Нельзя сказать, что монаршие особы вовсе не участвовали в жизни своих поданных. Разными оказиями попадали на священный стол к императорам разного рода бумаги, от которых зависели судьбы простых подданных Российской империи. И высшая особа могла наложить резолюцию, от которой зависела судьба человека. А могла убрать бумагу под сукно или скомкать и бросить ее в корзину. Всё зависело от настроения государя и его желания в этот день работать.
Примечательно дело пономаря Андрея Иванова, служки ставотинской церкви Николая Чудотворца, что в Ярославской губернии. Государь бумагу, касающейся судьбы Иванова, не выбросил, а прочитал и собственноручно начертал на ней несколько слов. И даже приказал издать Указ по этому поводу.
Из дела выходило, что 22 января 1834 года молодой пономарь Иванов, топил печку храма поленьями и, как имеющий огромное желание выпить, украл с венца иконы Казанской Божией Матери серебряный крест весом в 2 золотника (1 золотник равен 4,26 гр.).
Этот крест пономарь снес крестьянину Козлову. При этом сообщил, что крест нательный, собственный. Иванов велел Козлову крест в питейном доме продать и принести спиртного и закуски. Козлов "загнал" крест некоему Позднякову за пятиалтынный и двугривенный серебром (итого 35 копеек).
На следующий день хмельной Козлов хвастался односельчанам, как славно они с пономарем пображничали и проболтался, что был пропит серебряный крест. Священник храма Лев Яковлев почувствовал неладное. Он собрал всю верхушку села (земский Е.Семенов, выборный мирской староста И.Алексеев, церковный староста Г.Андреев) и вся степенная делегация явилась в церковь с проверкой. Была обнаружена пропажа серебряного креста.
Тут же привели Козлова, Позднякова, Иванова. Крест по просьбе священника был великодушно выдан Поздняковым обратно. Иванов свою вину признал. По сему поводу был написан рапорт Благочинному села Великого иерею Алексию. Благочинный лично прибыл в Ставотино, провел собственное дознание, а по его мотивам отправил дело в Земской суд. В суде Иванов подписал признательное заявление.
Ранее пономарь Иванов уже наказывался за тягу к спиртному. В 1832 году он в непотребном виде потерял ризы, когда возвращался в деревню с крестного хода, а затем, в 1833 году был замечен в присутствии на литургии в изрядно хмельном состоянии.
Терпение начальства тогда закончилось. И Иванов за свои непотребства был приговорен церковным судом Ярославской духовной консистории к 4 месяцам Ростовского (Петровского) монастыря, на хлеб и воду. Но то прошлое наказание теперь казалось весьма мягким. А ныне дело разгорелось нешуточное. Шутка ли, посягнуть на святое. И протрезвевший пономарь, осознав тяжесть возможного наказания, тут же отказался от своих письменных показаний.
Но суд посчитал, что тем самым обвиняемый лишь усугубляет свою вину. Дело было передано в Ярославль. Снова возникло дознание и была определена вещественная стоимость креста — четыре рубля серебром. Очная ставка Иванова с Козловым подтвердила вину пономаря (Иванов отнекивался, но Козлов подтвердил). В мае 1834 года Иванову уголовной ярославской палатой было назначено наказание: пять ударов кнутом и ссылка в каторжные работы.
Судебный палач свое дело сделал и это оказалось самой мягкой частью наказания. Ведь далее Иванова взяли в железо и погнали в Сибирь, на каторгу. Наказание свое бывший пономарь отбывал на каторге Иркутского солеваренного завода, имеющим зловещую славу. Рабский тяжелый труд в обществе фальшивомонетчиков, воров и душегубов, которые не особо утруждались сами, заставляя работать за себя таких горемык, как бывший пономарь Иванов.
По прошествии трех лет таких каторжных трудов — Иванов взмолился непосильной тяжести свалившихся на него тягот и написал слезное прошение, сиречь апелляционную жалобу, на имя генерал-губернатора Восточной Сибири. Иванов жаловался на "неправильное производство следствия" и просил возвратить дело в "первобытное состояние".
Губернатор это дело рассматривать права не имел, а потому направил рапорт по поводу прошения рабочего солеваренного завода А.Иванова в правительственный Сенат. Высший судебный орган Империи запросил дело Иванова в ярославской уголовной палате.
В феврале 1837 года вопрос Иванова был рассмотрен и российские сенаторы решили: "жалоба сия уважения не заслуживает". Сенат постановил: приговор оставить в силе, а за подачу несправедливой жалобы — наказать Иванова палкой, одним ударом, и приговорить к каторжному клеймению лица особыми штемпельными знаками, навсегда обличающими преступника.
Но тут за несчастного вступился обер-прокурор империи Д.Н.Бегичев. Ознакомившись с делом, он подал рапорт министру юстиции Российской империи Д.В. Дашкову, отметив, что крестик-то небольшой, а наказание не соответствует тяжести вины.
Министр приказал вновь расследовать дело Иванова. При этом 30 апреля 1837 года обер-прокурор признал определение Сената по делу Иванова правильным, но с особым мнением прокурора, посчитав наказание, определенное Ярославской палатой, излишне жестоким. А ведь именно от этого неправомерного первичного наказания и пошло дальнейшее разбирательство.
Департамент министерства юстиции Российской империи сделал ярославскому прокурору Будянскому запрос, отчего тот не выполнил предписание министерства юстиции от 16 ноября 1816 года, обязывающее доносить обо всех сомнительных приговорах.
Ярославский прокурор вступил с чиновниками в письменную перепалку, но в письме случайно обмолвился, что дело "малозначительное". Это дало повод усомниться в его правоте. Чиновники нажаловались Дашкову, тот вступился за своих подчиненных.
Аргументация прокурора была признана неосновательной, а в работе ярославского прокурора были выявлены небрежность и упущения. Министр Дашков сделал ярославскому прокурору Будянскому письменное замечание (с занесением в личное дело), а сам направил на имя Николая I ходатайство об облегчении участи бывшего пономаря Иванова.
И император ходатайство удовлетворил! И 12 сентября 1837 года каторга для Иванова была заменена вечным поселением в Сибирь. Штемпельное клеймение отменялось.
В Указе Императора по этому поводу было сказано исключительно как о монаршем милосердии и великодушии, что позволило облегчить наказание виновному. Иванов же никогда больше не вернулся в Востротино.