Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Собственно, не уверен - так ли необходимо предварять вторую главу после первой... Наверное, просто поблагодарю всех, прочитавших февральское "приложение", и очень надеюсь, что продолжение не разочарует.
Счастливый сонъ
«Большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми»
(Авраам Линкольн)
«Принцип «всё или ничего» обычно в России оставляет победу за «ничем».
(Николай Бердяев)
Глава 1. Отъезд
Глава 2. Дом на озере
С поезда сошли на станции Плюсской полусонными в седьмом часу утра: только начинало светать, моросил мелкий, но, слава богу, теплый дождь. Полли, яростно борясь с зевотой, пряталась лицом в воротник и мелко дрожала спросонья. Подскочивший жандарм деятельно принялся помогать кондуктору и степенному Захару в выгрузке чемоданов, видимо, рассчитывая на хорошие чаевые: станция была небольшая, пассажиров выходило мало, к тому же дачный сезон уже кончился, а Сергей Иванович производил впечатление настоящего барина.
- По делам в наши края, ваше сиятельство? – пыхтя, поинтересовался жандарм, привычно возводя хорошо одетого приезжего сразу то ли в княжеское, то ли в графское достоинство, заведомо уж ожидая никак не меньше рубля.
- Да вот имение у вас приобрел, братец, - многозначительно глянув на прыснувшую в воротник Полли, небрежно кашлянул Сергей Иванович. – В Круглоозерье, знаешь ли?
- Это у господина Филатьева? – обрадовался тот. – Как же не знать! Поздравляю, ваше сиятельство, именьице хоть и запущено малость, но в хороших руках, как говорится… Благодарю! – Сергей Иванович, поморщившись досадливо, спешно сунул в пудовый кулак жандарма рубль: ему не хотелось слышать от посторонних прямо с колес эпитеты вроде «малость запущено», к тому же в присутствии жены, которая – он же видел, не слепой! – и так была не в восторге от его покупки.
- Да не извольте тревожиться, Аполлинария Витальевна, - вступился Захар, единственной рукой взваливший на себя сразу два чемодана. – Хорошее имение, чего там! Я уж где надо – подлатал чутка, забор подправил – красота!
Перегруженная изрядно людьми и поклажей коляска присела на рессорах и с трудом сдвинулась с места, но после кони, умело управляемые Захаром, как-то постепенно разошлись.
- Значит, говоришь, подлатал кое-где? – чтобы что-то говорить и не молчать, деловито спросил Сергей Иванович, входя в роль рачительного владельца латифундии, ранее никогда им не исполнявшуюся, а от того – непривычную. – А хозяин-то прежний, Филатьев, что ж – живет еще?
- Точно так, Сергей Иванович, живет. Говорит, через неделю съедет совсем, только имущество распродаст.
- Он что же – всю мебель продает? – не утерпела Полли, ранее не посвященная в столь значимые нюансы. – Позволь, мы в голых стенах там жить станем?
- Ну, зачем же «в голых стенах»! – нахмурился Ильин. – Разумеется, большая часть мебели останется. Мы с Романом Алексеевичем договорились, что представляющее финансовую ценность будет им либо забрано, либо продано. Рояль блютнеровский, к примеру. Зачем он нам? Ты всё одно не играешь, я тоже, Нюша – не знаю, но позволю предположить, что едва ли она знакома с этим инструментом. Шкаф там еще стоит – восемнадцатого века, фамильный, громадина на всю комнату, инвалид колченогий… да пусть продает. Я пытался сторговать поместье со всем движимым и недвижимым, да этот Филатьев такую цену заломил за свои пыльные реликвии, что я решил отступить.
- Что-то ты не договариваешь! – вздохнула с сомнением Полли, сразу живо представив себе пустынные комнаты с вызывающими темными квадратами на полу в местах, где более ста лет что-то стояло, и вдруг исчезло. – А рояль мог бы и купить: по нотам играть я и в юности была невеликая охотница, но по слуху вполне могла бы и разыграться… долгими осенними вечерами.
Последняя фраза была, разумеется, скромной шпилечкой мужу, совершенно не подумавшему о Поллином досуге. Сергей Иванович понял свою ошибку и, покраснев, приобнял супругу:
- Мы что-нибудь придумаем, уверен, с Филатьевым можно договориться.
- Ты, кстати, не сказал, что нам придется жить вместе с ним целую неделю, - раздраженно, чего она себе почти никогда не позволяла, продолжила Полли. – Вероятно, разумнее было бы не спешить с отъездом, а выждать несколько лишних дней?
