеяла и с недостроенной вулканологической станцией. Уже в самом начале лавовые потоки уперлись в ее северную стену, возле которой образовался внушительный вал. Однако, сложенные из базальтовых блоков метровой толщины, стены выдержали первый натиск. Они держались так прочно, что мы прожили в нашем убежище еще дней десять. Лично я спал спокойно. Карбонелль тоже, а вот нервный от природы Легерн не мог сомкнуть глаз при мысли о том, что творится у самых стен; он то и дело выбегал наружу, пока мы спали, и с подозрением разглядывал противника. Железная дверь в котельную настолько нагрелась, что к ней нельзя было прикоснуться. Раньше нам приходилось карабкаться со своими приборами к самому жерлу, а сейчас «материал» попросту ломился в дверь! Если импровизированная лаборатория исчезнет, для нас это будет означать тысячу метров утомительной ходьбы по сильно пересеченной местности от Сапьенцы. Итого, каждый день лишних два часа...
Неделя тревожной бессонницы не сказалась на весе Фанфана: у него под кожей и так нет ни грамма жира. Зато, когда лава внезапно пошла на приступ, Легерн вовремя поднял тревогу, позволил нам выскочить и спасти приборы и снаряжение. В несколько минут просторный первый этаж был залит лавой. Что-то взорвалось на кухне, по-видимому, баллон со сжиженным бутаном. Внутри начался пожар: горела мебель.
Вокруг была ночь. Мы тяжело переступали с ноги на ногу, накопившаяся усталость мешалась с унынием. Как-никак станция была нашим домом; сколько лет подряд она укрывала нас от свирепых наскоков вулкана; ее стены хранили столько воспоминаний... Мы спустились в Сапьенцу.
Каково же было наше удивление, когда утром обнаружилось, что станция по-прежнему стоит на месте, возвышаясь над хаосом! Наступление лавы, видимо, прекратилось после нашего ухода. Потоки были очень вязкие, движение почти незаметно, скорее оно угадывалось по треску случайно сохранившихся плиток. Нагретый воздух дрожал над нагромождением еще не остывшей породы. Наша верная станция, по которой мы вчера горевали, держалась молодцом! Попасть в нее было делом спортивной доблести.
Друг за другом мы полезли на двухметровый вал, каждый своим маршрутом, перескакивая с камня на камень, стараясь второпях не угодить на горячие участки. Сорок метров хаоса показались нам нескончаемыми. Антонио первым делом потянулся к нише на фронтоне — теперь с гребня лавы до нее можно было достать рукой — и вытащил оттуда статуэтку девы Марии, призванной оберегать массивное строение. У меня были куда более прозаические намерения: попытаться отыскать несколько больших банок отличной свиной тушенки.
Добравшись до юго-западного угла здания, я сунул голову в дыру, пробитую вчерашним взрывом. Из темной комнаты пахнуло горячим дымом, смешанным с незнакомым затхлым запахом. Конечно, очень заманчиво было бы спуститься на первый этаж и взглянуть на лаву, заползшую туда сквозь окна, — металлические ставни вряд ли были способны оказать ей долгое сопротивление. Хороио было бы побродить по комнатам, заполненным горячей лавой... Но в этой пещере могли поджидать неведомые, непредсказуемые опасности, и я счел за благо ретироваться...
Затишье, предоставившее нашей станции короткую передышку, кончилось три дня спустя. В течение нескольких часов языки свежей лавы, наползая друг на друга, поглотили ее навеки.
Дело начинало принимать серьезный оборот.
Пока лава щедро вытекала на трехкилометровой высоте и расползалась по каменистым пустыням верхней Этны, она ничему не угрожала (если не считать железобетонных уродов канатной дороги). Но вот, разогнавшись местами до сорока километров в час, лавовые потоки миновали отметку 1850 метров над уровнем моря...
