Не люблю я о политике рассуждать, но ситуация такая, что пройти мимо сложно. Поэтому буду не совсем о политике, но рядом. Специально для тех, кто считает, что и в 2014, и сейчас – мы плохие, а они хорошие. И что не было гражданской войны, и вообще «вывсепридумали».
В 2014 году, когда хлынул поток беженцев, я вписалась в тему помощи. Помогала и через стихийно организованные в соцсетях энтузиастами группы, и более организованным фондам. И в процессе помощи (которая была именно адресной, а не сбор «на деревню дедушке»), естественно, общалась с людьми, бежавшими от войны. И вот несколько историй, демонстрирующих, что там не просто «били сепаратистов», а планомерно уничтожали мирных жителей.
Бабушка и внучка, одной 74, другой 16. Бабушка Лера: «Мы сначала никуда уезжать и не планировали. Было страшно, но наловчились в подвал прятаться. Сперва обстрелы редко были, потом стали ежедневными. Бог миловал, в наш дом не прилетало. А потом рвануло рядом совсем, стены осколками посекло, стекла повылетали. И кота моего любимого ранило. У него еще хватило сил доползти ко мне: в боку дыра до костей, спина перебита. Дополз и умер. Вот тогда и сын и отправил нас, а сам пошел в ополчение». Бабушке с внучкой относительно «повезло»: в Питере бабушке Лере удалось найти работу с проживанием. Она – консьерж в общежитии, плюс уборщица лестниц. В том же общежитии и комнатка, за которую почти не надо платить – только коммуналку. Внучка пошла учиться в колледж, после учебы помогает бабушке мыть лестницы, вечерами вяжет и продает вещи.
Семья с малышом из Донецка. Катя: «мы не верили, что до нас это дойдет. Знали, что в соседних городах бомбят, у нас пока тихо было. В тот день муж на работе был, я с ребенком гуляла. И тут мне позвонила подруга, сказала, что в нашу сторону бомбардировщики полетели. И почти сразу гул страшный, рев. Я понимаю, что надо что-то делать, бежать, прятаться - а встать не могу со скамейки, ноги отнялись. Вскакиваю – падаю. Так и просидела, слушала взрывы – но благо они далеко были. А потом просто перестала спать. Сын с мужем уснут – а я хожу по квартире, курю, слушаю канонаду и думаю – как их спасти если что. Понимаю, что ничего сделать не смогу – но пытаюсь найти выход. Через три дня настояла, чтобы мы уехали». Она рассказывает это спокойно, буднично, и от этого еще больше страшно. А я за рулем лью слезы и радуюсь, что на улице темно, и Катя, сидящая с ребенком сзади, этого не видит. Семья Кати сняла квартиру на окраине города, муж нашел работу, она воспитывает ребенка – свою первую годовщину он встретил уже в Петербурге.
Мама с ребенком-инвалидом. Лена: «я сразу поняла – надо уезжать. Ведь Анжела моя незрячая с рождения, в случае чего – бежать прятаться не сможет. Было все равно куда ехать, лишь бы подальше. Здесь (в Петербурге) у меня пара знакомых есть, нашли комнату в общежитии». Тяжело, конечно: на нормальную работу выйти Лена не может - дочку надолго одну не оставишь. Работает по несколько часов в день уборщицей, плюс разовые заработки.
Одинокая пенсионерка. Татьяна Николаевна осталась жива лишь потому, что в момент, когда в ее дом прилетел снаряд, она вышла в магазин. Не уцелело ничего. Сперва она уехала к дальним родственникам в Белгородскую область. Но, как это бывает, родне скоро стала обузой пожилая женщина без денег и имущества. И они «сплавили» ее еще более дальней родне в Питер. Она приехала сюда уже зимой, в плащике и осенних туфлях – это все ее имущество.
И таких историй – море. И, что примечательно, изначально никто из этих людей не был против Украины. И их вполне устраивала жизнь в этой стране (в отличие от многих крымчан, которые еще в 2009 году рассказывали, как они хотят жить в России и как обижены, что их полуостров оставили другому государству).
Но активно против люди стали тогда, когда их начали планомерно гнобить нацики. Последняя капля – запрет русского языка. Именно так одна из беженок и сказала: «мы долго терпели, но когда запретили говорить на своем языке – тогда и рвануло».
Как сложилась судьба людей, о которых я рассказала – не знаю. Только про Катину семью в курсе – они так и живут в Петербурге, работают, сын уже пошел в школу.
Тем, кто думает, что 2014 – это было давно: последнюю посылку я отправляла в декабре, перед новым годом. Также адресную, семье, где отец погиб, защищая свою малую Родину, а мама осталась с двумя детьми в полуразрушенном доме.
Напоследок: семья двоюродного брата моего мужа тоже с Донбасса. Сейчас они живут в Ставропольском крае (именно к ним мы ездили зимой). И они тоже рассказывали, как прятались от бомбежек, как сперва уехала Алена с детьми, а уже потом, когда Краматорск оказался на Украинской территории, уехал и Максим с братом, просто потому, что они, хоть и не воевали, но активно выступали против майдана и войны. И если бы остались – оказались бы в тюрьме. Там, дома, у них осталась мама, к которой они не могут даже приехать.
На Украине у меня есть друзья, есть родственники мужа, и я за них очень переживаю. И за других, даже незнакомых людей – тоже, ибо разделяю нормальных людей и политику. Люди не виноваты, что их страна стала разменной монетой в чужой финансовой и политической игре, а их власти этого не желают понимать.
И я против войны, любой. Но в данной ситуации лезть на баррикады и ставить рамочки на профиль не буду. Ибо если нынешняя война закончит предыдущую – значит, не все не зря.