О, боги, ведь она совсем ещё дитя …
Он смотрел на хрупкую невысокую девушку, уже женщину, но с чертами молодой леди, с характером ребенка и с бесконечной тоской в глазах, прикрытой ширмой общепринятого видимого приличия, и манерами.
Ему было жалко ее, загнанную в рамки порядков ее общества, вынужденную быть жёсткой и даже жестокой к себе и окружающим.
Она была совершенно одна в этом мире, если не считать нескольких ее подруг и сестры, живущей далеко на западе.
И сейчас он был готов бросить всё, наплевать на свою посольскую миссию, на высокое положение и уважение у себя в стране.
Он хотел только одного, вырвать ее из этого порочного круга, делающего ее глубоко несчастной, увезти куда-то на край света, чтобы беречь и заботиться о ней, как о самой большой ценности.
…
Сегодня в ее взгляде и словах он почувствовал надменный холод официальности, так резко контрастирующий с ее вчерашним пылким откровением во время приема.
Он тогда вышел на балкон, устав от непривычного душного помещения, сбежав от шумного общества, столь не свойственного на его родине.
И увидел ее там, одиноко стоящую в сумерках спускающегося вечера.
- О, простите, мисс, - произнес он тактично отступая назад, - я не хотел нарушить вашего уединения.
- Нет, что вы, прошу вас, оставайтесь. Места вполне достаточно. К тому же …, я хотела кое о чем вас спросить.
- Я к вашим услугам, - с достоинством поклонясь, ответил он.
- Скажите, бывали ли вы ранее в наших краях? Мне от чего-то знакомо ваше лицо и голос. Будто я видела вас, была с вами знакома когда-то очень давно, в прошлой жизни.
- Да, вы правы, мисс. Я бывал в вашей стране, и пробыл в ней довольно долгое время, хотя и не по своей воле. Более того, я был знаком с вашим отцом, благороднейшим из людей запада. Я был у него на услужении, и часто играл с вами, когда вы были ещё совсем крохой.
Сейчас же, я со всей искренностью приношу вам свои соболезнования в связи с его кончиной. Я надеялся встретиться с ним, и теперь я скорблю вместе с вами, моя маленькая мисс.
- Так это вы? Мой Мали?! – и она бросилась к нему на грудь, рыдая и обнимая его широкие плечи. Бросилась, наплевав на все приличия ее общества, на то, что о ней подумают в свете и как это скажется на репутации. Она заливала слезами воспоминаний, горечи и радости его парадный наряд великого посла.
А он стоял и только прижимал ее голову к своей груди, вытирал ее слезы, и шептал ей слова утешения.
