Часть 1. Грусть родом из детства
@@@
Спасибо, Господи, за науку
(вместо пролога)
Говорят, обида, один из семи смертных грехов. Пусть так! Они мои… . За свою, вполне себе насыщенную событиями жизнь, я научилась только сожалеть о чем-то и обижаться, и понимаю, за все мои обиды, дорога мне – в преисподнюю. Иногда я спрашиваю себя, - ну почему, почему я такая уродливая душой, может так мне предначертано судьбой, может это расплата за чьи-то грехи….? Гордыня, глупая гордыня, осаживает меня внутренний голос (всегда бы вовремя, не унимается мое эгоистичное начало). Я ведь понимаю, нет, скорее это мои собственные, придуманные обиды, мое ущербное «Я», сделало меня именно таким недоразумением.
Иногда я думаю, - да люблю ли я себя, или, наоборот - кого-то еще, кроме себя? Себя – точно нет, иначе все сделала бы по-другому, не так, как получилось. Людей, наверное, тоже нет. Я их не понимаю, избегаю и боюсь – вернее, мне кажется, я вижу все, чем они дышат, о чем думают, чего хотят. Ну, разве это не моральная ущербность? Любуясь собой, часто повторяю ……шизофрения «рулит»!
@@@
Любовь, любовь….
- Потанцуем, перед ней стоял симпатичный незнакомый красавчик…. Танцуешь или как?
- Или как! Я не танцую.
- Вообще не танцуешь или просто рисуешься? Со мной все танцуют, никто еще не отказывал. Что не так, у тебя совсем глаз нет – я красавчик!
На нее выжидающе смотрели два симпатичных омута…вернее, один, очень темный, в момент, перечеркнувший все остальное, омут красивых глаз. Улыбка, добрая и обаятельная, добила окончательно.
– Не моё.., про себя подумала она. Эй, раньше меня подобные глупости не заботили, что это я!
- Хорош, но ….не про мою честь! Какого, ….это что, очередная подстава кого-то из гадких недоростков типа М.? Сам он точно не обратил бы внимания. Ольга успокоилась: еще не родился ее суженый. Впрочем, ее это и не заботило совсем. Круто развернувшись, она сбежала от красавчика.
- Вера, пойдем, наконец, переоденемся, обернулась я к подружке, мне надоел этот Арамис….он такой слащавый, я совсем не такая.
- Опять врешь, Новогодний бал ты ждала с нетерпением – сами шили костюмы, потратили уйму времени и кучу белых простынь из бабушкиного шифоньера…. она всегда любила этот веселый, красивый праздник, обожала маленькие новогодние радости. Запах елки, блеск игрушек, разноцветные конфетти и мишура…надолго освещали ее, в общем-то, самую заурядную жизнь.
Мышь, серая глупая и доверчивая мышка, маленького роста, очень неприметная, но жизнерадостная и не понятно от чего счастливая девчонка. Воробушек, нечаянно получивший от Всевышнего незлобивый, доверчивый и смешливый характер. Дурочка, одним словом, обычная сельская простушка….каких много.
- Олька у нас дурненькая. – часто повторяла зачем-то бабушка. Видимо вспоминала свою молодость и помнила – отдать девицу замуж непросто, а невзрачную и безалаберную, и вовсе проблема.
«Дурненькую» же это вовсе не беспокоило. Планов, впрочем тоже пока не было – какие могут быть планы, только восьмой класс, еще учиться и учиться. Громко сказано (учиться вовсе не хотелось, да никто и не заставлял). Домашка выполнялась как-то невзначай, «между делом», то на школьном подоконнике, то вечером, в последний момент – когда очередной, удачно выловленный «взрослый» с запретной полки в библиотеке роман не захлопывался на последней странице…
-Эй, как тебя зовут, так ты пойдешь все-таки со мной танцевать…, - на нее вновь уставились два омута, - пойдем, вечер скоро закончится. Она все-таки успела сменить свой «шикарный» костюм мушкетера на скромное, сшитое мамой, платье….стерла красивые усики, и вновь превратилась в маленькую, серую, нет, в цветочек, мышку…. . Не знала девчонка, что обладала редкой красоты улыбкой и белыми, красивыми хищными зубками, да взгляд зеленых, не очень выразительных, глаз притягивал внимание не одного долговязого подростка.
