Композитор Юрий ЮКЕЧЕВ — о любви к импровизации, украинском детстве, Ленинградской консерватории и рождении музыки.
— Юрий Павлович, вы из музыкальной семьи? Чем занимались ваши родители?
— Отец начинал учителем, потом был военным, прошёл всю войну, из Сибири до Западной Украины. Мама врач-педиатр, в роду у неё были и писатели, Михаил Козаков — троюродный брат. Мама пела, отец играл на гитаре и мандолине.
— Когда вы начали писать музыку: в детстве или уже в осознанном возрасте?
— Ещё в училище, куда я поступил в 1960 году, а записывать свои опыты стал в 1963-м. У меня было много друзей-музыкантов, они мне говорили, что нужно поступать на композиторский. Учился я на фортепиано, а потом так получилось, что победила тяга к созданию музыки. У нас были прекрасные учителя, это сыграло большую роль в становлении музыкального мышления и любви к музыке. Со второго курса я был концертмейстером, работал со струнниками. Музицирование в училище было очень развито — конкурсы, концерты, мы даже две оперы сделали своими силами — «Кармен» и «Травиату».
— Это в возрасте 14-16 лет?
— Мы как пианисты работали с солистами, они были чуть постарше нас, и оркестр был в училище свой. Оперы показывали на сцене театра, хоть это и не было совершенно, зрители остались довольны. Я к тому, что среда имеет колоссальное значение. О своих учителях могу говорить долго, но одного человека назову — Анатолий Борисович Зелинский, изумительнейший пианист, одесская знаменитость, он мог сделать программу за три дня, если артист заболел, наш Зеля в этом смысле был незаменимым человеком. Его мелодизм и манера исполнения мне очень импонировали, благодаря ему я стал композитором. Хорошо, когда рядом есть опытный музыкант, главное — не давать плохих советов.
— А как удержаться от вредных советов?
— Это самое сложное. Казалось бы, опытный музыкант, много знает, и всё, что он говорит, верно. Но это не так. Говорить с детьми о композиции, научить этому может только композитор. Это важно на всех уровнях — школа, училище, вуз. Бытует мнение: если ты музыкант, то всегда сможешь стать композитором. Но это совершенно особая профессия. Изначально нужен природный дар, сама потребность сделать что-то «своим ухом», особая любовь к звуку. Дальше, конечно, имеет значение среда, где человек растёт и совершенствуется. Когда я вспоминаю Украину — это люди, земля, небо, вода — всё было прекрасно. А как там пели! Наше училище в городе Луцке тогда только открылось, мы были вторым выпуском. И лучшие педагоги прибыли из Одессы, Киева, Львова — очень мощные люди.
— В Ленинградскую консерваторию трудно было поступить?
— Я сначала приехал на консультацию и сразу попал к Оресту Александровичу Евлахову, он меня выслушал и дал несколько советов. А потом приехал сдавать экзамены, они были непростые, особенно по теоретическим предметам, но я был уверен, что поступлю. Евлахов взял меня в свой класс, он был для меня как отец. Мои родители получили от него несколько писем, разных, в одном он писал: «Ваш сын упрямый как осёл, но мне это нравится...». Евлахов дружил с Шостаковичем, был заведующим кафедрой композиции, все композиторы ленинградской школы того времени — его ученики. У нас было и индивидуальное, и групповое обучение, так называемый класс, куда мы приходили к двум часам и уходили с заходом солнца: слушали, высказывались, критиковали друг друга. И конечно, меня потряс Ленинград, теперь я уже повидал много разных городов, но до сих пор считаю его особенным, здесь сама архитектура воспитывает. Я уже не говорю об Эрмитаже, Русском музее, библиотеке Академии художеств, где некоторые альбомы на нормальном столе не помещаются.
— И вот после такого великолепия вы приезжаете в суровую Сибирь…
— Был запрос — вакантное место на кафедре композиции, проректор обратился к Евлахову, он порекомендовал меня. В моё время при распределении считалось, что училище — это хорошо, обычно шли работать в музыкальную школу, а тут предлагают вуз. Я собирался поступать в аспирантуру, шли экзамены. Солнце светит, прямо слепит, и я подумал: что я здесь делаю? Приехал в Новосибирск 2 сентября 1970 года, мне было 23 года, а сейчас 75, как время быстро пролетело!
— Чем вы здесь вдохновлялись?
— Первые дни мне многое казалось странным. Вознесенский собор был ещё деревянным, в соборе Александра Невского и вовсе располагался склад. Но музыкальное поле было такой мощной вибрации, столько было музыкантов, которые только ждали музыки! И я погрузился в эту жизнь с головой. Уже прошли два концерта с моими произведениями, как-то поднимаюсь по лестнице, навстречу мне Борис Певзнер, создатель Новосибирской хоровой капеллы: «А когда для меня напишете?». Это было непросто. В то время хор состоял из людей, которые наполовину не знали нотной грамоты, разучивали всё с голоса, с клавиатуры. Я послушал концерт старинной музыки, и так родилась первая тема — кантата для хора «Рубайят» на стихи Омара Хайяма. Никогда не думал, что так легко буду писать а капелла, без какой-либо музыкальной поддержки. Выразительность человеческого голоса ни с чем не сравнима. Дальше были кантаты «Песня над озером» на корейские тексты и «При свече» — всего я написал с десяток произведений для хора.
— В вашем творчестве много разноплановой музыки — симфоническая, камерная, балеты и даже опера. И были постановки?
— К сожалению, нет. Оперу «Сказание о людях тайги» по роману Алексея Черкасова «Хмель», что-то вроде «Хованщины», мы с дирижёром в нашем оперном уже расписывали — кто какую партию из вокалистов должен исполнять. Но вскоре он уехал, забрал с собой партитуру, и всё осталось нереализованным. Балет «Комиссар», помните, был такой фильм по мотивам рассказа Гроссмана, тоже планировался к постановке. Мне хотелось показать женщину как героя и жертву, но худсовет театра это не устраивало, и снова не случилось. Какие-то фрагменты потом исполнялись как симфонические пьесы.
— Ваше увлечение электронной музыкой во многом связано с работой в театрах, более 60 спектаклей. Как у вас хватало время на всё?
— Я начинал в ТЮЗе, потом был «Красный факел», «Старый дом», несколько спектаклей сделал в театре Сергея Афанасьева в сотрудничестве с режиссёром Изяславом Борисовым. ТЮЗ я вспоминаю с особой теплотой, потому что там мы чаще всего экспериментировали. Первой работой стал спектакль «Двенадцатая ночь» Шекспира. И на обсуждении критик и журналист «Советской Сибири» Марина Рубина заметила: «По-моему, мы сегодня стали свидетелями рождения нового театрального композитора». И это, конечно, придало мне уверенности. Ты приносишь музыку, на сцене много людей, есть режиссёр, у которого свои задачи, им с этой музыкой нужно жить, а она, например, мешает. И перед тобой стоит задача стать частью единого процесса: режиссёр — художник — композитор. А что касается электронной музыки: если у театров сначала ещё были деньги на оплату музыкантов, то потом это всё быстро закончилось, и нужно было думать, как писать музыку и с минимальными затратами получать фонограмму. Вот тут электронная музыка выручала...
продолжение по ссылке: https://ведомостинсо.рф/Как-рождается-музыка
Марина ШАБАНОВА
Фото Александра ГРИБАКИНА