- Полноте, Роман Алексеевич – милейший и оригинальнейший человек, - добродушно отозвался Сергей Иванович, живо озирая однообразные окрестности: коляска, тяжеловато передвигаясь, миновала уже Плюсскую и выехала на необъятные губернские просторы. Дорога успела раскиснуть, но еще не до такой стадии, когда путешественникам надо сообща выходить из экипажа и помогать кучеру выводить натужных лошадей из бескрайних жирных российских луж. – Я же не могу выгонять человека, к тому же, уступившему мне в цене, только лишь потому, что он не уложился в срок. Места там – предостаточно, да и заодно пусть расскажет о тутошнем житье-бытье. Вполне возможно, узнаем что-то дельное.
- Для дельного у нас Захар есть! – Полли сама себе удивлялась: что ее вдруг прорвало? – Захар, скажи, - там хоть возможно по-человечески жить?
- Эх, Аполлинария Витальевна, - философски откликнулась спина Захара. – Жить – везде можно. А насчет «по-человечески» я вам так скажу: у каждого – своя мера. Один – конуре собачьей радуется, а другой – и от дворца нос воротит. Что ж по мне – так и очень даже можно. Хозяин-то прежний, видать, большой чудак и до хозяйства не очень-то охоч, всё больше к графинчикам прикладывался, да на луну под гитару вместе с собакой своей завывал.
- Очень мило, - Полли зябко поежилась от новых подробностей и закрыла глаза в тщетной попытке задремать. Последнее, кстати, ей удалось вполне: видно, сказались треволнения последних дней, скверный и короткий ночной сон в поезде и непривычно раннее для нее пробуждение. Полли даже что-то приснилось: так, какие-то глупости и бессвязности – компот из стука колес, мерного покачивания коляски на ухабах и визуально воплощенного образа какого-то пожилого гусара с легкомысленным коком на плешивой голове и с гитарой, украшенной почему-то розочками. Человек этот в потертой венгерке ходил по скучному осеннему саду, состоящему из голых облетевших низкорослых яблонь, и, возбужденно терзая гитарные струны, жалобно выл бессмысленнейший речитатив из престранного набора слов, вроде «астролябия», «желание», «покой» и, кажется, «забвение». Бесцеремонное вторжение гусара в ее забытье настолько возмутило Полли, что она, нахмуря во сне брови, поначалу все пыталась уйти прочь от назойливого песнопевца, а, когда поняла всю тщетность этого, проснулась вовсе – и вовремя.
- Вот она! – с нескрываемой нежностью произнес Сергей Иванович, добрым Магелланом всматриваясь в открывшуюся за стайкой березок усадьбу.
Двухэтажный деревянный дом, словно настороженное чуткое животное, с пригорка множеством глаз—окон всматривался в Полли, а Полли – в него. Был он довольно высок, с мезонином, как того и хотел Сергей Иванович, а мезонин – с балконом, внизу радушно – на всю длину дома – протянулась открытая веранда. Вдоль всего фасада жались к дому какие-то густорастущие кусты – шиповник, как после оказалось, а никаких деревьев не было вовсе. Беседки – тоже не было, зато был колодец. Цвет дома оказался каким-то неопределенным – буровато-зеленым, что ли? То ли дождь, то ли сумрачно-серое небо, то ли такая же холодно-стальная гладь и в самом деле большого озера, раскинувшегося вольготно сколь хватало глаз, - всё это настолько озадачило впечатлительную Полли, что она посмотрела вопросительно на мужа: точно ли это – их будущее жилище?
- Нравится? – с улыбкою спросил Сергей Иванович, истолковав ее взгляд по-своему.
Полли молчала. Встреча с домом почему-то напомнила ей детство, когда ее привезли погостить на лето к бабушке в Ярославскую губернию. Было ей тогда лет шесть, а бабушка – женщина простая, никогда никуда из поместья не выезжавшая, и большая охотница побаловать внучку, позволяла Полли, которую тогда все называли просто Полинкой, бегать где и куда вздумается. Как-то раз, забредя по милой тенистой тропинке незнамо куда, Полинка увидела вдруг на пригорке огромную собаку: та стояла недвижно, склонив на сторону лобастую голову, и смотрела на незнакомую девочку. Полинка, оторопев и не зная, что делать, замерла и тоже смотрела на собаку. Это продолжалось, наверное, несколько минут, хотя позднее Полли казалось, что вечность. Морда собаки не выражала ничего, кроме настороженности. Затем собака зевнула и скрылась за пригорком. Отчего-то именно сейчас ей припомнилась эта давняя история, будто дом тоже мог безразлично зевнуть входными застекленными дверями и убежать в псковские дали, незримо кроющиеся за серой хмарью. Дом – и в самом деле! – разверз вдруг блеснувшие стеклами двери и выпустил наружу фигурку человечка, близоруко всматривающегося в подъехавшую коляску.