- Меня Александр зовут, а тебя……, - а я Лена, неожиданно для себя сказала она. – Ладно, пойдем.
Потом, через годы, вспоминая этот танец, она гадала – что же все-таки случилось, как он, мальчишка постарше, очень симпатичный и улыбчивый, увидел ее. И все время приходила к одному: усики под ее весьма милой улыбкой и костюм мушкетера. Обыкновенный случай, как впрочем, и все случается в нашей жизни. Его Величество случай, подарившей ей самые приятные и самые печальные моменты юности.
А потом были два месяца счастья. Нечаянного, чужого счастья. Они бродили по заснеженному селу, о чем-то весело болтали и оба понимали – все случайно, не навсегда. Ей было всего пятнадцать, а у него в городе была любимая…., (впрочем, она ничего не знала, иначе не было бы и этих двух месяцев).
Две картинки с годами так и не стерлись из памяти. Зимой, в холод и мороз, она обожала сидеть на толстой ветке дерева, на которую он зачем-то упорно сажал ее и улыбался, внимательно и смешливо заглядывая в ее зеленые, как омут в августе, глаза. И прогулки - долгие, очень долгие и неспешные прогулки по заснеженному лугу и спящему, зимнему лесу до речки, до ледяной белой глади с детства любимой реки. Волшебство белой, снежной зимы делало их особенными, незабываемыми и какими-то уютно радостными. Огромное нечаянное счастье смущало ее сердце, …счастье первых, чистых, пусть и безответных чувств. Что-то подсказывало ей - все случайно и временно.
Долгие, отбирающие остатки разума, прогулки по вечерам, необыкновенно красивая, белая и холодная, с морозцем, красотка-зима совсем замутили остатки разума. Весной он уехал, навсегда….
Согревает душу только то, что ему хватило ума и, наверное, порядочности рассказать ей все в один из приездов домой. Его искреннее признание и стало пониманием, что человек он в общем хороший, а значит, не стоит таить обиду в своем , от чего-то поверившим в него, сердце.
- Ну, и почему ты льешь слезы, разве не чувствовала, что ничего хорошего из вашей дружбы не выйдет, укоряла она себя. Что с тобой? И ....лились горькие, совсем еще детские слезы - обиды, разочарования и едва теплившейся надежды.
– Подстава все, что произошло со мной, какая-то ложь, - она всегда это знала, но, к счастью, долго, очень долго не понимала, чего от нее ждали, а может и не ждали. Теперь уж и не узнать, да и надо ли. Жизнь только начиналась, ее счастье было ещё впереди, но это, в общем, пока еще не заботило девчонку.
С годами Ольга поняла, что любое, пусть и очень короткое счастье, все-таки дар судьбы. И многие люди живут такими вот крохами огромного, длиною в жизнь, счастья. С ней оно случилось.
@@@
Слишком ранняя весна
Она любила его губы, не настойчивые, нет – ласковые и теплые, очень нежные, красивые губы, милого сердцу мальчика. Мальчика, который, как все неожиданное и неизведанное, мгновенно, без особых усилий, снес ее самолюбие и гордость, и завладел ее разумом. Он смотрел на нее и его красивые, бархатно-влажные, темные, как ночь, глаза, улыбались ей.
- Отвали, просто отвали от меня, почему-то кричало ее сердце, уходи и не возвращайся, подсказывало оно…но, разум молчал, а глупое, влюбленное сердце не хотело слушаться.
- У тебя вообще есть то место, которым другие люди думают? Вы знакомы всего несколько дней, а ты позволяешь ему целовать себя. Распутница, глупая малолетка, о чем ты думаешь? Какая любовь в пятнадцать лет – с ума сошла или его и не было, ума …..?
