В 2020 году Ксения Соловьёва поговорила с основательницей Mumofsix обо всем, что обычно выходит за рамки глянцевых инстаграм-аккаунтов. О том, как устроена система поддержки детей с синдромом Дауна в Израиле, где живет старший сын Аминовых Даниэль, о том, как Стелла по ошибке врачей чуть было не потеряла второго ребенка и о том, как ей удалось все это пережить.
«Сначала я хотела купить спиртное, "Лего" и закрыться в доме, – смеется Стелла. – Даже пошла в Hedonism Wines к Чичваркину за тремя бутылками текилы». А потом – дело было 13 марта – Борис Джонсон выступил с программной речью «Многие семьи потеряют близких раньше времени, но правительство сделает все». Стелле эта речь не понравилась. В тот же день, взяв в охапку детей, нянь и тьюторов, она вылетела из Лондона в Тель-Авив, где у Аминовых дом. Небо над Святой землей для иностранных туристов закрыли еще накануне. Поэтому ни нянь, ни тьюторов осторожный Израиль к себе не пустил, только обладателей синих с золотым семисвечником паспортов. В два часа ночи Стелла с детьми добралась до своего особняка в Герцлии и стала лихорадочно искать постельное белье.
Затем прилетел папа Вадим – не в самом лучшем своем настроении. В Москве он имел неосторожность сходить на детский день рождения, несколько гостей которого, спустившись удалым слаломом с высоты Куршевель-1850, финишировали в Коммунарке. Глава семьи заперся в комнате и боялся выходить две недели. К счастью, пронесло.
Весь этот апдейт Стелла с фирменным чувством юмора выкладывает мне по телефону. Основная часть нашего интервью проходила еще в Москве, в офисе ее марки одежды Mumofsix на Патриарших, когда коронавирус только подступал к российским границам. Тогда и в голову не могло прийти, что слово «планы» однажды покажется таким смешным.
А ведь планы для матери шестерых детей – дело важное. Как без них? Например, Аминова планировала, что ее друг Доменико Дольче приедет в Тель-Авив на вечеринку в честь первого в Израиле детского бутика Dolce & Gabbana Kids, который Стелла сама и открыла. Планировала поехать на Pitti Bimbo во Флоренции. Вместо этого Стелла сидит на карантине в Герцлии. По плану разве что завтрак, обед, ужин и сообщения в четырех школьных родительских чатах. «Помню, когда дети еще учились в Москве, в чат однажды всю ночь сыпались сообщения, скажем так, развлекательного характера, – рассказывает Стелла. – Наутро я рискнула написать: "дорогие родители, давайте по делу". Меня подвергли остракизму. После этого в войны в родительских чатах я не вступаю. Молча смотрю на все со стороны. Хочется людям пообщаться – пускай».
А ведь до этого ее планы не давали сбоя. Четыре года назад Аминова запланировала, что переедет с детьми в Лондон за классическим британским образованием. Московское, пусть и по международным лекалам, вызывало у нее вопросы: «Да, наша школа (The International School of Moscow. – Прим. «Татлера») декларировала, что готовит лидеров. Но считалось, что до шестого класса будущих лидеров не надо терзать академическими предметами. А я человек советской закалки. Мне кажется, если не терзать в начале, потом будет поздно. Мы договорились с детьми, что будем готовиться к поступлению в Англию. Причем в очень сильные школы».
Четыре года ее дети «сквозь слезы, крики и все остальное» готовились к экзаменам. «После школы, карате, лошадей и футбола приходили домой и делали сначала свои уроки, потом два часа – другие, – говорит Стелла. – Ни одного нашего отпуска или каникул не прошло без тьюторов. Бабушка с дедушкой стонали: как можно так издеваться над детьми? И вот что я хочу сказать другим родителям: можно и нужно. Не надо бояться перегрузить детей. Мои нисколько не затюканы учебой. Наоборот, очень расслаблены и спокойны. При этом они стали гораздо более образованными и открытыми. Им хватает времени и на айпад, и на разговоры с друзьями».
Столь же спокойно Аминовы-младшие поступили в свои школы. Разумеется, в разные – в Англии никогда не бывает, чтобы дети из одной семьи учились вместе. Система образования словно специально делает все, чтобы многодетные родители с утра до вечера работали убером. С сентября прошлого года семейство вьет гнездо в Лондоне. В Мэйфэйре, где очень мало англичан, зато имеются Чичваркин с вином, Новиков с суши, а также подруги Айсель Трудел и Светлана Шишханова (светский круг Стеллы от перемены Патриаршего пруда на озеро Серпентайн мало поменялся).
