Мне почему-то очень памятно, как он одевался, не то что шикарно, не то что со вкусом, но - широко, по-барски, хоть вроде бы не аристократ по крови ни разу, обычный парень с Украины, который стал у нас на Севере поэтом. Но эти его пальто шикарные! В том числе кожаное, в котором он ходил в последние годы, совсем не новое, изрядно траченное жизнью, потертое, но это еще большего очарования придавало и самому предмету одежды, и его обладателю. Шляпы еще. Он их любил, хоть в 90-е это не слишком модно было. Но - вроде абсолютная архаика - применительно к Миланову, в его руках начинала играть, выглядела и гармонично, и органично.
Есть много хороших устаревших слов, которые в советские времена были не слишком в чести, не подходили они к облику строителя коммунизма. Потому, наверное, и устарели, вышли из употребления. А вот Александра Александровича - его суть и образ бытования - хочется определять именно с помощью таких слов. Самые очевидные тут - жуир и сибарит. Он был жуир и сибарит. Великий любитель жизни, ее тайных и явных удовольствий: женщин, хорошей выпивки, веселой и шумной (а порой и тихой, проникновенной, интимной) компании, книги, с которой можно (почти как с девушкой) уйти от всех и без свидетелей насладиться вполне, всем - без изъятья.
Женщин он любил, да. Умел их очаровывать. И то сказать, обаяния он был редкостного, этому и поэзия, и внешний облик привлекательный помогали. Перед демоном этаким седовласым в роскошном кожаном плаще и щегольской шляпе - кто ж устоит?
И выпить любил, любил. Со вкусом это делал, без спешки и с пониманием. Помню, как мы в 1994-м вместе ехали на Рубцовские чтения в Апатиты в одном купе. Надо сказать, чудесная компания тогда сложилась: мы с Дмитрием Ермолаевым, Миланов и Николай Скромный. Конечно, бесконечный заполуночный разговор о литературе, с чтением стихов, а подчас и с их обсуждением. Немножко выпивали. Занятно, но Миланов, который был на разливе, неизменно наливал себе две стопки. Мотивировал это дело нечетко, хотя и не без обыкновенного для себя изящества: «Это для меня и для моего чучуна...» Мол, некий чучун у него сидит под столом и тоже требует своего. В итоге, Сан Саныч, конечно, выпивал и за себя, и за того парня... Мы не препятствовали.
Замечательно вспоминает Миланова еще один писатель-мурманчанин, которого нет уже с нами, краевед и прозаик-документалист Михаил Орешета. Вот фрагментик из очерка «Птички-вестницы»: «Как-то остановились мы на ночевку в селе Оленица у добрейшего нашего друга Василия Никитича Кожина. Утром наблюдаем такую картину: на берегу моря стоит занесенный снегом карбас. В нем восседают поэты Миланов и Синицын, и, сами себе командуя: «И раз! И два! И три!», гребут снег веслами...». Замечу, Сан Санычу в ту пору было под шестьдесят, а Викдану и того больше. Мальчишки! Абсолютные мальчишки.
Фото: из коллекции автора.Борис Романов, Владимир Смирнов, Сергей Малахов, Николай Блинов, Виктор Тимофеев, Александр Миланов. 80-е годы.
Борис Романов, Владимир Смирнов, Сергей Малахов, Николай Блинов, Виктор Тимофеев, Александр Миланов. 80-е годы.
Стихи... Стихи были разные, поэт Миланов неровный, совершенно советский, со всеми прелестями нашего не такого уж давнего прошлого. Включая заунывную идеологически верную заказуху вроде стихов о Ленине, как в сборнике «Начни с себя!», где увидело свет (в Москве, 50-тысячным тиражом!) стихотворение «Ходоки». Все цитировать не буду, но концовку, надеюсь, вы оцените: «Пока живем - идем мы к Ленину, Пока мы есть - мы ходоки».
Но были и другие стихи. Прекрасные - о любви, включая знаменитую «Галку» («На пути к Североморску...»), о нашем Севере, о природе. Очень теплые, почти всегда - с говорящими, зримыми деталями. В лучших стихах Миланову удается даже в небольшой пейзажной зарисовке от обычного описания того, что видишь вокруг, прийти к обобщению, подчас глубокому, иногда программному, как в стихотворении «Видеть небо, видеть лес...»
Ему прекрасно удавались и сюжетные истории - свидетельство тому «Бога прогневил...» и другие.
«Молодой Миланов - это отслуживший срочную на Северном флоте, красивый и энергичный парень, полный поэтического накала. Много читающий себя и часто - других, особенно популярных тогда Евтушенко и Вознесенского, порой резко критикующий коллег по перу... Читал он хорошо, душевно, подчеркивая прочитанную строчку резким взмахом руки. Зрители воспринимали Миланова на ура...» - так вспоминает о поэте и друге писатель Владимир Сорокажердьев.
Молодым я его не застал - годами не вышел, но разница в возрасте рядом с Сан Санычем была практически неощутима, настолько он оставался легким, подвижным, живым, вне прожитых лет. И манеру чтения, о которой говорит Сорокажердьев, я помню, и успех его у публики, и резкие, откровенные выступления на заседаниях литературного объединения - тоже.
Все это в Миланове жило - до последних лет. Он погиб, год не дожив до шестидесятилетия. Досадная, нелепая смерть по пути на рыбалку - под лед провалился, выбраться не смог. Очень рано ушел. Осталось ощущение недосказанности, что лучшие стихи не написаны, главные слова не сказаны.
Но и успел он немало: переводил саамских авторов, множество рецензий написал на книги писателей-северян, и цикл рассказов о природе нашего края «Рыбацкая бывальщина», который несколько лет кряду в «Мурманском вестнике» печатали, составил словарь архаизмов северных говоров, который до сих пор не опубликован.