Строгие доселе родители, почему-то беспрекословно отпускали ее «погулять». И они, юные и бесшабашные от чувств, часами бродили по заснеженным улицам, болтали ни о чем, смеялись, и – целовались, смущенно опуская глаза. Или просто стояли, обнявшись и глядя друг другу в глаза. И было не холодно, ни мороз, ни хлопьями летевший снег, не остужали радость встреч. Ее сердце щемило, сладко и нежно, как что-то совсем новое и неизведанное, как, стремительно и слишком рано, в феврале, ворвавшаяся в ее жизнь, весна. Через много лет, в одном запомнившемся фильме о красивой и несчастной любви, она услышала это слово - "бабочки"..... . Да, ее сердце трепетало как ранняя весенняя бабочка, и казалось, она, эта самая бабочка, успевала забраться в самые потаенные уголки ее тела, разрушая и возрождая, до основания перекраивая и перестраивая все ее существо. Она любила в нем все: его глаза, так быстро ставшие родными, его улыбку, очень красивую улыбку и его, немного приглушенный, такой бархатный и очень нежный смех. Она чувствовала – он принадлежит ей, только ей. Женщины чувствуют это. Она знала: он принадлежит только ей.
Первая любовь, как талая вода, сметает страх, стыдливость и делает человека невероятно красивым. Осознавала ли она, как красива и трогательна была в тот момент? Наверное, нет. Она просто плыла по течению, наслаждаясь нахлынувшими на нее новыми ощущениями – чувствами юной женщины, любимой и любящей. Ах, какое это счастье! Она знала точно: ей завидуют все, подружки и просто знакомые девчонки. Завидуют тому, что она влюблена, светится и лучится особым светом, полна счастья и готова поделиться им со всеми. Оно, счастье, закончилось в один момент.
- Привет, ты скучала? Ждала? …. – я ухожу в армию, ждать меня будешь? Сердце ощутимо вздрогнуло, перевернулось и застыло, всего на секунду…. Пока она обдумывала, что сказать в ответ, тихое и безжалостное – не жди, у меня есть другая, та, которую я действительно люблю, холодным и острым лезвием, ворвалось в ее сознание. Разум, милый разум, внезапно проснувшись, выручил!
- Спасибо, что все рассказал честно. Рада, что зашел попрощаться, поезжай и возвращайся. Извини, мне уже пора, уроков на завтра много …. Знаешь, я пока, в общем, не понимаю, что такое любовь, мала еще наверное, так что, не принимай близко к сердцу то, что скажу: нет у меня к тебе никаких чувств. Все было просто любопытством – умеешь целоваться или крепко обнять? Ничего особенного – как все, не дрогнуло сердце, - если честно.
Ночь тянулась медленно, слезы не хотели отпускать, душа разлетелась на мелкие осколки – ничего больше не будет. Будет, конечно, и в ее жизни весна, будет, наверное, и любовь, но все будет по-другому, уже не так. Не так! Она знала это точно.
Утром, когда она медленно, словно робот, по привычке, брела в школу, мимо спешили люди. Она по привычке здоровалась, ей отвечали, многие улыбались ей, что-то спрашивали, она тоже отвечала, и тоже улыбалась. Весна была в разгаре, ранняя в тот год, апрель радовал зеленью и теплым, и ласковым ветерком. Школьное платьице, едва прикрывавшее нижнюю часть ее стройной фигурки, как парус, не хотело слушаться. Ее сердце – тоже. Оно ныло и болело, оно сопротивлялось разуму – не могла же я ошибаться, он любил меня, что же случилось?
Она понимала - это катастрофа, мир изменился, и все будет теперь иначе, навсегда иначе. Ее весна, так рано и внезапно пришедшая, закончилась. Она погибла, погибла как цветок гибнет от мороза, который расцвел поверив солнышку - расцвел, глупый и доверчивый, слишком рано. Красивый хрупкий и нежный, такой ранимый - он оказался не нужным, словно не тот человек его сорвал.
@@@
Неотправленное письмо
- Мой ласковый, хрупкий подснежник, нет – снежинка, как же я тебя люблю! Сейчас вот просто съем тебя, проглочу и увезу тебя с собой…. . Она, уютно устроившись в его теплых и ласковых объятьях, словно растворилась в тихом шепоте любимого мальчишки, вдыхая тонкий, едва слышимый запах чистого тела и сносящих крышу модных мужских духов.