«Переезд, проблемы с коммуналкой – все это оказалось ерундой по сравнению со страхом быть вызванной в школу – типа "просто поболтать", – смеется Стелла. – Не хочу делать себе комплименты, но я там самая молодая мама – в Англии принято рожать много позже. И самая модная, а вот это уже плохо. В школу надо одеваться даже не как тетя, а как бабка. А значит, прикладывать некоторые усилия. Я сначала думала про жакет Chanel. Нет, слишком дорого выглядит, да и все юбки у меня отрезаны. Кожа? А вдруг они борцы за "эко"? В день, когда меня вызывают в школу, я встаю очень рано и час кручусь у зеркала. Однажды Вадим встретил меня в день родительского собрания. "Мать, что ты так странно оделась?" – спрашивает. "Ура! – подумала я. – Значит, получилось"».
По поводу каждого из пятерых детей Стелла получает от пяти до десяти имейлов в день – час-два в день, как у Чехова, уходит на эпистолярный жанр. Собственно, если Mumofsix, то почему детей в Лондоне – пять? Потому что у старшего сына Стеллы Даниэля синдром Дауна, и он живет в Тель-Авиве.
«Это боль на всю жизнь. Рана, которая не затягивается никогда».
На самом деле Аминова никогда этого не скрывала. Никогда не говорила, что у нее нет такого ребенка. «Как я должна была об этом всем рассказать? Знак какой-то на себя повесить?» – пожимает плечами она. Однажды добрые люди написали в инстаграме, что Стелла Аминова выбросила старшего сына в мусорку. У ее мамы Ларисы Михайловны подскочило давление: «Моя мама – она такой борец за справедливость. За свою еврейскую дочку любого порвет, как тузик грелку. Я как могла ее успокаивала. И подумала: "Раз людям это вдруг так стало интересно, напишу-ка пост, чтобы снять разом все вопросы: да, у меня есть такой сын. Солнечный мальчик Даниэль. У которого все хорошо". Понимаешь, это такая тема... Это боль на всю жизнь. Рана, которая не затягивается никогда. У нее есть легкий рубец, но она все время кровоточит. Ну как еще объяснить? Будто в мозгу два полушария. Только в одном – муж, дети, школы, работа, а второе все время думает о том самом, о грустном. Ты просто учишься с этим жить».
Даниэлю скоро исполнится семнадцать. Все эти годы он живет в Израиле, в семье очень близких Стеллиных родственников. Сама Стелла с братьями и сестрами Даниэля проводит в Герцлии по полгода, они ближе друг другу, чем многие, кто живет под одной крышей. Конечно, читающие это добрые люди непременно скажут: «Но у Стеллы же были деньги и возможности! Зачем отсылать сына за границу?» Во-первых, не судите. Во-вторых, попробую объяснить: семнадцать лет назад в Москве существовал разве что один фонд, занимающийся поддержкой детей с синдромом Дауна и их семей, – Downside Up. Его основали экспаты, англичане. Этот фонд по мере сил посылал в семьи с особенными детьми волонтеров, чтобы рассказать, как жить. В остальном родители существовали в информационном вакууме, дети – даже при наличии в семье денег – были обречены на пожизненную изоляцию от общества, если и не буквально, то фактически.
Зато в Израиле система воспитания особенных детей – именно система, контролируемая и финансируемая государством, – давно отлажена. В детском саду есть все необходимые специалисты. Затем малыш с синдромом Дауна, уже вполне подготовленный, идет в обычную школу, где за ним тоже чутко наблюдают. Есть курсы, где подростков учат решать бытовые проблемы, готовят к созданию семьи. В израильской армии есть специальные роты для людей с ограниченными возможностями. Наверное, система работает так четко потому, что синдром Дауна здесь довольно распространен – нередки браки между близкими родственниками («Кто знает, может, и мы с Вадимом где-то родственники», – объясняет Стелла). В наши дни государство все чаще предлагает молодым людям, вступающим в брак, сделать специальный анализ. А еще у Даниэля Аминова с рождения был астматический синдром, то есть постоянный кашель. Мальчика в любом случае надо было отвозить в тепло, к морю. Его родители сделали этот выбор. Сегодня Даниэль – прекрасный, физически развитый парень. Занимается плаванием, выездкой, музыкой. Отлично поет. Плавает на каяке, катается на велосипеде. Оканчивает обыкновенную школу. Какие-то предметы ему даются легче, какие-то – тяжелее. Например, математика в одиннадцатом классе сложная, Даниэль, случается, начинает нервничать (но кто не нервничал на математике в одиннадцатом классе, хоть в Тель-Авиве, хоть в Таганроге). В школе у него куча друзей – на бармицву одноклассники пришли все как один.
