– Это ятаган. Мне его подарил Рашид Сардаров. Это один, наверное, из самых важных людей в моей жизни. Это человек, с которым можно говорить о чем угодно. Говорим мы о литературе, о драме и все открыв рот, потому что то количество книг, которое он прочитал и что он знает – я все время этим восторгаюсь.
У меня никогда не было папы, и я никогда в нем не нуждался, потому что у меня была мама и няня, у меня был отчим, который выполнял все эти функции.
А тут я понимаю, как важно, чтобы в жизни мальчика был мужчина, который для тебя пример. Пример поступков прежде всего, знания. И я понял: как это прекрасно, когда тебе уделяют внимание, с тобой разговаривают, ведут с тобой диалог.
Он очень любит оружие и однажды увидел, как я его рассматриваю, а у него его очень много. Он говорит: «Тебе нравится?». Я говорю: «Нравится». «Я тебе дарю». Я говорю: «Ой! Я с удовольствием. Если у меня будет какая-нибудь роль, я с ним выйду на сцену».
Это настоящий ятаган. Это боевая вещь.
– Николай Максимович, скажите, вы сказали, что вы – грузин. Что не является тайной. А вы ощутили какое-то изменение отношения к себе в связи с известными событиями 2008 года?
– Только в одном. Когда обострился конфликт, обозреватель газеты «Коммерсант» Татьяна Кузнецова, сводя со мной счеты (тогда это была предвыборная кампания в Большом, назначали руководителя), она стала всем напоминать, что «он грузин, он грузин». Это было очень некрасиво.
А все остальное – нет, потому что меня никто не воспринимает так, наверное.
Во-первых, я говорю очень чисто на русском, а потом, с другой стороны, я всегда был гражданином России и русским артистом. Никто нигде меня не воспри по-другому.