,, Что-то горькое, что-то страшное и в тоже время несомненно подлое угнетало мою душу: без цели и без малейшего определённого желания идти по той или другой улице я исходил по городу десятки вёрст, нося в своей душе этот груз горького , подлого и страшного и совершенно неожиданно, дошёл до её дома. Малейшей нравственной потребности вошёл я в дом: я машинально ходил туда сюда, машинально смотрел на неё как на античную скульптуру, в которой разумеется, по моему положению ровно ничего не понимал, а чувствовал только усталость, шум в ушах и колотьё в висках;- и вдруг, в полном недоумении, сам не зная почему, поражённый чем-то необычным, непостижимым, остановился перед тобой в той большой комнате, который всякий в городе знает и наверное помнит во всех подробностях. Я стоял перед ней, смотрел на неё и непрестанно спрашивал самого себя:,, что такое со мной случилось?. Я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел тебя, потому что с этого момента я почувствовал себя, что со мною случилось большая радость... До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. Похожа ли она видом на руку человеческую? Нет, это просто какой-то кожаный комок. Но вот я дунул в неё и она стала похожа на человеческую руку. Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже казалось, не было чувствительности, заставило всего,, хрустнуть,, именно так, как когда человек растёт, заставило так же бодро проснутся, не ощущая даже признаков недавнего сна, и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом... С этого дня я почувствовал не то что потребность, а прямо необходимость, неизбежность самого, так сказать, безукоризненного поведения:сказать что нибудь не то, что должно, хотя бы даже для того, чтобы не обидеть человека, смолчать о чем нибудь не хорошем, затаив его в себе, сказать пустую, ничего не значащую фразу, единственно из приличия, делать какое нибудь дело, которое могло бы отозватся в моей душе малейшим стеснением или напротив, могло бы малейшим образом стеснить чужую душу, - теперь с этого памятного дня, сделалось немыслимым;это значило потерять счастье ощущать себя человеком, которое мне стало знакомо и которое я не смел желать убавить даже на волосок. И мысль о том, когда, как, каким образом человеческое существо будет распрямлено до тех пределов, которые сулит каменная загадка, не разрешая вопроса, тем не менее рисует в вашем вооружение бесконечные перспективы человеческого совершенствования, человеческой будущности и зарождает в сердце живую скорбь о несовершенстве теперешнего человека. И желание выпрямить, высвободить искалеченного теперешнего человека для этого светлого будущего, даже и очертаний определённых на имеющего, радостно возникает в душе...