1. Текст 1.
Апостол Павел писал евреям в своей гносеологической эпистоле: «Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых».
Евр. 11: 1.
2. Павел, преследуя свои цели, невольно дал хорошее определение научного познания и познания вообще. Стоит лишь поменять две части предложения местами, то есть написать «Есть же вера вещей обличение невидимых, уповаемых извещение», а вместо «вера» поставить «познание»: «Есть же познание вещей обличение невидимых, уповаемых извещение». При таких изменениях «вещей обличение невидимых» будет исполнять роль познания, в том числе научного познания, а уповаемых извещение — роль пропаганды познания, то есть научно-популярной литературы и научно-познавательных радио- и телепередач.
Ведь познание, в отличие от конкретного практического расчленения вещи, анализа при помощи скальпеля, отвёртки, зубила и молотка, есть выявление строения вещи без нарушения её структуры, а если в опыте и эксперименте, в отличие от наблюдения, эта структура всё же нарушается, то нарушение осуществляется лишь в этой конкретной вещи, которая после этого перестаёт существовать как таковая, оставляя лишь части себя, результаты опыта или эксперимента. Однако, если бы полученное в опыте или эксперименте знание невозможно было распространить на весь род вещей, одну из которых погубили в опыте или эксперименте, то есть все вещи были бы уникальны и нетипичны, такое познание было бы бессмысленно и заниматься им было бы не нужно. Так что даже и опыт, и эксперимент суть обличение вещей невидимых: обличив одну вещь, погубив её обличением, мы обличаем весь класс подобных вещей, которые непосредственно нами не видимы. Прекрасный пример, иллюстрирующий такое понимание познания, даёт анатомия растений, животных и человека. Если бы расчленение и препарирование мёртвых тел не давали никакого знания тел живых, заниматься анатомией можно было бы лишь в качестве странного курьёза или психопатологического пристрастия.
Но ап. Павел не ошибся в своём определении веры. Его определение, распространяясь на познание, захватывает и веру. Отличие веры от познания лишь в том, что познание стремится к доказательному обличению вещей невидимых, а вере довольно мгновенного и непосредственного обличения, то есть для веры довольно дать картинку какого-либо представления вещей, для непосредственного восприятия невероятного, обескураживающего и чудесного, и заявить, что сие и есть «уповаемых извещение». Вера бездоказательна, иначе она не вера. «Надо просто верить» — дежурный тезис всех верующих: воцерковлённых и самодеятельных, верных и оглашенных.
3. Текст 2.
«Если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня».
Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. В 3 томах. Т. 3. Кн. 3: Процесс капиталистического производства, взятый в целом. Ч. 2. (главы XXIX —LII). Изд. под ред. Ф. Энгельса. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 25. Ч. 2.М.: Государственное издательство политической литературы, 1962. С. 384.
4. К. Г. Маркс своеобразно вторит апостолу Павлу. По мысли К. Г. Маркса, полная видимость всех вещей делает излишней всякую науку. А я добавлю: делает излишними и всякое познание, и всякую веру.
Кстати, такая полная видимость сущности вещей вполне мыслима. И она, как всеведение, присуща Богу. Вот почему Бог не является ни познающим, ни верующим. Он не нуждается ни в вере, ни в познании. Они для него излишни. Цели, которые преследуются с помощью веры и познания, даны Богу непосредственно как его собственные качества.
5. Текст 3.
«Здесь мы, собственно, сталкиваемся с новым феноменом человеческого разума, a именно с совершенно естественной антитетикой, сети которой вовсе не приходится преднамеренно расставлять на пути разума, так как он сам собой, и притом неизбежно, попадает в них. Правда, это не позволяет разуму убаюкивать себя воображаемой уверенностью, вызываемой односторонней видимостью, но в то же время вводит его в искушение или предаться безнадежному скептицизму, или усвоить догматическое упрямство и упорно защищать определённые утверждения, не прислушиваясь к доводам противников и не воздавая им справедливости. И то и другое означает смерть здоровой философии, хотя первый случай всё же можно было бы назвать эвтаназией чистого разума».
Кант, И. Критика чистого разума. — Кант, И. Сочинения. В 6 тт. Т. 3. М.: «Мысль», 1964. Сс. 390 — 391.
