Я не буду комментировать мнение данных людей, в приведенном материале все предельно понятно и четко.
Евгений Ройзман: «И самая большая проблема вот этих почти 140 с лишним следователей, Генеральной прокуратуры и суда: ни одной транзакции со счетов ФБК* не было в сторону Навального, его знакомых, его семьи и так далее. Мало того, когда они полезли дальше, они вдруг выяснили, что Навальный тратил в месяц на протяжении 5 лет не более 130 000. И это были его деньги. И он не имел никакого отношения к общественным деньгам. И, во-первых, мне это было просто приятно знать. Я никогда в нем не сомневался. Я всегда был уверен в его порядочности. И приятно было в этом убедиться еще раз.
Что произошло дальше? Там собрали нескольких мерзавцев, потому что никого не могли нормальных людей найти дать показания. И первый мерзавец, который работает на «Russia Today», который получает около 800 000 рублей в месяц, у него сегодня были такие показательные выступления: он выучил, что ему было положено, он еще от себя, с театральными эффектами. Ну и все понимали, что это неправда.
А потом вышел парень Федор Горожанко, с которым у них в свое время был жесточайший конфликт, считается, что он слил базы, и представляете, вдруг он сказал: «Я этого не видел. Этого никогда не было. Он никогда не тратил эти деньги. Все время платились вовремя людям зарплаты. Это были штабы. Готовились к выборам». А потом сказал, что ему следователь сказал, что дело сфальсифицировано, надо соответствовать этой линии. И все удивились. У человека был шанс единственный не стать подлецом, и он публично не стал подлецом. И я сегодня в ролике очень жестко по этим свидетелям прошел. Я вынужден Федору Горожанко принести свои извинения. Он использовал свой шанс, и он не стал подлецом»
Федор Горожанко: «Про Навального они от меня очень хотели услышать такую формулировку, что Навальный, несмотря на то, что он не был формально директором, все равно был руководителем вот этой «организованной преступной группы» и давал всем распоряжения, что вообще не так. Навальный учредитель фонда, но он никогда не занимался оперативным каким-то управлением. Он скорее такой идеолог, старший приятель, с которым можно было посидеть, поговорить. Но он даже не нанимал людей на работу, он не ставил задачи, он просто параллельно с нами сидел в офисе и записывал видеоролики.
За несколько дней до [первого заседания по делу Навального 15 февраля] мне звонит Кемеров и говорит: «Все, пришел твой звездный час, поедешь в колонию к своему кумиру». Я говорю: «В смысле?». Он говорит: «Вот мы тебя свидетелем обвинения вызываем». Я говорю, что вызывает суд, а вы же не суд. Ну, короче, понятно, что это все одна контора работает. Он мне сказал: «15-го приедешь в суд, а 14-го — прибываешь в Москву и идешь ко мне». Я говорю: «Зачем?». А он: «Твои слова, которые в обвинительном заключении, которые мы писали, мы тебе покажем, ты, значит, их там проговоришь». Скажут, как себя вести.
[Следователь] мне положил на стол распечатку обвинительного заключения, в той части, где мои слова, и говорит: «Учи их». Я говорю: «Вы хотите, чтобы я по бумажке читал? Вы не думаете, что это будет воспринято людьми однозначно, что это не мои слова? Вы знаете, как Навальный ведет себя в судах, что он тоже будет задавать вопросы, такая тема с ним не прокатит, тем более, он знает меня». Я ему сказал, что я сейчас, конечно, поучу, но это не вариант. Он такой: «Давай, давай, учи, не умничай».
И он говорит: «Главное, отметь, Навальный руководитель, он осуществлял там деятельность всю распорядительскую. Обязательно отметь, что штабы Навального и ФБК, и ФЗПГ, что между ними есть связь, которую ты обнаружил, и это организации, действующие в сцепке. Обязательно отметь, что Навальный был публичным лицом организации, учредителем и выполнял распорядительские функции, выдавал указания». Хотя в моих показаниях такого не было.
Я уже, в принципе, находясь в это комнате, для себя решил, что я не буду играть в эту игру. Во-первых, я заготовил такую речь, скажем так, эмоциональную — сказать, что все это надувательство, и как мне стыдно, что это происходит, что меня в это вписывают. А потом я хотел сказать, какие показания от меня хотели услышать, и сказать, что говорить я их не буду, потому что считаю, что это тоже позор.
Но судья увидела, что идет не по плану, я же начал с того, что все это абсурд и отрежиссированная ситуация, и она меня остановила. И прокурор понеслась просто по тем же самым пунктам, что со мной проговаривал следователь, только просто по вопросам пыталась меня раскрутить на те же самые ответы. В принципе я те же самые ответы и дал, только без тех акцентов, которые мне там расставляли. Плюс меня там все это взбесило, эта слаженность работы прокурора и судьи. И я просто стал говорить о том, о чем меня просили не говорить. О том, как меня привезли, как меня инструктировали, потому что, ну, возможно, хотя бы это как-то повлияет и привлечет больше внимания, и люди как-то поймут, что это ерунда.
Я вышел из зала суда, меня отвели в раздевалку приставов, молодой пристав подошел, я думаю: «Блин, сейчас меня куда-то уведут». А он такой руку протянул, говорит: «Молодец, все правильно сказал».