- Увезешь, куда увезешь, очнувшись от охватившего ее счастья, всполошилась вдруг она, - ты уезжаешь, куда? Когда?
- Да, уже завтра – мои каникулы закончились. Остались выпускные экзамены, и …., он не договорил, словно вдруг что-то вспомнил, нечто важное и неотложное. По лбу, едва заметно, пробежала морщинка…, затем в его лице промелькнуло что-то непонятное, тревожное и обеспокоившее ее сердце, ощущение. Он медленно улыбнулся, быстро и нежно сжал ее в объятьях и опять принялся целовать ее, но уже как-то иначе – грубее и жадно. Внезапно она испугалась, сама не понимая, что это за чувство, она вдруг обхватила его голову, прижала к себе и поцеловала в ответ – поцеловала совсем как женщина, как взрослая, много испытавшая женщина. Он с любопытством уставился на нее. Она же никогда не целовала его в ответ!
- Вот это да, оказывается, в ней есть что-то, о чем я не знаю? А казалась такой тающей снежинкой.
- Эй, Оля, хватит спать, опоздаешь на экзамен, - внезапно, невесть откуда, в сознание ворвался голос отца. – Читаешь полночи, потом тебя не разбудить. Шагом марш за стол, и – в школу! Быстро.
Это был сон? Как такое может быть! Она явно ощущала поцелую любимого, на щеке притаился слабый запах его духов. Нет, не может быть, не с ума же она сходит.
И вдруг поняла – вечером она долго сидела за столом, но не учебник мучила, а писала любимому письмо, сотое по счету письмо, которое никогда не отправит. По уже сложившейся привычке, рядом с листочком из тетрадки, неизменно лежал его носовой платочек, частичка его запаха и тепла. Все, что у нее осталось. Маленький, симпатичный, в серенькую клеточку, носовой платок, когда-то видимо смоченный его любимыми духами. Она берегла его, как что-то очень ценное, никому не давала и даже не показывала. Этот кусочек ткани согревал ее душу, сушил ее слезы и стенающее от боли сердце.
Промучившись час или около того, она нацарапала полторы странички «новостей», по обыкновению, закончив банальными фразами, которыми заканчивали свои романтические послания абсолютно все девчонки. Письмо получилось скупым, неинтересным и абсолютно равнодушным, будто знало – его никогда не отправят адресату, оно ему не нужно, он его и не ждет – ее письмо. Другая пишет ему нежные письма, и, поцеловав (почему-то она была в этом уверена), вкладывает их в конверт. Спрятав письмо в толстую тетрадку со стихами о любви и словами песен, которые она и без того знала наизусть, она отправилась в постель, и сразу заснула.
- Так вот, откуда этот запах, встревоживший ее. Надо немедленно выбросить платок, и фотографию. Не стоит он моих переживаний. Завтра-послезавтра я уезжаю в большую жизнь, впереди вступительные экзамены. Только заберу из школы аттестат и – в дорогу. Ее одноклассницы готовились к выпускному вечеру, покупали новые наряды, «капрончик» покруче, на ножки, и духи-помаду. В коридоре перед дверью в класс стоял щебет, обсуждали новые наряды и духи «Быть может», которые удалось-таки раздобыть. Про экзамен все забыли, словно понимали, - последний и погоды уже не сделает.
Ольга не планировала идти на вечер, потому в общей беседе не участвовала. Её и не трогали. Все уже привыкли за два года, что она совсем отбилась от рук. Вернее, от их общей стаи – два последних года изменили ее неузнаваемо. Из веселой, беспечной хохотушки, она превратилась в молчаливое, замкнутое существо, с хмурым и неприветливым взглядом, дерзим язычком и стойкой решимость дать отпор любому, кто посмеет вторгнуться на ее территорию.
Она покидала родной дом, оставляя в секретной шкатулке тетрадку со стихами, неотправленные письма и платочек пахнущий морозцем, духами и ее слезами. Детство закончилось.