Вернувшись в каморку, я обессилено рухнул на дрова. Я был совершенно измотан. Силы оставили меня. Я закрыл глаза, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. Сильно болела левая рука. Наконец открыв глаза, я осмотрел на нее.
— Боже мой!.. — вырвалось у меня.
Вся рука была залита кровью, которая продолжала течь из рваной раны на запястье.
— Проклятая тварь! Как покалечила, а!
Кровь была повсюду — на одежде, на дровах, на стенах... Я никогда не переносил вида телесных ран, а уж от вида крови неоднократно, к собственному стыду, падал в обморок. Вот и сейчас в висках предательски заломило, затылок похолодел, и веки налились свинцом. Я понимал, что нельзя закрывать глаза, иначе потеряю сознание. Я сопротивлялся, но, Бог мой, как же я устал... Мои глаза сомкнулись, и… тысячи белых голубей выпорхнули в светло-голубое небо.
Долго ли я был без сознания? Не знаю. Может, одну минуту или пять, а может, и полчаса. Но когда я открыл глаза, кровь все также сочилась из раны.
Первое инстинктивное желание — зализать рану, а потом, если понадобится, перетянуть руку. Я боялся, что у меня повреждена вена.
Кровь, солоноватая на вкус, была даже приятна. По-звериному зализывая рану, я почувствовал приступ голода и, поддавшись его искушению, вылизал все до последней капли, вытекшей из раны. Теперь я понимаю искушение вампиров, жаждущих теплой крови. Представив себя с окровавленным ртом, острозубой вампирской ухмылкой, я почувствовал, как меня подташнивает. Я сильно зажмурил глаза, весь напрягся, не позволяя спазмам желудка сделать свое мерзкое дело.
«Только проблеваться мне сейчас не хватает», — подумал я.
Одолев приступ тошноты, я расслабился, стараясь не думать о крови. Я осмотрел поврежденное запястье и насчитал четыре раны; лишь одна продолжала несильно кровоточить.
— Надо продезинфицировать раны и перетянуть руку, — измучено простонал я и принялся доставать свой краник. Если нет йода, зеленки или чего-то спиртного, то — моча лучшее средство для промывки ран.
— Черт, это даже приятно, — воскликнул я, когда горячая моча обожгла кожу и защипала в ранках.
Затем мне вновь пришлось разлучить брюки с ремнем. Слава Богу, я еще кое-что помнил из школьного курса по оказанию первой медицинской помощи. Правда, из всего курса я знал только, как оказывать помощь обожженным электричеством. Что делать в моем случае, я мог только догадываться.
Я перетянул руку выше локтя и стал ждать. Очень скоро кровь начала сворачиваться, затягивая ранку. Я облегченно вздохнул: «Повезло, что эта сволочь не разорвала вену».
Огонь в очаге еле-еле тлел, да и холод стал одолевать меня. Я решил подбросить дровишек, но, чуть приподнявшись, был вынужден усесться обратно. У меня не было сил и голова резко закружилась. Сделав над собой усилие, я смог дотянуться до пакета с вином и несколько живительных глотков подняли мой тонус. Почувствовав небольшой прилив сил, я смог наконец подбросить в очаг дрова, но силы сразу оставили меня, я погрузился в дремоту.
Не обнаружив Серафима рядом, я сначала даже обрадовался непредвиденной разлуке, но скоро почувствовал себя одиноким, беззащитным, и скучающим. Мне стало не хватать ангела-хранителя, его нравоучительного бухтения, нелепых шуток и острых замечаний. К тому же дорога без него оказалась трудной и утомительной. Когда я проголодался, мне пришлось сделать недолгий привал. Смачно хрумкая яблоком, я с интересом разглядывал дивные окрестности. Дорога вела через необычайно красивый и огромный райский сад. Серафим утверждал, что он постарался в точности воссоздать библейский Эдем.
Что-то не так! Я огляделся и снова откусил от яблока. В полной тишине раздался смачный хруст, и я понял, в чем дело. Тишина! Тишина была полной, она тяжело давила на разум и оглушала. Ее, конечно, нельзя было услышать, только почувствовать, ибо необычайно мощное напряжение витало в воздухе. Тишина была мрачной или угрожающей, словно затишье перед бурей. Я поежился. Мне стало страшно. Я сильно испугался, тревожные нотки звенели в моей душе, а мысли, не могли предложить мало-мальски пригодного объяснения происходящему, только шестое чувство призывало, впрочем, как и всегда, к решительным действиям.
Помню яркую мыслишку, выжегшую свой отпечаток в моей памяти. Буквально она звучала так, точнее, призывала: «Драпай!».
Шестое, мое самое авторитетное чувство, подсказывало, что если что-то и случится, то не сейчас, не сию минуту. Так что у меня было время сориентироваться. И, как назло, я остался один, без своего верного Серафима.
— Вот дьявол, — выругался я и потрусил по дороге прочь.
— Я тебе сколько раз, бестолочь, говорил, чтобы имя это ты даже в мыслях не произносил, — неожиданно прямо над ухом рявкнул знакомый баритон.
— Где тебя чер... э... то бишь ангелы носили? — возмутился я.
— Ты, сынок, не забывай, что я на службе. И у меня есть начальство, которому я обязан давать отчет о проделанной работе.
