1. Текст.
«Естественно предполагать, что в философии, прежде чем приступить к самой сути дела, т. е. к действительному познаванию того, что поистине есть, необходимо заранее договориться относительно познавания, рассматриваемого как орудие, с помощью которого овладевают абсолютным, или как средство, при помощи которого его видят насквозь. Эта предусмотрительность, по-видимому, оправдана, с одной стороны, тем, что бывают различные виды познания, и среди них один мог бы оказаться пригоднее другого для достижения этой конечной цели, стало быть, возможен и неправильный выбор между ними, — с другой стороны, она оправдана и тем, что, так как познавание есть способность определённого вида и масштаба, то при отсутствии более точного определения его природы и границ, вместо неба истины можно овладеть облаками заблуждения. Эта предусмотрительность может, пожалуй, даже превратиться в убеждение, что всё начинание, имеющее своей целью посредством познавания сделать достоянием сознания то, что есть в себе, нелепо в понятии своём и что между познаванием и абсолютным проходит граница, просто разобщающая их. Ибо если познавание есть орудие для овладения абсолютной сущностью, то сразу же бросается в глаза, что применение орудия к какой-нибудь вещи не оставляет еёв том виде, в каком она есть для себя, а, напротив, формирует и изменяет её. Или, если познавание не есть орудие нашей деятельности, а как бы пассивная среда, сквозь которую проникает к нам свет истины, то и в этом случае мы получаем истину не в том виде, в каком она есть в себе, а в том, в каком она есть благодаря этой среде и в этой среде. В обоих случаях мы пускаем в ход средство, которым непосредственно порождается то, что противоположно его цели; или нелепость заключается. скорее в том, что мы вообще пользуемся каким-либо средством. Правда, может казаться, будто этот недостаток устраним, если мы узнаем способ действия орудия, ибо такое знание даёт нам возможность вычесть в итоге то, что в представлении, которое мы получаем об абсолютном при помощи орудия, принадлежит этому последнему, и таким образом получить истинное в чистом виде. Но эта поправка на деле лишь вернула бы нас к исходному положению. Ведь если мы отнимем от сформированной вещи то, что сделало с ней орудие, то эта вещь — в данном случае абсолютное — предстанет перед нами опять в том же самом виде, в каком она была и до этой, стало быть, ненужной, работы. Допустим, что орудие нужно вообще только для того, чтобы притянуть к себе с его помощью абсолютное, не внося в него при этом никаких изменений, — на манер того, как птичку притягивают палочкой, обмазанной клеем. В таком случае, если бы абсолютное само по себе ещё не попало к нам в руки и не желало бы попасть, оно уж конечно посмеялось бы над этой хитростью. Ибо именно хитростью было бы в этом случае познавание, так как оно постоянно старалось бы сделать вид, что занято чем-то иным, нежели выявлением непосредственного, — а стало быть, не требующего стараний — отношения. Если же рассмотрение познавания, которое мы представляем себе как среду, ознакомит нас с законом преломления в ней лучей, то когда мы в итоге вычтем преломление, это также ни к чему не приведёт; ибо познавание есть не преломление луча, а сам луч, посредством которого мы приходим в соприкосновение с истиной, и после вычета познавания для нас обозначилось бы только чистое направление или пустое место.
Но если, из опасения заблуждаться, проникаются недоверием к науке, которая, не впадая в подобного рода мнительность, прямо берётся за работу и действительно познаёт, то неясно, почему бы не проникнуться, наоборот, недоверием к самому этому недоверию, и почему бы не испытать опасения, что сама боязнь заблуждаться есть уже заблуждение. Фактически это опасение предполагает в качестве истины нечто, и весьма немалое, и опирается в своей мнительности и выводах на то, что само нуждается в предварительной проверке на истинность. А именно, оно предполагает представления о познавании как о некотором орудии и среде, и к тому же отличие нас самих от этого познавания. Главное же, оно предполагает, будто абсолютное находится по одну сторону, а познавание — по другую для себя и отдельно от абсолютного и тем не менее — в качестве чего-то реального. Иными словами, оно предполагает тем самым, что познавание, обретясь вне абсолютного и, следовательно, также вне истины, тем не менее истинно; — предположение, при наличии которого то, что называется страхом перед заблуждением, следовало бы признать скорее страхом перед истиной.
Этот вывод вытекает из того, что только абсолютное истинно или что только истинное абсолютно. Его можно отвергнуть, если уяснить, что такое познавание, которое, хотя и не познаёт абсолютного, как того хочет наука, тем не менее также истинно, и что познавание вообще, хотя бы оно и было неспособно постигнуть абсолютное, тем не менее может быть способно к усвоению другой истины. Но в конце концов мы убеждаемся, что такие разговоры вокруг да около сводятся к смутному различению абсолютно истинного от прочего истинного и что абсолютное, познавание и т. д. суть слова, которые предполагают значение, до которого ещё нужно добраться».
Гегель, Г. В. Ф. Феноменология духа. — Гегель, Г. В. Ф. Сочинения. В 14 тт. Т. 4. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. Сс. 41 — 43.
2. Согласитесь, великолепное начало «Введения» к «Феноменологии духа», показывающее, что без тождества субъекта с субстанцией, говоря по-русски — предмета и исследователя — познания абсолюта не может быть.
В этом рассуждении Г. В. Ф. Гегелем задан самый широкий масштаб отношения к познанию: от (1) активности познания, изменяющего и преобразующего свой предмет, через (2) полупассивность познания как ловушки или палочки, смазанной клеем, для поимки предмета в его неизменном виде до (3) полной пассивности в понимании познания как среды, через которую предмет познания доходит до познающего.