Зрелище это достаточно редкое, и множество любопытных потянулось наверх через сосняк и дубравы. Основная часть зрителей, к счастью, дальше не двинулась, без сомнений напуганная больше перспективой долгого подъема, нежели весьма проблематичной опасностью. Моторизованные когорты поднимались из Катании, Мессины, Палермо, приезжали со всей Италии и даже из-за границы. Тысячи и тысячи любопытных на своих ревущих, стреляющих, воняющих бензином машинах напрочь забили дороги, по которым начался исход несчастных жителей оказавшихся под угрозой селений. Приезжие не только мешали спасательным операциям, но и, побросав застрявшие в пробках машины, вытаптывали виноградники, отделявшие их от вожделенного зрелища.
Увы, для них это было лишь зрелище... Крестьяне молча смотрели, как неотвратимо надвигавшаяся лава пожирает их скудное достояние. Туристы же бесстыдно ахали, восхищенно всплескивали руками, окликали друг друга, жевали колбасу и даже держали пари, какой дом падет первым; и разражались хохотом, когда под натиском лавы рушилась стена или от жара занималось пламенем вишневое дерево...
Во время извержения 1950 года автомобиль еще не поработил Европу и не превратил любознательного и сочувствующего туриста в вульгарную особь. Тогда все люди — приятные и нет, грамотные и невежественные, — поднимаясь на Этну, по крайней мере, с уважением относились к обитателям горы. Сегодня вслед за Веркором хочется спросить: «Люди это или животные?» Выпущенные на природу, они в мгновение ока загаживают ее. Впрочем, в «обществе потребления» они ее просто «потребляют».
Несколько недель спустя я вновь воочию убедился в пагубном малодушии властей, застигнутых врасплох необходимостью взять на себя ответственность.
Пройдя зону лесов, лавовые потоки быстро достигли садов и виноградников, выжгли несколько сотен гектаров и доползли до жилья. Высотой от 3 до 10 метров, бесконечная красная змея сползала вниз. За месяц она поглотила 35 ферм, выжгла 300 гектаров садов и виноградников. Здесь, на южном склоне Этны, в Сант-Альфио, участки крохотные, их меряют старинной мерой «миджарой», то есть тысячью шагов по периметру. У семьи не больше 5—10 миджар. Даже те, кого пощадил красный язык лавы, все равно были обречены, ибо камни забили редкие ключи, а грязевые потоки смыли добрую часть плодородного слоя почвы.
...Лава уперлась в стену новенького дома семьи Ласпина, которая откладывала несчастные лиры в течение жизни двух поколений, чтобы построить наконец себе дом. И вот теперь его нужно бросать. Соседи помогают Ласпине унести что можно. Снимают даже черепицу с крыши.
Хозяйки дома, Марии, нет. Она в церкви — молится о спасении. Но чуда ожидать трудно. Вся долина вокруг Катании издревле зовется Долиной дьявола. Где селение Наксо? Где Инесса? Где Хибла? Съел вулкан.
В Форнаццо, где жаркое дыхание потока опередило лаву, загорелись два крайних дома.
Местный священник велел вынести из церкви реликвии святого Альфио. Позже он чистосердечно убеждал меня, что поток в результате этого замедлил ход. Если бы...
В Сицилии был разгар избирательной кампании. 13 июня должны были состояться выборы в местное законодательное собрание. Газеты демохристиан писали о «воле провидения». Но никаких обещаний помощи пострадавшим...
В начале июня извержение прекратилось столь же внезапно, как и началось. Однако людям не угрожала бы опасность, да и то что было уничтожено, осталось бы цело, получи мы разрешение остановить фронт потока. Дело в том, что расплавленный базальт тек по узкому руслу, которое легко можно было расширить, взорвав сжимавшие его стенки. Нагромождение камней создало бы плотину, а лава начала бы заполнять довольно глубокую выемку, которой вполне хватило бы на несколько недель извержения... Однако вновь, уже в который раз, страх перед последствиями парализовал волю властей. В результате беднейшие семьи оказались разорены.