— Что-то ты долго его давал, если учесть, что почти ничего не сделал, — сварливо заметил я. — Тебе так не кажется, а? Если бы по-настоящему работал, то я, то есть он, давно бы был уже дома... А ты палец о палец не ударил.
— Ах вот ты как заговорил, аспид, — с напускным удивлением промолвил Серафим, — и ради этого неблагодарного человека я старался, можно сказать, руки в кровь сточил, на лбу здоровенную шишку набил в поклонах! И чем ты мне ответил, а? — ангел не на шутку рассердился. — А вот это ты видел?
Серафим помахал перед моим носом свитком, скрепленным серебряной печатью, болтающейся на шелковой нитке.
— Что это? — спросил я.
— Что-что, — передразнил меня противный старикан, — гороскоп твой, вот что, а точнее, твой прогноз из информационного отдела Небесной канцелярии! И заметь, очень благоприятный для тебя. Я не знаю, чтобы ты делал без меня. Мне кажется, закончил бы плохо.
Ангел многозначительно замолчал. Он в очередной раз обошел меня на повороте сомнений. В этом он был дока. В этом он был весь. Чья школа? Иезуитская…
— Так ведь гороскопы Церковью запрещены! — ехидно заметил я.
— Чудак человек! Сей гороскоп не от колдуна проклятого, а из Небесной канцелярии. Ты видишь эту печать...
— Ну и что там? — перебил я Серафима.
— И был вечер, и было утро… Короче, тебе знать не дано. Но можешь быть уверен, твой ангел-хранитель не оставит тебя и всегда придет на помощь. Я — твоя надежда.
— Надежда?! Хм... ну, как скажешь.
— Дурачок, запомни, надежда — величайшая из жизненных сил, ей не уступает разве что любовь. В свое время один поэт написал замечательную фразу, кстати, я знавал ангела, подкинувшего ему ее, она звучит, кажется так: «С надеждой раб сильнее короля, а короли богам равны по силам». Каково?!
— Сила, — сказал я. — Надеюсь, ты меня не подведешь?
— Мне никак нельзя разочаровать Канцелярию, я и так у них не в почете.
— Понятное дело!
—Что значит «понятное дело», а? — с угрозой в голосе спросил Серафим.
Признаться, мне совершенно не понравилась такая резкая смена настроения.
«Может быть, мой ангел шизофреник?» — засвербела в голове тревожная мысль.
Я непроизвольно отодвинулся от Серафима, который прямо на глазах раздувался в нечто грозное. Видать, обиделся старикан.
Я поспешил успокоить его:
— Ты меня, Серафим Хуанович, совершенно, совершенно неправильно понял. Я имел-то в виду, что тебе действительно никак нельзя разочаровывать Канцелярию, и только-то. А ты о чем подумал?
Серафим сверкнул глазищами и, как воздушный шарик, стал сдуваться, отходить.
«Точно, псих, — пришел я к заключению и вслух добавил, хлопнув в ладоши:
— А не разыграть ли нам шахматную партийку?
Предложить Серафиму сыграть в шахматы, — это как выстрелить снотворным в бешеного тигра, сразу умиротворится.
Не мешкая, я принялся расставлять на доске фигуры. Чтобы подсластить ангелу пилюлю, себе я выбрал черные фигуры.
— В знак моего уважения, — сказал я.
Серафим ради приличия запротестовал, но только ради приличия, не больше. Говорил, черные фигуры напоминают ему мавров, врагов Христа и наихристианейшего из королей. Расистом был мой инквизитор. Видать, коптил он их до полной черноты, особенно розовые мавританские пятки. Или обувал в «испанские сапоги»?
— И это было, — вдруг сказал инквизитор, не отрывая глаз от фигур. Голос его был суров и наполнен железом. Раскаленным!
По моей коже пробежали мурашки, но я не подал виду, что слова его подействовали. В подтверждение чего я мощно, под волчий вой, атаковал строй белых.
«Волчий вой! — удивился я. — Волчий вой? Откуда здесь быть волкам?» — с сомнением спросил я сам себя.
Я заметил, что и Серафим тревожно прислушался к зловещему хору голосов. Белый ферзь повис в воздухе, так и не успев слопать моего коня.
— Серафим, эти вопли как будто вырываются из глоток, судя по всему, очень злых и голодных лесных собак. Мне кажется, волки в раю — нонсенс. Я еще понимаю — змеи, скользкие гады, те куда угодно проникнут, но волки — это слишком!
— Да я сам не пойму… Ведь точно помню, никаких волков я не заказывал.
Мы прислушались, вой нарастал, словно последняя волчья песня перед концом света. Несмотря на то, что звери были где-то далеко, по ту сторону действительности, вой все нарастал и нарастал, и вскоре стало совсем невыносимо.
— Предлагаю перебраться в более тихое местечко, — прокричал Серафим.
Только я приподнялся, как мощный толчок повалил меня на колени. Все вокруг зашаталось ходуном, деревья затряслись, словно испугавшись чего-то страшного, на меня же обрушился фруктовый дождь. Огромные яблоки и прочие райские фрукты, каждое не менее полкило, считали за честь оставить синяк на моей спине или шишку на голове.
— Серафим! — закричал я, — Серафим, где ты?
Вдали, призывая меня, замаячило знакомое облако… Я бросился к нему… И в этот момент опоры моего моста подломились, и я полетел в бездну…
Друзья! Мы приближаемся к финалу!)