3. Насколько воистину жалка и нищенски-ничтожна методология, стремящаяся представить предмет в чистом от усилий его изучения виде показано Г. В. Ф. Гегелем в убийственных и ярких, как вспышка от выстрела, словах: «Правда, может казаться, будто этот недостаток устраним, если мы узнаем способ действия орудия, ибо такое знание даёт нам возможность вычесть в итоге то, что в представлении, которое мы получаем об абсолютном при помощи орудия, принадлежит этому последнему, и таким образом получить истинное в чистом виде. Но эта поправка на деле лишь вернула бы нас к исходному положению. Ведь если мы отнимем от сформированной вещи то, что сделало с ней орудие, то эта вещь — в данном случае абсолютное — предстанет перед нами опять в том же самом виде, в каком она была и до этой, стало быть, ненужной, работы».
4. Не лучше обстоит дело с хитростью ума, с вечера ставящего ловушки на познаваемый предмет, а наутро проверяющего, что попалось в петли и капканы. «Допустим, что орудие нужно вообще только для того, чтобы притянуть к себе с его помощью абсолютное, не внося в него при этом никаких изменений, — на манер того, как птичку притягивают палочкой, обмазанной клеем. В таком случае, если бы абсолютное само по себе ещё не попало к нам в руки и не желало бы попасть, оно уж конечно посмеялось бы над этой хитростью. Ибо именно хитростью было бы в этом случае познавание, так как оно постоянно старалось бы сделать вид, что занято чем-то иным, нежели выявлением непосредственного, — а стало быть, не требующего стараний — отношения».
5. Самый впечатляющий результат у познания, понимаемого как среда, в которую помещается предмет познания и в которой он должен де раскрыться в своей истинной сущности: «Если же рассмотрение познавания, которое мы представляем себе как среду, ознакомит нас с законом преломления в ней лучей, то когда мы в итоге вычтем преломление, это также ни к чему не приведёт; ибо познавание есть не преломление луча, а сам луч, посредством которого мы приходим в соприкосновение с истиной, и после вычета познавания для нас обозначилось бы только чистое направление или пустое место». Это не обработка предмета познания познавательным орудием и не охота на предмет познания, тут уже всё убито — и познаваемый предмет, и познающий человек. Трупы убраны. Осталась пустота.
6. Немного поразмыслив, понимаешь, что это так не только в познании абсолюта, но и в любом познании. Особенно ярко это проявляется в естественных науках и таких науках общественных, как история.
7. В самом деле, планеты не сознают, что они движутся вокруг Солнца согласно законам И. Кеплера и И. Ньютона. Вирусы не сознают, что они пребывают на грани живого и неживого, способны реплицироваться (размножаться), но не сами по себе, а только в клетке хозяина, используя чужие биоресурсы. Этого знания о планетах и вирусах без физиков и вирусологов не существует. Оно возникает только в тождестве учёного и предмета его изучения. Так палочка Г. Г. Р. Коха (Mycobacterium tuberculosis) обретает сознание в уме Г. Г. Р. Коха. Она впервые узнаёт своё имя только от самого Г. Г. Р. Коха. До Г. Г. Р. Коха его палочка не только безымянна, но и неизвестна, ни для какого ума не существует.
8. С историей как наукой, то есть научной рефлексией исторического процесса, всё обстоит точно так же. Историки, правда всюду стараются проволочь в свои исследования некую стереотипную нелепость, которую именуют ходовым установившимся словосочетанием «исторический подход». Кратко говоря, итогом славного подхода должно стать представление исторических событий, судеб стран, государств и отдельных людей такими, какими они были в том самом времени, в котором свершались (позиция историка-аутентиста), что неисторично и антинаучно представлять их не (2) с точки зрения их настоящего (аутентично), а (1) с точки зрения их прошлого (архаизация) или (3) с точки зрения их будущего (футуризация).
Или, что уж совсем чудовищно с точки зрения наивного историка, исследовать исторический предмет
(4) с точки зрения прошлого — архаизации из прошлого времени самого историка;
(5) с точки зрения настоящего — аутентизация из прошлого времени самого историка;
(6) с точки зрения будущего — футуризация из прошлого времени самого историка;
(7) с точки зрения прошлого — архаизация из настоящего времени самого историка;
(8) с точки зрения настоящего — аутентизация из настоящего времени самого историка;
(9) с точки зрения будущего — футуризация из настоящего времени самого историка;
(10) с точки зрения прошлого — архаизация из будущего времени самого историка;
(11) с точки зрения настоящего — аутентизация из будущего времени самого историка;
(12) с точки зрения будущего — футуризация из будущего времени самого историка.
В этих временных модификациях в первую очередь учитывается время самого историка, а уж потом время предмета его изучения.
А между тем закон тождества историка и его предмета, истории, то есть движения обществ во времени, работает неукоснительно. И с какой бы точки зрения ни смотреть и ни изучать исторический предмет, изучение не просто научно, но даже единственно возможно лишь в тождестве историка-аутентиста, историка-архаиста, историка-футуриста с историческим процессом.
9. Изучайте философию. Это поможет вам вовремя пренебречь историческим подходом, не трудить на него ноги понапрасну, прожить осмысленную, а не пустую жизнь. Жизнь истинную, а не ошибочную. В общем, не жить на свете «по доверенности», как Дима Семицветов, зять генерала С. В. Сокола-Кружкина.
2022.02.23.