6. И. Кант не только признаёт трудности человеческого познания, но даже доводит их до выражения их предельности, указывая на антитетику, сети которой человеческий разум чуть ли не сам плетёт, но несомненно сам же в них и попадает. Героически выбираться из этих сетей и погибнуть свершая сей подвиг, по мысли И. Канта, разум может двумя путями искушений: скептицизмом, то есть отказом от познания, и догматизмом, то есть долблением своим копытом своей земли, не смотря ни на какие противоречия в этом занятии. То, что И. Кант, при всей признаваемой всеми сложности и сухости его сочинений, является изящным писателем, доказывает его мимолётное замечание, что скептицизм «всё же можно было бы назвать эвтаназией чистого разума», хорошей его смертью.
Выход для разума, не предлагаемый И. Кантом в данной цитации, состоит в критицизме, в отличие от убийственных для разума скептицизма и догматизма, то есть выход состоит в исследовании самой способности познания прежде того, как заняться познанием конкретных предметов, собственно обличением вещей невидимых.
7. Г. В. Ф. Гегель в «Энциклопедии философских наук» проницательно заметил, что это похоже на манеру одного схоластика, который хотел научиться плавать прежде, чем броситься в воду. Но и Г. В. Ф. Гегель не отменял и не отменил требований кантовского критицизма. Критицизм должен проникать и пропитывать всякое конкретное познание, будь оно абстрактно-философским или конкретно-ботаническим. Критическая рефлексия должна всегда сопровождать познающий разум. Конвой рефлексии всегда необходим мысли, чтобы она не забывалась и не подпрыгивала на месте, имитируя побег, то есть всякая познающая мысль должна быть самосознательной, в чём бы эта мысль ни состояла, каков бы ни был её предмет, её метод и её желания и фантазии относительно этого предмета. Без этого самосознания разум срывается или в догматизм или, что не слишком отлично от догматизма, в проповедь веры, которая в своём словесном проповедническом выражении и есть чистой воды догматизм.
8. Текст 4.
Ǥ 10.
Это философское мышление само нуждается в том, чтобы была понята его необходимость и оправдана его способность познавать абсолютные предметы. Но такое понимание и оправдание есть само по себе философское познание и поэтому может иметь место лишь внутри философии. Предварительное объяснение, следовательно, было бы не философским и не могло бы быть ничем иным, как рядом предпосылок, заверений и рассуждений, т. е. случайных утверждений, которым с таким же правом и одинаково бездоказательно можно было бы противопоставить противоположные положения.
Примечание. Одна из главных точек зрения критической философии состоит в том, что, прежде чем приступить к познанию бога, сущности вещей и т. д., должно подвергнуть исследованию самое способность познания, чтобы убедиться, может ли она нам дать познание этих предметов, следует де познакомиться с инструментом раньше, чем предпринимать работу, которая должна быть выполнена посредством него; если этот инструмент неудовлетворителен, то будет напрасен потраченный труд. — Эта мысль казалась такой убедительной, что она вызвала величайшее восхищение и все с нею соглашались, так что познание, отвлёкшись от своего интереса к предметам и перестав заниматься ими, обратилось к самому себе, к формальной стороне. Если, однако, не обманывать себя словами, то легко увидеть, что в то время как другие инструменты могут быть исследованы и оценены иным способом, чем посредством выполнения той работы, для которой они предназначены, исследование познания возможно только в процессе познания и рассмотреть так называемый инструмент знания значит не что иное, как познавать его. Но желать познавать до того, как познаем, так же несуразно, как мудрое намерение того схоластика, который хотел научиться плавать прежде, чем броситься в воду.
Рейнгольд, понявший путаницу, которою страдает такое предприятие, предложил во избежание этого затруднения предварительно начать гипотетическим и проблематическим философствованием и неизвестно каким образом продолжать так философствовать до тех пор, пока не окажется, что достигнута первоистина. При ближайшем рассмотрении этот путь сводится к обычному методу, а именно к анализу эмпирической основы или предварительного допущения, которому придана формаопределения. Нельзя не признать правильным, что обычный ход исследования, основанный на предпосылках и временных допущениях, гипотетичен и проблематичен, но это правильное понимание не меняет природы метода, а лишь сразу обнаруживает его недостаточность».
Гегель, Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. В 3 чч. Ч. 1. Логика. — Гегель, Г. В. Ф. — Сочинения. В 14 тт. Т. 1. М. — Л., 1929. Сс. 27 — 28.