- Ну, вот и слава Богу! – добродушно топорща усы, произнес человек и, не спеша, направился ближе, к вышедшему уже из экипажа Сергею Ивановичу. – Быстро доехали, Захар у вас – отменный возница!
Они пожали друг другу руки, после чего Сергей Иванович, все с тою же неизменною улыбкой, не сходящей с его губ с момента, как он завидел свою усадьбу, помог спуститься наземь Полли.
- Познакомьтесь – это моя супруга Аполлинария Витальевна. Это, душенька, Роман Алексеевич!
- Филатьев, очень рад, - бывший хозяин боднул головою в редеющих кудряшках воздух и привычно щелкнул каблуками ношеных порыжелых ботинок. Щелчка, правда, не получилось, но сам жест должен был означать неистлевший еще армейский шик бывшего офицера и его непременную причастность к beau monde. – Прошу вас проходить, перекусим с дорожки.
- Это очень даже кстати, - предвкушающе потер ладонями Сергей Иванович, - мы, представьте, в последний раз только около полуночи чай пили.
Дуняша с Захаром остались возле коляски разбирать изрядно закрепленный багаж, остальные же направились, предводительствуемые знающим уж – что и где – Сергеем Ивановичем, внутрь.
Изнутри дом оказался несколько уютнее, хотя, на вкус Полли, пустоватым и каким-то чужим: незнакомые запахи еды, пыли и мокрой собачьей шерсти атаковали ее буквально с порога - как атакуют насекомые всякого, входящего в летний лес. На неостекленной веранде и правда можно было, наверное, пить чай и даже обедать в тёплое время года, но очень большая комната за ней, оказавшаяся одновременно и прихожей и гостиной, несколько удивляла своими размерами и незаполненностью – для такого пространства – предметами. В их петербуржской квартире Полли с удовольствием обживала каждый уголок, продуманно обставляя его вазочками, мебелью, картинами и еще бог знает чем. «Вещизм!» - делая вид, что недоволен, говорил Сергей Иванович, хотя самому ему нравился домашний уют и то, с каким живейшим интересом Полли обустраивает их быт. Здесь же у Полли сложилось впечатление, что хозяин Роман Алексеевич – человек, судя по всему, одинокий – как всякий сельский житель был апологетом российских просторов, которым априори чужда теснота и унижение малыми формами, в каких принуждены жить обделенные землею европейцы или, скажем, японцы.
- Мебель так и не продал, покупателей не сыскать, - виновато посмотрев на Полли, произнес Филатьев. «Какая прелесть!» - ничего не ответив, подумала она. – «То есть, и этого могло бы не быть?».
Из дверей соседней с гостиной комнаты с таким же виноватым как у хозяина видом вышла коричневая легавая: задумчиво повиляв хвостом, она подошла к Полли и обнюхала ее руку.
- Это – Эрнест, - сообщил Филатьев. – Ему уже двенадцать лет. Старик. Вот – тоже… Куда ж мне его? Он тут родился, каждый куст знает. Разрешите ему остаться, дожить на родине, Сергей Иванович? Он – тихий, да и всё одно - помрет скоро…
«Очень мило! Обожаю хоронить!» - снова недовольно подумала Полли. Словно в подтверждение этой мысли Эрнест лизнул ее, вкусно пахнущую духами, ладонь и привалился у камина, внимательно наблюдая за незнакомцами.
- Славный, славный пес…, - неуверенно высказался Сергей Иванович, которого, видимо, тоже не очень-то вдохновила перспектива быть свидетелем медленного угасания Эрнеста, однако ж отказать Роману Алексеевичу в его просьбе было вроде как-то неловко, да и места в доме было сколь угодно. Отчего же бедному старому псу не помереть спокойно в собственной вотчине? Опять же, отказывать в чем-либо, тем паче, в подобных мелочах, как и торговаться, Сергей Иванович не очень любил, и либо старательно уводил просителя от начатой темы, либо соглашался – к явному неудовольствию Полли, высказывавшей затем все свои претензии мужу наедине, правда, не в форме занудного «пиления», а этак вскользь, в нужное время и с острой ехидцей, пользуясь своей памятью на подобные промахи как чисто женским оружием.