В двадцать лет Стелла – девочка из очень благополучной московской семьи, которая всю жизнь прожила в хрустальном еврейском замке и, в принципе, не очень-то и хотела замуж, – вышла за не менее благополучного мальчика, выпускника Московской государственной юридической академии Вадима Аминова. В двадцать один забеременела. Разумеется, все необходимые скрининги были проведены. Ни один из них не заставил врачей начать бить тревогу.
Ей сказали обо всем через два часа после родов. «Когда врач-генетик распеленала сына, его ладони были как будто распластаны, как блинчик, – вспоминает Стелла. – Врач сказала: "Девяносто девять процентов, что у него синдром Дауна". Я была совсем одна. Позже приехали мама с папой и Вадим. Всем было... не очень хорошо».
Долгие месяцы она пребывала в тяжелейшем психологическом состоянии. То пыталась делать вид, что ничего не произошло, встречалась с подругами, улыбалась. То замыкалась в себе – посещать психотерапевта тогда было не принято. Ей хотелось убежать ото всех. «Меня несколько лет не покидало ощущение, что я хожу по улицам голая», – говорит Стелла. Ей казалось, все знают, хотя на самом деле никому до Стеллы не было никакого дела, многие друзья не имели ни малейшего понятия о состоянии Даниэля.
Иногда душевная боль переходила в физическую. Несколько раз она летала в Женеву делать ЭКО – думала, что никогда не сможет родить естественным путем, ведь все ее дети будут больные. «Сколько бы мне ни говорили, что это ничего не значит, что это просто ошибка, лишняя хромосома, я ничего не могла с собой поделать».
Три раза ЭКО не приводило ни к чему («когда у тебя идея фикс и ты ни о чем другом думать не можешь, ничего не выходит»). Стеллу накрывала чудовищная апатия. Вадим вел себя в высшей степени терпеливо и деликатно. «От этого мне было еще хуже, – вспоминает Аминова. – Казалось, я его недостойна. Я его избегала. Не хотела, чтобы он прилетал ко мне в Женеву. Знаешь, я ведь очень дерзкая – в работе, в отношениях, поэтому меня никто не мог остановить. Никто не мог стукнуть по столу и сказать: "Хватит страдать!" Я могла, например, с утра собрать чемодан, полететь в Марбелью и просидеть там четыре дня в гостинице». В какой-то момент она перестала думать о том, чтобы еще раз стать мамой.
Ровно через два года после рождения Даниэля, в июле 2005-го, она взяла под мышку собачку и поехала в Канны. Лазурный Берег подействовал живительно. Стелла вспомнила, что такое шопинг, разрешила себе выпивать. «Я с девятнадцати лет работала в рекламном агентстве "Максима" и никогда особенно не пила, – рассказывает она. – Тем более чтобы вот так, за обедом... В общем, я решила: "Лето у меня будет загульное". Вадим взял лодку. Приехали подружки – Маша Лопатова, Марина Долидзе, те, с кем она дружит по двадцать пять лет. Все они сегодня вспоминают, что никогда не смеялись больше, чем тем летом в Сен-Тропе.
Потом Стелла вернулась в Москву, снова начала работать и... худеть. Это было странно: в первую беременность она тоже стремительно похудела. Когда с нее упали любимые джинсы, решила на всякий случай по пути на работу заехать в одну американскую клинику. «Про овуляцию я, может быть, и слышала, но вот про гормон ХГЧ понятия не имела, – говорит Аминова. – Захожу и с порога спрашиваю: "У вас тут есть узисты?" Мне делают УЗИ. "У вас беременность. Но она замершая, надо делать аборт. Сейчас как раз операционная свободна, пойдемте, мы вам все почистим". Я до сих пор помню это слово – "почистим". Какой-то здравый смысл во мне, видимо, остался. Я позвонила Вадиму, сказала, что лечу в Израиль к врачу. Бессмысленно было даже заикаться о том, чтобы лететь со мной».
Тот полет рейсом «Трансаэро» она не забудет никогда. В четыре часа дня она заказала первый в своей жизни коктейль мартини («ничего так, сладенько»). После пяти мартини и посадки в Тель-Авиве поехала в «Хилтон» и стала ждать приема, назначенного на одиннадцать вечера: у всех хороших врачей в Израиле частная практика начинается только после того, как закончится их рабочий день в обычной больнице. Еще мартини. И еще. Все время звонит муж, которому юная мятежная жена пытается сквозь помехи от мартини объяснить, что идет к врачу в одиннадцать вечера.