9. Текст 5.
«Дерзновение искания истины, вера в могущество разума есть первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего. Какого высокого мнения мы ни были бы о величии и могуществе духа, оно всё же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими».
Гегель, Г. В. Ф. Речь Гегеля, произнесённая им при открытии чтений в Берлине 22 октября 1818 года. — Гегель, Г. В. Ф. — Сочинения. В 14 тт. Т. 1. М. — Л., 1929. С. 16.
10. (1) Вообще познавательный активизм («дерзновение искания истины») и (2) вообще познавательный оптимизм («вера в могущество разума») должны быть, по мысли Г. В. Ф. Гегеля, дополнены (3) высоким самосознанием конкретного познающего человека («человек должен уважать самого себя») и (4) личным гносеологическим оптимизмом и достоинством конкретного человека («признать себя достойным наивысочайшего»).
Важно понять, что это не слащавые гуманистические восхваления Г. В. Ф. Гегелем вида homo sapiens sapiens и отдельных его индивидов. Это действительные условия философского познания. Фактически этопризыв эмпирическим путём, во времени и пространстве, познать вечную истину, причаститься божественного всеведения.
11. Ясно, что собственно всеведению Бога ни познание, ни вера уже не нужны. Ясно, что скептицизм, уничтожающая критика всякого познания, и догматизм, некритичное восприятие и утверждение предмета познания абы как, суть смерть познания до самого познания при всех видимых усилиях ума познание осуществить.
Скептицизм плох своей критической неумолимостью. Если всякое познание, по авторитетному и доказательному рассуждению скептика, так ничтожно, то скептик познал истину познания, познал тщету познания. Буде рассуждения скептика принять как убедительные, один предмет познания, само познание, придётся квалифицировать как истинно познанный и тем самым разрушить всё велемудрое построение скептика, доказывающее ничтожность познания. Если всякое познание есть ложь и заблуждение, то ложь и заблуждение есть и само суждение, что всякое познание есть ложь и заблуждение. Ибо это суждение, несомненно, есть на процессуальном этапе — познавательный акт, а на этапе итоговом — плод познания. Плод, правда, незрелый, без самосознания, но с уже содранной кожей сдерживающей рефлексии.
Догматизм, напротив, от ничтожества плодов познания в скептицизме переходит к множественному изобилию этих плодов. Не беда, что эти плоды противоречат друг другу и стремятся друг друга уничтожить, выходят, подобно скептицизму, на тропу войны против всех других плодов познания — всех, кроме себя. С этой бедой догматизм вообще справляется вполне иезуитски. На каждую особую догматику ставится по особому догматику. И этот последний долдонит своё и ныне, и присно, и во веки веков.
Так что если в скептицизме истина не существует, то у догматизма имеется множество истин одного предмета, догматизм есть плюрализм этих истин.
12. Как всё же уму пройти на своём корабле между Сциллой скептицизма и Харибдой догматизма?
Тут уму необходимо соблюсти четыре условия.
(1) Предмет познания должен быть истинным, то есть тождественным с самим собой, не быть то ёлкой, то Трабзоном, а то совсем Кобзоном. Истинность предмета познания — основание всякого успешного познания.
(2) Процессуально познание должно быть истинным.
(3) Продуктивно познание должно давать единую истину единого предмета.
(4) Сам познающий умдолжен быть истинным во всё время познания и оформления результатов. Не бросаться изо огня да в полымя и от одного модного предмета не кидаться на другой. Не менять своих суждений в угоду окружающей конъюнктуре или пожеланиям сверху.
Конечно, всё это выводимо уже из гегелевских условий, особенно условие четвёртое, но у Г. В. Ф. Гегеляв цитированном фрагменте это не сказано с нужной мне раздельной ясностью.
13. В конце концов, самое важное в формировании своей непричастности скептицизму и догматизму состоит в том, чтобы соблюсти меру критицизма в отношении к себе (своей познавательной способности) и меру вмещения в свой ум предмета. Познание предмета и предмет познания должны пребывать в балансе. Если этот баланс не будет соблюдён, а так или иначе нарушен, то или познание будет потрачено бесплодно в гиперкритицизме в отношении к самому себе или предмет будет охвачен весь, но поверхностно и познавательно нерезультативно.
А что предмет познаваем и познание предметно — в этом не стоит даже сомневаться.
2022.02.16.