- Очень, очень меня обяжете, - обрадовался Филатьев, - а то я, право, в затруднении пребывал: с одной стороны, и расставаться жаль, а с другой – и его, горемыку, понять должно.
- Да, да, как же…, - стрельнув в Полли нерешительными глазами, поспешил согласиться Сергей Иванович. – И пусть его доживает в родных стенах.
- Услуга за услугу, Роман Алексеевич, - неотразимо улыбаясь, Полли подошла к хозяину и взяла его руку в свои. – Вы из своей мебели что не успели распродать?
- Да есть кое-что…, - несколько насторожившись, вздохнул тот. – Рояль всё пристроить не могу. Хороший рояль, «Блютнер», расстроен, правда, немного: сам-то я не обучен, дочка, бывало, любила… Уж и объявления везде дал, и цену сбросил – только забирайте, а желающих что-то не нашлось. Говорят – не до музык нынче, революция. Купите, Аполлинария Витальевна, - с неожиданным жаром перехватив ее руку своими – горячими и сухими, порывисто предложил Филатьев. – Ей богу, дешево отдам. Двести рублей – и по рукам, а?
- Помилуйте, Роман Алексеевич, мы пару лошадей купили половину, - смеясь, Полли ответно посмотрела на мужа: мол, учитесь, сударь! – За пятьдесят, думаю, Сергей Иванович не откажет вам.
- Пятьдесят? – с ужасом отшатнулся Филатьев, будто ему предложили отдать весь дом совершенно даром. – Чудесный «Блютнер» - и за пятьдесят? Режете без ножа, Аполлинария Витальевна, помилуйте!
- Да у вас его и за тридцать никто не купит! Если кто-то из Пскова – так его ж еще везти туда надо – тоже лишние расходы! – Полли проявляла чудеса настойчивости – к явному неудовольствию Сергея Ивановича, начавшего уже нервничать и всем свои видом это проявлявшего. Он не любил, когда жена вмешивалась в мужские дела: ему казалось, что она это – нарочно, чтобы показать ему, сколь непрактичен в житейских делах он, Сергей Иванович Ильин, и как легко и играючи это выходит у нее.
- А комод возьмете? – не унимался Филатьев, страдая лицом. – Хороший комод, тяжелый, правда – вот беда. Рояль плюс комод – сто пятьдесят рублей. Хорошая цена!
- Право, не знаю, любезнейший Роман Алексеевич, - пожала плечами Полли. – Мы всю свою мебель из Петербурга перевозить собирались, нужен ли нам ваш комод? Если только за сто рублей всё вместе: Эрнест, рояль и комод?
- За сто? – на Филатьева больно было смотреть: казалось, основы мироздания рухнули вместе с произнесенной Полли цифрой и погребли под своими обломками веру Романа Алексеевича в торжество справедливости и в непременную победу добра надо злом. – Ну да… за сто, пожалуй, – он подавленно махнул ослабевшей рукою и тяжело вздохнул еще раз.
- Пойдемте тогда дом смотреть, - предложил расстроенный хозяин, деликатно уворачиваясь от вошедших с багажом Ильиных Захара и Нюши. – Или – перекусим сначала?
- Куда заносим? – невежливо спросил Захар, видимо, за неделю совместной жизни с Филатьевым кое-что уяснивший для себя, а именно: Роман Алексеевич – человек пустой и временный, а потому – церемониться с ним нечего.
- Э-э…, - замялся Филатьев, оборачиваясь к Сергею Ивановичу. – Вы же, Сергей Иванович, какие комнаты для себя и Аполлинарии Витальевны определили? Те, соседние, что на втором этаже? Поднимай туда, братец.
- Наверх, значит? – с явным неудовольствием уточнила Нюша, еле волоча за собой огромнейший чемодан Полли, на что благородный Захар великодушно кивком дал ей понять: поставь, мол, сам затащу. Нюша расцвела и побежала к коляске за следующей порцией клади.