«В какой-то момент мне самой начало казаться, что я еду к какому-то мяснику, который бог знает что со мной будет делать, – рассказывает Аминова. – Приехала я в чудесный жилой дом, клиника была на первом этаже. Куча беременных женщин – все улыбаются, все счастливы. Мне делают УЗИ. "Поздравляем, у вас четвертая неделя беременности". "Очень смешно", – говорю. У меня состояние аффекта, я начинаю дико злиться. Мне отдают результаты УЗИ. С ними я захожу в кабинет к главному врачу. Так, мол, и так, мне бы на аборт. "А у вас в Москве брали анализ крови?" – "Нет". – "А тест такой-то?" – "Тоже нет". "Смотрите, – говорит доктор, – по размерам яйца у вас все нормально. Беременность – четыре-шесть недель, сердцебиения быть не должно. А вот анализ сделать надо. Ждите утра и идите в госпиталь Ассута"».
В тот момент, после мартини и столь неожиданных новостей, ей показалось, что самое комфортное место для ожидания – это автобусная остановка. «Я сидела напротив госпиталя три часа, как Дастин Хоффман в "Человеке дождя". Доктор просил меня делать анализ раза три. Все три дня я приходила к нему и сидела под дверью. В итоге он сказал: "Все, вы мне надоели. Идите домой и приходите в двенадцать недель на скрининг. А лучше езжайте в Москву". А мне ни в какую Москву ехать не хотелось. Мне хотелось держать за руку этого врача и не отпускать».
Она все время представляла себе, что могла «вычистить» здорового ребенка. Думала, что все это не просто так, что второй ребенок тоже родится неполноценным. Приехала мама, они обсудили, как жить дальше. «В общем, я не поняла как, – Стелла часто повторяет это «не поняла как», будто многое в ее жизни происходит независимо от ее воли, – но пятнадцать лет назад я купила квартиру в Герцлии, спустя восемь лет она стала самым модным районом Тель-Авива. Я вошла в квартиру с одной подушкой и комплектом постельного белья. Без чашки и ложки. Через два часа мама улетела, я села с подушкой на пол и сказала себе: "Нужно что-то делать". Когда что-то болит в душе, нужно что-то делать руками. Спасает мелкая моторика».
Она бросилась плести браслеты. Покупала на рынке бирюзу, кораллы. Сама носить не хотела, зато носили все ее московские друзья, вплоть до Алены Долецкой («я же художественную школу в Москве оканчивала, у меня руки нормально устроены»). Смотрела детективы: о Пуаро, о мисс Марпл. Помнит ли она момент, когда ей сказали, что ребенок здоров? Конечно. Она потом еще сутки заикалась. И Вадим, который был на родах. И мама Стеллы. «С-с-сынок, иди с-с-сюда», – сказала Лариса Михайловна зятю, желая его поздравить.
Аминова не понимает, как после всего пережитого родила еще четверых. Вслед за Натаном появились близнецы Мариам и Рахель (им сейчас двенадцать), Иосиф (ему восемь) и Арон, которому шесть. «Предвосхищая твой вопрос: никто в моей семье – ни родители, ни муж – никогда не внушали мне, что я должна родить много детей, – говорит Аминова. – С первого дня после свадьбы Вадиму было бы классно, если бы был один ребенок. А если бы не было никого, то тоже классно. До сих пор на вопрос, кого из детей ты больше всех любишь, он отвечает: "Стеллу". Если уж на то пошло: да, у нас дома есть телевизор. Да, мы знаем, что такое контрацепция. Мы обычные люди, хотя и достаточно религиозные. Я правда не понимаю, как я это сделала. Бывало, я шла по улице, видела маму с тремя детьми и думала: "Ничего себе". А через секунду вспоминала: "Так у меня еще больше!" Иногда у меня складывается ощущение, что я проснулась в сорок лет. Что Стелла Аминова с двадцати до сорока была в летаргическом сне».
Все эти годы Аминова строила бизнес. Торговала бриллиантами Leviev. Была директором Еврейского музея. Продюсировала программу «Топ мини моделс» на World Fashion Channel. Ее фотографировали, о ней писали журналы. Теперь обо всем этом она кокетливо говорит: «Даже не знаю, как меня угораздило». Магазин Five Kids на Малой Бронной, куда мамы Патриарших до карантина приходили за правильными пижамами и одеждой, в которой дети могут быть нормальными детьми, тоже сначала был «просто авантюрой». «Потом произошло осознание рисков, потом вроде как стало прикольно, а потом настал этап "дети такие модные, что мне самой нравится", – смеется Стелла. – Я не заметила, как это переросло в такой русский "Колетт". Когда несколько лет назад ввели санкции, обновили требования к сертификации и повысили таможенные платежи, я сказала: "Наверное, закрою магазин, сдам помещение в аренду и буду жить как рантье". На что мамы стали плакать – как будто я закрывала "Симачёв"».