Предложенный нами способ был весьма прост: пробурить несколько десятков шурфов и заложить в них динамитные заряды. После взрыва немного поработать бульдозером. Все. В нашем плане не крылось никакой опасности для тех, кто находился ниже плотины: конфигурация склона была такова, что выемка имела один-единственный выход... Что говорить, подобные обстоятельства выпадают крайне редко, поэтому мне особенно жаль, что ими не удалось воспользоваться.
Впрочем, в оправдание властей префектуры, отказавшихся действовать, несмотря на страстные призывы мэра городка, следует сказать, что они пришли к своему решению после консультаций со «специалистами», а те разошлись во мнениях. Этими специалистами были: с одной стороны, авторы проекта Легерн и я, а с другой — профессор Катанийского университета, именовавший себя вулканологом. Мы противопоставили его разглагольствованиям холодный инженерный расчет.
А зря. Администраторы не могут быть достаточно технически грамотными, чтобы в каждом конкретном случае разобраться в преимуществах той или иной системы; им приходится поэтому исходить из других критериев. Так оно и случилось на сей раз! Для себя я решил, что, если мне когда-нибудь придется защищать проект, который, с моей точки зрения, правилен, я не ограничусь лишь одним изложением. Я попытаюсь, без всякой натяжки разумеется, обратиться не к холодному разуму, а затронуть самые чувствительные струны.
Ситуация, сложившаяся в апреле — мае 1971 года, встречается крайне редко. В тот раз преградить путь лавовому потоку можно было просто и эффективно. Но, как правило, пытаться таким образом воспрепятствовать движению лавы — чистейшая иллюзия. Огненный поток либо просто сметает наскоро выстроенную преграду, либо же через короткое время переползает через нее, как это случилось в 1669 году с городскими стенами Катании. Надежная плотина должна иметь не менее тридцати метров в высоту и быть достаточно массивной, чтобы сдержать колоссальное давление фронта лавы.
Думается, в конечном счете не самый плохой способ затормозить или помешать движению потока — это подвергнуть его истоки бомбежке. В тех местах, где еще жидкая, не успевшая загустеть лава изливается в опасном направлении, достаточно разрушить тонкие базальтовые берега, чтобы освободить ей дорогу. Покамест этой техникой воспользовались один-единственный раз, в 1922 году, когда жидкие потоки, низвергаясь со склонов громадной Мауна-Лоа на Гавайях, угрожали главному городу острова — Хило. Правда, в то время не было подходящих самолетов, а техника бомбометания не достигла той эффективности, какой «обогатили» ее недавние войны, так что попытка окончилась неудачей, и Хило все же был разрушен.
Было бы интересно для отработки метода поэкспериментировать с нынешними мощными бомбами. Точность бомбометания, учитывая электронное оборудование современных бомбардировщиков и отсутствие вражеских зенитных батарей, несомненно была бы высока. Как только тонкие боковые стенки будут разрушены, лава должна устремиться в образовавшиеся бреши. Отрезанный от источников питания главный фронт потока окончательно застынет максимум через несколько часов. А ручьям, изливающимся через искусственно проделанные отверстия, придется заново одолевать весь путь. Отсюда выигрыш во времени, который в отдельных случаях бывает на вес золота. Когда новый поток, в свою очередь, достигнет угрожающей зоны, операцию можно возобновить — и так, пока не ликвидируется опасность.
Разумеется, это голая схема, и она должна меняться сообразно обстоятельствам. В частности, важно установить зависимость количеств и типов взрывчатки от толщины берегов, состава лав и топографии места; надо также четко определить, с какой высоты сбрасывать бомбы, на каком расстоянии от устья, и прочее, и прочее... Было очень заманчиво в тех идеальных экспериментальных условиях, какие сложились на Этне в апреле — мае 1971 года, попробовать расширить наши знания об этом предмете, чтобы в следующий раз уже действовать уверенней. Возможно, имело смысл проявить настойчивость и убедить гражданские и военные власти принять решение... Но ложно понятая гордость помешала мне, и в результате верх одержал катанийский «вулканолог», уговоривший ответственные лица... ничего не предпринимать.
Гарун Тазиев
Перевел с французского М. Беленький
Материал частично обновлен в феврале 2022