Во дворе на лавочке сидит поэт Иванов. Он в расхристанном болоньевом плаще и в видавших виды кедах «Москва». Штанов на Иванове нет. Поэт прилично пьян и зол — выгнала из дома жена. Рядом с ним стоит пластиковая бутылка с самогоном неизвестного происхождения и двое новых друзей крайне сомнительной наружности. Товарищи с сильно загорелыми лицами курят одну на двоих самокрутку и прищурившись слушают Иванова.
- И, что характерно, обнаглели — у всякого теперь есть свое мнение. Раньше она в бухгалтерию ходила при рынке и никто ее знать не знал, а сегодня у нее аккаунт в Одноклассниках и для всего есть свой взгляд. О поэзии она рассуждает. Тьфу.
Поэт отхлебывает самогон и протягивает бутыль новоиспеченным приятелям, одобрительно кивающими головами.
- А у меня вообще нет телефона. И ничего! — щерится щербатой улыбкой один из них.
- Вот Пушкин поэт! Мда! — нащупывает новую тему для беседы второй.
- Ну, Пушкин. Пушкин. Ну, что вот ваш Пушкин? Что Пушкин? — нервно вопрошает окончательно захмелевший Иванов.
- Пушкин — сила! — находится визави поэта и тянется за алкогольным суррогатом.
- Хуила! — отводит руку с бутылем и переходит на крик пьяный поэт. — Что сила? Почему сила, объясни! Читай!
- Что?
- Стих любимый. Что!
Собеседники переглядываются:
- Пойдем отсюда Вась. Псих какой-то.
- Проваливайте! Тоже мне специалисты, — кричит им вслед Иванов.
Еще недавние приятели удаляются неуверенной походкой. Поэту зябко и хочется спать. Он отпивает самогон из горла, поднимает воротник у плаща и бубнит себе под нос: «Пушкин. Пушкин. А остальным-то что делать?!».