Чтобы не мешать им, Сергей Иванович решил сначала отобедать. Филатьев послушно удалился на кухню – дать распоряжения. В доме из всей прислуги оставалась еще только какая-то Анна Власьевна – из местных, то есть – из соседней деревни; она стряпала, стирала, убирала в доме, но, видно, делала это не с очень-то большим усердием, потому что шторы, к примеру, на окне местами были чем-то заляпаны, на мебели – неровными островками пучились белесые накопления пыли… Впрочем, наверняка виною тому был сам хозяин, привыкший к холостяцкому быту и нетребовательный к большему тщанию со стороны Анны Власьевны, а русскому народу, дело известное, - чем меньше вопросов – тем лучше. В подтверждение этих догадок через некоторое время, когда приехавшие умылись и привели себя в порядок, был явлен и стол: стряпня точно была не самой сильной стороной Анны Власьевны, что, правда, с весьма высокой степенью вероятности можно было приписывать и равнодушию к чревоугодию самого Филатьева. Горкою выложены были красные помидоры и малосольные огурцы, но, кажется, именно они-то и были едва не самым съедобным яством. Вареная говядина оказалась жесткой, яйца – плохо чистились, а гороховый суп был самым немилосердным образом пересолен.
- Это к вашему приезду Власьевна расстаралась, - похвастался Филатьев, явно гордясь кулинарными изысками прислуги. – Так-то я непривередлив, иной раз и чайком обхожусь, разве что яичницу на завтрак прошу с сальцем.
- Очень вкусно, - из деликатности похвалил хлопоты Власьевны Сергей Иванович, трудно пережевывая говядину. – Бычок, наверное?
- Нет, не угадали, - живо подхватил Роман Алексеевич. – Корова, представьте. Вчера в деревне забили, уже околевала, Катькой звали. Больше двадцати лет протянула – старожил!
- Скажите, пожалуйста – двадцать лет! – поперхнулся Сергей Иванович, немедленно потянувшись к графинчику с водкой.
Кушать почти околевшую пожилую Катьку Полли больше не хотелось: соскучившись, она с извиняющейся улыбкой вышла из-за стола и отправилась осматривать дом в сопровождении натужно вздохнувшего, будто исполняющего свои обязанности хозяина, Эрнеста. Дом – и правда – был в изрядном запущении: местами отходили обои, кое-где давно не крашены половицы, от частых, вероятно, дождей пахло сыростью, а в некоторых комнатах веяло и особенным специфическим нежилым духом, какой бывает в деревянных домах, если долго никто в них не убирался. Комнат было то ли восемь, то ли девять: на первом этаже, помимо гостиной-столовой и кухни – еще три, наверное, для прислуги или гостей, наверху – три, которые Полли условно назвала «своим будуаром», «семейной спальней» и «кабинетом Сергея Ивановича». Не зная еще, какую из трех облюбовал муж, Полли выбрала себе самую меньшую, зато с выходом на балкон и видом на озеро. Даже сквозь серую пелену мороси была видна деревня, располагавшаяся примерно в версте от усадьбы и выглядевшая довольно уныло: брехали лениво попрятавшиеся от непогоды собаки, мычала еле слышно корова, дома смотрелись вовсе не пасторально, а, скорее, пугали своим бытовым реализмом. Невысокая церквушка с синей маковкой казалась будто воткнутой меж изб кем-то огромным – для красоты. Наверное, жили в деревне сердитые, погрязшие в нужде и однообразном деревенском труде люди, с явным неудовольствием поглядывающие на возвышающуюся с пригорка в отдалении барскую усадьбу.
Мебель у Филатьева везде была очень старая, неудивительно, что он так ее и не продал. Присев на жалобно взвизгнувший пружиною нежно-травяного оттенка диван, Полли погладила всё еще изучающего её Эрнеста и спросила:
- Вы, сударь, верно, скучаете тут? На дичь, поди, уж и не помните, когда ходили?
Эрнест поводил шоколадным блестящим носом и вяло шевельнул хвостом, вежливо давая понять, что не хотел бы обсуждать столь щекотливую для него тему.
- Из Сергея Ивановича тоже – охотник тот еще, - подумав, сказала Полли. – Но, пожалуй, сударь, вы могли бы составлять мне компанию на прогулках. Да-да, мы непременно будем гулять после завтрака каждый день. А зимой… Ну, не знаю, если снегом совсем не занесет, да? – неуверенно уточнила она, все еще надеясь на то, что зимовать они все-таки уедут в столицу.
