Один интересный момент. Фраза, звучащая на английском языке, может не иметь смысла и выполнять роль звуков усиливающих ритм, или создавать ментальную картинку под настроение, или обозначать двойственный или вообще размытый смысл. Важно понять, что преследовал автор, что он в эту фразу вкладывал: эффект колдовства или намёк на что-то. Например, в песне «Солнечный король» за более-менее понятным содержанием идёт бессмысленный набор слов на испанском языке. Зачастую бывает так, что автор никакого смысла не вкладывал, а звучит классно. Леннон признался, что песня «Dig a Pony» состоит из набора бессмысленных фраз. Особенно это касается глэм-рока. Значит нужно в переводе добиваться идентичного эффекта воздействия на слушателя, а не пытаться впихивать в текст «невпихуемое». Другой вопрос, а надо ли?
Телеграмма, Сэм, телеграмма, Сэм, ты мой главный мужчина.
Золотой нос Слим, Золотой нос Слим,
Я знаю, где ты был, о, фиолетовый пирог Пит, фиолетовый пирог Пит,
Твои губы, как молния, девушки тают в жаре, да.
Это подстрочный перевод песни Марка Болана «Телеграммный Сэм».
На эквиритмический перевод пока никто не решился.
Сэр Пол Маккартни не любитель подобных вещей, хотя и в этом направлении он оставил свой след. Дословное название следующей песни «Надежда на избавление». Первый и второй куплет изобилует пустыми фразами, которые нужны лишь для того, чтобы словесно оформить звучание нот. Во всяком случае, если бы переводчик задался целью как можно точнее перевести начало песни, то русский человек едва ли бы понял посыл. «Я всегда буду надеяться, что ты будешь держать моё сердце в своей руке. Я пойму. Я пойму когда-нибудь однажды. Ты будешь понимать всегда, сейчас и потом». При желании можно, конечно, рассмотреть в этих словосочетаниях некую поэзию. Но истинный смысл песни как раз в следующих куплетах: что бы там ни было, мы живём в надежде на избавление от тьмы, нас окружающей. Ну и как с этим поспоришь?
"Я поднялся на чердак в нашем доме, просто чтобы спрятаться от всех. Туда ведёт люк. Ты поднимаешься по небольшой лестнице, а потом закрываешься, и никто не может к тебе забраться, поэтому, знаете, можно посвятить себе пару часов. Итак, я ушёл на чердак и взял с собой двенадцатиструнную гитару. Чтобы слегка развлечься, я надел на неё каподастр. Это небольшая планка, которая устанавливается на струны и меняет длину грифа. На двенадцати струнах она вызывает очень звонкий звук, который напомнил мне о кафедральных соборах и Рождестве.
Это завело меня в сферу надежды, избавления, а затем я упомянул о тьме, которая нас окружает. Знаете, если ты вовлечён в освобождение людей в Сомали, тогда это избавление – ты хочешь благополучно оттуда выбраться. Если ты очень беден, тогда возможность выбраться из этой западни становится твоим избавлением. Бездомные люди, болезни и другие более или менее важные проблемы – всё это окружает нас.
Так что она стала своего рода оптимистичной песней, обращённой то ли к девушке, то ли к божественной личности. Мне действительно нравится оставлять всё двусмысленным. Я часто так поступал в своих песнях, поэтому люди говорят мне: «Я всегда думал, что она значила нечто другое…»
В записи приняли участие три латиноамериканских музыканта. Одним из них был Маурицио Равалико (Maurizio Ravalico). Он вспоминал:
Нас пригласили в личную студию Маккартни в Сассексе. Нам дали послушать трек, который был уже завершён и сведён. Также нам дали несколько общих инструкций. Мы поняли лишь то, что они хотели придать песне латиноамериканскую пикантность, а мы привезли в студию целый фургон инструментов!
Мы находились в студии полдня. Всё прошло ровно и быстро, но без давления. Маккартни и Мендельсон прислушивались к нашим предложениям и не давали наставлений относительно наших инструментов или стиля игры.