Поздний воскресный ужин был украшен признанным маминым шедевром – тушеной олениной в клюквенном соусе. На гарнир пошла квашенная капуста и жареные грибы, источающие сочный пряный аромат. Лизушка смогла отыскать последние грибы уходящего осеннего сезона, ввиду чего, их аппетитный вид еще сильнее провоцировал голод. Мой голод. Ведь остальные члены семьи целиком и полностью были сосредоточены на оленине…
Папа не одобрял чрезмерно яркие специи в повседневных блюдах, не разрешая нам слишком соленую-перченую пищу, но в особые дни мама все же доставала с верхней полки заветные баночки со смесями перцев, кориандром и базиликом. Кухня была любимым, даже святым местом для мамы, где она частенько обменивалась рецептами с миссис Купер. Папаня опять-таки не выражал довольства «бабскими» посиделками, потому что после них соседушка благодушно дарила моей маме красивые баночки со специями, или, упаси небеса, бутылку красного вина.
В такие моменты мама лишь невинно хлопала ресницами и беспечно запускала руки в седоватые волосы, принимая самый «естественный» вид, на который она была способна. Папаня недовольно фыркал, дергая из рыжеватой клокастой бороды несколько волосков и театрально испускал драматичный вздох.
Маме многое сходило рук.
А я прикусывала язык и накладывала себе побольше капусты с грибами, заставляя отца багроветь от подступающего гнева.
- Лизушка собрала чудесные грибы к ужину, правда, Марта? – папа злобно сверкнул на меня осуждающим взглядом зеленоватых глаз, украшенных красноватыми прожилками. В последние дни он много работал и постоянно помогал местным охотникам и рыбакам, возвращаясь домой кислым выжатым лимоном. Мама безмолвно кивнула и подложила отцу добавки, чтобы смягчить его конфликтный настрой. Но папаня выразительно отставил вилку и нож в сторону. – Скорее всего, это были последние грибы. Впереди – долгая зима. Чем будет питаться ее величество Руна Валентайн? Снегом? Овсянкой? Или тайными подачками Куперов? – последняя фраза задела меня больнее всего.
Каждый раз, когда папа проводил со мной «воспитательные» беседы, внутри меня лопалась очередная прочная струна, связывающая наши родные сердца. Я прощала отца. Всегда. Плакала ночами. Кричала в подушку. Пинала ногами крапиву. Огрызалась на лошадей, когда они начинали тупить. Но неизменно прощала. Запаса прочных струн хватит еще на несколько жизней. Или нет?
- Захочет есть – съест и куриную кожу, и копыто кабана, - поспешно вмешалась мама, не желая ссориться за ужином. – Алек, лучше посмотри, какие красивые амулеты подарил нам Кендрик!
- Рад за вас, - сквозь зубы пробубнил папа, даже не глядя на Лизу и маму. – А почему твоя дочь выглядит так, словно, ее причесали? Разве в нашем доме появились расчески? – не унимался отец, направляя свой гнев в адрес Лизы. Сестра чуть не подавилась огромным куском оленины, что она только что отправила в рот. Длинные пшеничные волосы Лизы и впрямь выглядели слишком гладкими для девушки, не видавшей расчески, но…папа не знал, что у каждой леди в нашей деревне есть свои секреты. Я снова покорно закусила губу, утыкаясь носом в тарелку.
- Никаких расчесок, только ловкость рук! – вскричала Лиза, подскакивая на стуле. Сестра еще больнее переживала критику со стороны отца, боясь расстроить его даже своим внешним видом. – Мама добавила в воду немного уксуса, который придает волосам мягкость и блеск. Это старинный рецепт, известный нашим предкам с самых давних времен…многие девушки в деревне так делают, можешь спросить даже у старой Альмы, - тараторила Лиза, часто моргая и задыхаясь от волнения. Медведица за мгновение ока превращалась в затравленного медвежонка под суровым гнетом отца. Хорошо, что мои коротко стриженые под мальчика волосы не вызывали так много вопросов. Хотя после той стрижки папа еще месяц не мог прийти в себя, обвиняя меня в срезании силы, энергии и чего-то такого великого и непостижимого детскому уму двенадцатилетнего ребенка. Впоследствии отец смирился с дочерью-постреленком и даже сам просил маму регулярно стричь мои отросшие патлы.
Он говорил, что без локонов я усерднее работаю, а не думаю о собственной красоте.