Только грустные люди и умеют веселиться...
Всю неделю небеса нервно подрагивали от моросящего дождя, напоминая вспухшие плечи безутешно плачущей женщины. Сырость понизила скорость прохождения звука, прикрутила громкость происходящего. Мир стал звучать на полтона тише, и казалось, что это навсегда.
Вообще и без дождя событий было много; все по-февральски безмолвные: полнолуние, торжественный парад звезд, расцвет плодовых деревьев, розмарина, одуванчиков и ромашек.
Дедушка сказал: – Заморозков больше не будет. – Почему вы так решили? – Деревья начали листья выпускать. А они все понимают. Бывает, ошибаются, конечно. Все живые ошибаются. ***
Госпожа Афина нахваливала «морского черта» у Прокопия. – Рыба у тебя – восторг! Как всегда, свежая, как всегда, прекрасная. – А ты, как всегда, вежливая! – Я не вежливая, – возмутилась предположению Афина. – Я искренняя! ***
Поэт Пиндар называл Марафон «жирным». Наверное, поэтому к нам на агору оттуда привозят большинство продуктов: картошку, салат, капусту, лук, укроп, порей, помидоры.
– Это откуда лук? – подозрительно спросила госпожа Иоанна. – Какой-то он огромный. – Калаврита. – отозвался Нектарий. – Понятно, – вздохнула Иоанна и развернулась к рыбной лавке Мины. – Эта дорадо с рыбной фермы? – испытующе коснулась пальцем влажного глянца чешуи. – Дикая, дикая! – отрицательно замахала руками Мина, но Иоанна ей не поверила. Отправилась экзаменовать следующего кандидата торговых наук: Апостола.
– Расскажи про них, – требовательно, по-профессорски, показала на мандарины. Апостол сложил руки в молитвенную позу, имитируя неравнодушие. – Превосходные, сочные, медовые. – ….косточки? – Иоанна прищурила глаза, как театральная актриса, исполняющая роль эксперта. – Много, много косточек, – расхохотался Апостол. – А мандарину так и полагается! ***
– Мою клубнику можно есть без сахара, – хвастался Нектарий. – Я ей горжусь! ***
Солнечное глиссандо лучей прибавило агоре звуков. При свете солнца возгласы торговцев зазвучали отчетливей и музыкальней. – Хороший день, – сказал Ставрос Якумакис. – Мягкий. Сейчас бы на море, в таверну на берегу. Поесть жареной рыбки, насладиться видом волн. – Пойдем есть сувлаки и смотреть на гору, – сурово приобнял его господин Афанасий. – Рано любоваться светом. Терпи, мой друг, еще идет зима. ***
Госпожа Василики купила у Манолиса коробку томатов-черри. – Только это? – изумился Манолис. – Ты что, торопишься, дитя мое?
Манолис сделал два шага и оказался у прилавка Апостола. – Угости меня мандарином. – Держи два. – Почему два? Я просил один. – Что тебе непонятно? Я же тебе по-гречески говорю. ***
Прокопий выглядел хорошо. «Мышцей добр, телом прям, взглядом смел». Лицо посветлело. Прическа продумана – челка не разбросана по лбу, а специальным усилием зачесана набок.
– Как я сегодня? Лучше? А ты как? – Я так себе. А вы отлично. – Приходи на агору, Катерина. Послушай крики, посмотри на мир. Люди посмотрят на тебя, солнце посмотрит на тебя, это тебя починит. Ты многому здесь научишься. Так! Хм... Ты умеешь ждать? – Ну, вроде, да. – Вот тебе сигарета. Подожди меня. Даешь минуту? – Конечно.
Прокопий отошел от меня. С отстраненным видом погулял секунд тридцать вдоль прилавка.
– Катерина. Все еще ждешь? – Ну да. – Даешь мне еще пять минут? – Сколько хотите.
Прокопий походил вокруг еще минуты две.
На этом мое испытание закончилось.
– Катерина, ты умеешь ждать. Молодец. Отсюда твой огонь и позитив. – Да вы что, какой огонь. Я меланхолик. – Правильно. Только грустные люди и умеют веселиться. – Неужели? – Истинно говорю тебе. Я и сам тайный меланхолик. Или я ошибаюсь?
Живые не ошибаются, пока они живут. "Ошибки" продолжаются, видоизменяются, превращаются в правильные решения или вновь обращаются в ошибки. Но это никакие не ошибки, это жизнь. И кстати, у вас есть возможность над ними посмеяться – но только, если вы, конечно, грустный.