Ольга Берггольц не думала становится символом блокадного Ленинграда, не предполагала, что ее фраза «Никто не забыт, и ничто не забыто» будет высечена не только на граните, но и в сердцах людей.
Девушка вообще не строила особых планов на жизнь. Родилась в Петрограде, в 1910 году, ее отец был военным хирургом, которого она никогда не видела дома: сначала его отправили на фронт Первой мировой, а затем на фронт Красной Армии.
Ольгу воспитывала мать, которая мечтала видеть дочь в образе тургеневских героинь, в шляпке и в платьях с оборками . А Оля мечтала о кожаной кепке и тужурке. Была охвачена романтикой военных лет и не замечала ее немыслимых холодных и голодных тягот.
Государство отправило коренную петербурженку работать в казахстанские степи, но комсомольцы тех лет не презирали труд, они учились на ходу, работали упрямо и жадно.
После глубинки Ольга оказалась в Ленинграде, на заводе "Электросила". Она не пыталась "изучать жизнь", ей просто нужно было где-то работать, чтобы содержать мать.
Годы спустя Берггольц будет благодарна судьбе, которая познакомила ее с простым рабочим классом. Ей, как корреспонденту завода, выпала честь беседовать с такими людьми, как Маршак, Ахматова, Горький.
А потом начался сущий ад. В 1937 году Берггольц арестовали: ее бывшего мужа Бориса Корнилова объявили врагом народа.
У Ольги было двое детей - дочери, они обе умерли в детстве. Арестованную Ольгу пытали, у нее начались преждевременные роды. Третья девочка не выжила.
Второй муж, Николай Молчанов, умер от голода в 1942 году. Эти потери стали ее незаживающей раной.
Я так боюсь, что всех, кого люблю,
утрачу вновь…
Я так теперь лелею и коплю
людей любовь.
И если кто смеется — не боюсь:
настанут дни,
когда тревогу вещую мою
поймут они.
Ольгу отказывались печатать, ее называли антисоветчицей, а она находила в себе силы любить свою родину.
Берггольц стала голосом блокадного Ленинграда, ежедневно по радио поддерживала дух своего народа. Как может человек с такой искалеченной судьбой любить свою страну и ее жителей? Верить в лучшие дни?
Она призывала людей жить, жить во чтобы то ни стало. Она не сдалась после стольких ударов судьбы, и от других требовала несгибаемости и стойкости. Ради тех, кого уже нет, ради тех, кому только предстояло родиться.
Люди, охваченные горем, стали для нее родными братьями и сестрами. Они помогли друг другу выжить.
Голос Ольги имел такую силу, что немцы включили ее в список людей, которые должны быть немедленно расстреляны после взятия Ленинграда. И даже этот предначертанный финал жизни ее не сломал.
В своих книгах поэтесса никогда не пишет о деталях кровавых побоищ, она описывает природу, быт, холодные дома, в которых когда-то были счастливы люди, чувства, надежды, о том, как надо крепиться и почему не нужно стыдиться своих слез.
Оголенные провода души, страшно к ним притрагиваться. Но если притронешься, почувствуешь, как твое нутро очищается от шлака:
Я никогда героем не была.
Не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть, как тень, тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.
Уже страданьям нашим не найти
ни меры, ни названья, ни сравненья.
Но мы в конце тернистого пути
и знаем — близок день освобожденья.
Наверно, будет грозный этот день
давно забытой радостью отмечен:
наверное, огонь дадут везде,
во все дома дадут, на целый вечер.
Двойною жизнью мы сейчас живем:
в грязи, во мраке, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним —
свободным, щедрым днем.
Мы этот день уже завоевали.
