В 1889 году в Париже состоялась Всемирная выставка, посвященная столетию взятия Бастилии. Это было грандиозное зрелище. Специально к ее открытию, невзирая на протесты творческих людей, была построена Эйфелева башня. Не остался в стороне и квартал красных фонарей, где распахнуло двери кабаре «Мулен Руж». По огромному Дворцу машин двигалась мобильная смотровая площадка, вмещавшая двести человек. Поражали воображение электрические лампочки и телефоны, а трехколесная повозка Бенца двигалась, к изумлению присутствующих, сама, без лошади, с головокружительной скоростью 16 км/ч. Чтобы испытать фонограф Эдисона, приходилось часами стоять в очереди. В собрании «Истории жилищ» высился «русский дом» – кичевая импровизация на тему боярской усадьбы, построенная французами неподалеку от негритянской деревни, в которой жили четыреста африканцев. Казалось, здесь ничто не было забыто – даже новые модели смирительных рубашек.
Правительство Российской империи решило игнорировать выставку, посвященную юбилею свержения монархии. Поэтому россияне участвовали в ней неофициально, за счет энтузиастов из Русского технического общества. Пришлось обойтись без гигантских станков и сделать упор на испытанные отечественные хиты. Во дворце Трокадеро выступал симфонический оркестр под управлением Н.А. Римского-Корсакова. На первой платформе Эйфелевой башни французов поражал роскошью русский ресторан. Успехом пользовались самовары и павлово-посадские платки, а среди множества лампочек в садах и на мосту через Сену горели семьдесят свечей Яблочкова.
Одним из самых знаменитых экспонатов, прибывших из России, была удостоенная Золотой медали коллекция почв В.В. Докучаева – основателя современного почвоведения. Среди этого собрания выделялось, и не только размерами, настоящее русское чудо – кубическая сажень (около 9,7 м3) чернозема из Воронежской губернии. Сам Докучаев считал, что такие почвы для России важнее нефти, угля и даже золота.
До сих пор во многих статьях нет-нет, да и мелькнет фантастическая история, что этот куб потрясенные французы поместили в Палату мер и весов как эталон плодородия. В действительности, сначала его хотели поделить на части и раздать в различные университеты и музеи Франции. Но, в конце концов, вся кубическая сажень досталась Сорбонне. Там же, почти восемьдесят лет спустя, усохшая глыба героически погибла во время студенческих волнений 1968 года. Ее бренные останки хранятся в Национальном Агрономическом Институте.
Сейчас, когда главные богатства страны стремительно утекают за границу, чернозем патриотично остается здесь. Ведь без родины он засохнет. И пусть по плодородию несостоявшийся эталон теперь почти не отличается от прочих российских почв, не говоря уж об иноземных, мы с полным правом можем считать, что в этом он тоже решил опроститься и стать ближе к своим собратьям, которые во все времена кормили, в основном, обитателей невзрачных изб, а не картинного дома à la russe с куполами и маковками посреди города Парижа. Пусть и не платино-иридиевый, зато свой.