То же самое с брендом Mumofsix. Аминова посмотрела на то, чего не хватает в линейках других марок. Не хватало обычных легинсов, маек, спортивных костюмов. А если они были, то продавались по цене полета в космос. Стелла решила сделать свою линию. Постепенно, все в том же сне, легинсы легким движением руки превратились в полноценную коллекцию, которую теперь заказывают бутики от Владивостока до Милана.
Да и детский «Дольче» в Тель-Авиве возник спонтанно. Сначала она год ремонтировала помещение в самом модном сейчас квартале города – на площади ха-Медина. Потом оказалось, что под магазином есть прекрасный подвал. Его Стелла тоже купила и устроила там склад. Вообще открыть магазин Dolce & Gabbana где бы то ни было – целое приключение. Раз в полгода бренд выпускает альбом с так называемыми гайдлайнами. Все в каждом бутике в каждом городе мира должно быть устроено в полном соответствии с ними и никак иначе. Ершик для унитаза, музыка в колонках, форма для сотрудников (в марке истребовали информацию о том, какое зрение у продавцов, и каждому прислали очки в правильной оправе). Разумеется, все эти несъедобные лимоны, виноград, шоколад, паста, которые используются для декора, тоже проходят потребнадзор Доменико и Стефано. «Соответствовать всем этим гайдлайнам очень трудно, но только так и можно построить классный бренд», – объясняет Стелла, которая, кстати, одна из немногих не прекратила публично дружить с Дольче и Габбаной после того, как в Китае к ним стали относиться хуже, чем к коронавирусу. «Мне так хотелось показать миру, своим друзьям итальянцам в первую очередь, что Израиль – это не хумус и война. Это классная страна. Очень современная. Сделавшая колоссальный рывок в культуре – и обычной, в высоком смысле, и в культуре потребления. Отсюда вышли многие резиденты Кремниевой долины, это и правда новое поколение. И знаешь, они гораздо проще расстаются с деньгами. Люди, которые делают деньги на креативных идеях, – они проще зарабатывают и проще отдают. Уже нет вот этого: "Купим десять маек по пять долларов и через месяц их выкинем". Они хотят потреблять красиво и качественно».
Свой двухсоттысячный инстаграм она ведет стихийно, по велению сердца. Иногда, когда возникает желание делать это профессионально, как двадцатилетние соседки по Патриаршим, идет за советом к специально обученным людям. Эти люди с важным видом советуют писать посты с позиции эксперта. «Эксперта в чем?» – уточняет Стелла. «Ну как в чем. Да вот хотя бы в том, как все успевать». Тут уж Аминова от души смеется: «Вы на полном серьезе хотите, чтобы я рассказывала людям, что каждому ребенку отдельно варю кашу да еще сама же хожу за ней в магазин? Или что я сама делаю себе укладку? И что в моей косметичке лежат только тщательно промытые кисти? Я так не могу. У меня все по-честному».
Возможно, по этой причине и хейтеров у @stellaaminova мало. Никто не спрашивает даже, зачем ей столько туфель и почему она не уменьшает себе нос. Ну хоть я спрошу. «Да я всю жизнь хотела сделать нос, – смеется Стелла. – Но до замужества не получилось. Потом был против Вадик. А два года назад я сделала у доктора Дрея – он принимает в Париже и Лондоне – гелевый укол, внизу. И мне мой нос стал очень нравиться. Я вообще не скрываю, что что-то с собой делала. Спросите меня – я все даю: явки, пароли. Мне самой нравится брать контакты у красивых женщин. Честно могу сказать: все хорошие контакты по бьюти в Лондоне мне дали Диана и Жанна Волковы». «О да», – соглашаюсь я. Две сестренки выглядят сейчас даже лучше, чем в позапрошлом десятилетии, когда они дебютировали в «Татлере». «Я вообще не понимаю свой биологический возраст, сколько мне лет, – продолжает Стелла. – 3 октября у меня был день рождения. Где-то к ноябрю я проснулась и подумала: "Слушай, наверное, я и правда многое в жизни успела сделать". Потому что, с одной стороны, это был летаргический сон. А с другой – все время беготня, гонка. Я все время что-то делала, даже не оборачиваясь на себя, не понимая, что я тоже есть. От закупки до закупки, от стройки до стройки. А сейчас я могу посмотреть на себя со стороны. Остановиться».