Неопределённо качнув коричневой головой, Эрнест с достоинством высунул розовый язык и направился к дверям, посчитав свои обязанности добровольного чичероне исполненными. Полли пошла за ним, но свернула в их с Сергеем Ивановичем будущий альков, еще при первичном осмотре повергший ее в состояние, близкое к истерике, и всё – из-за исполинского размера, древней как камзол елизаветинской эпохи кровати. Кто и когда затащил это чудовище на второй этаж – абсолютно непонятно, ясно было одно: под этим пыльным, красного бархата балдахином наверняка спало не одно поколение здешних хозяев. Вероятнее всего, еще лет сто назад какой-нибудь прадед Филатьева – отставной бригадир, либо вышедший в абшид по старости коллежский секретарь, ложился в эту необъятную постель в потертом своем халате с кистями и в ночном колпаке и, зевая, желал покойной ночи женушке, ожидавшей уж его в чепце и на порядочно взбитых пуховых подушках…
- Как это мило! – возмущенно сказала сама себе Полли, представив, что они с Сергеем Ивановичем тоже будут располагаться тут, и зевать, и слушать, как завывает осенний ветер где-то на чердаке, и скрипит половицами какой-нибудь здешний домовой.
В углу спальни стоял тот самый филатьевский комод – работы, и в самом деле, старинной и дивной, со стертой позолотой ручек и отчетливо пахнущий осьмнадцатым веком. Любопытствуя, Полли открыла один из выдвижных ящиков: там хранилось постельное белье с положенными внутрь – для аромата – некрупными, но духовитыми зелеными яблоками. Со стены за незнакомкой внимательно следил портрет осанистого старика в парике и с непередаваемо лукавым прищуром небрежно выписанных глаз: муаровая лента с каким-то орденом явно удалась неизвестному живописцу не в пример лучше.
В гостиной, когда Полли надоело бродить по чужому пока еще дому и она снизошла до покинутого супруга, продолжалось застолье: раскрасневшийся Сергей Иванович расспрашивал о чем-то Филатьева, а тот нудно, как престарелый дьячок, отвечал, пространно жестикулируя в поисках нужных и приличествующих в обществе слов.
- … еще мой отец, царствие ему небесное, лет двадцать назад продал. И не кому-нибудь, а местному богатею Зыбину: у него и мельница, и лавка, и вся земля в округе – его, и церковь на его денежки ставлена, и все-то ему должны. А у меня теперь – вот, только дом, да землица, что вокруг него. А когда-то – всё тут наше было. У деда моего, Егора Афанасьевича, четыреста душ насчитывалось, да-с…
- Не жалеете – о прежних-то временах? – заметив вернувшуюся Полли, подмигнул Сергей Иванович.
- Да не о чем жалеть, - произнес Филатьев, но таким тоном, что выходило так, будто жалеть-то как раз есть о чем. – Время сейчас такое, что от злости мужички-то и пожечь все богатства могут, и очень даже запросто! Так что пусть уж лучше ничего у меня не будет, с голого человека и спросу меньше. Пусть вон теперь Зыбина жгут, он-то побогаче отца моего будет.
- А что – в деревне разве настроения бунтарские? – осторожно уточнил Сергей Иванович, впервые уяснивший для себя, что воображаемая им буколическая Россия – еще не только собственный дом у озера, но и всё то, что его окружает.
- Разные настроения, сударь, - уклончиво отвечал Филатьев, упершись глазами в графинчик. – Есть такие, что воду мутят, есть – и смирные. Тут, к примеру, в четырех верстах, в Онуфриеве, школа земская, так учитель тамошний – едва не главный всем непорядкам зачинщик. Вроде как и уряднику о нем сообщали, а через того – и становому приставу, да только они оба у нас – такие, знаете ли, либералы, что встрепенутся, если только залезть на колокольню и закричать «Долой царя!» А тут еще революция эта… Вот вы мне скажите, - оживился вдруг Роман Алексеевич. – Это что же такое в России происходит? Значит, мы теперь к конституционной монархии движемся? Или как?
Дослушивать, что ответит Сергей Иванович, Полли не стала – это было уже слишком знакомо, к тому же общество Филатьева и Эрнеста никак не могло заменить жесткого остроумия Щапова или застенчивого академизма Гололобова. Так и не присев, она вышла на веранду и направилась к озеру. Хоть дно и не было песчаным, как того желал муж, а скорее илистым, поросшим у берега редким камышом, вода оказалась неожиданно прозрачной и почти теплой. У мостков, верно, служивших хозяину купальней, покачивалась на мелких волнах привязанная к колышку лодка. Оглянувшись, Полли заметила стоявшего на пригорке Эрнеста: в карих его глазах застыл немой вопрос, что-то вроде «Эх, сударыня, и куда же это вас занесло, позвольте узнать?»
- Вот именно, - пожала плечами Полли и неохотно пошла назад: больше все равно идти было некуда.
С признательностью за прочтение,мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