Она работала в котельной и всегда что-то жевала – то вареное яичко, то бутерброд с докторской колбасой, то пьет чай вприкуску с ароматной сдобой. Отвечала за работу печей и котлов. Посмотрит на приборы, добавит или убавит газ, и опять жует. Полная, говорливая, она часто была предметом незлобных насмешек. Начальство уважало тетю Раю за ответственное отношение к делу, поэтому смотрело сквозь пальцы на нездоровое обжорство во время работы.
Если бы мы знали, дураки молодые, что пришлось этой женщине испытать, то никогда бы не осмелились отпускать в ее адрес глупые шутки.
Когда началась война, и немцы вошли в их деревню, Рае было два с небольшим года. Зная о приближении фашистов, ее мать, молодая жена солдата, не осмелилась, как остальные жители деревни, уйти с четырьмя ребятишками в лес, к партизанам. Забила двух своих свиней, засолила и прикопала мясо на заднем дворе. Дело шло к зиме, поэтому первый же снег надежно укрыл спрятанное пропитание.
Когда мотоциклы с фашистами въехали в деревню, некому было дать отпор – линия фронта была далеко, а партизанский отряд испытывал крайнюю нужду в провизии и оружии. Новые хозяева деревни расположились в избе, где раньше был сельсовет, в тот же день прошлись по дворам, забрали все, что могли унести – от посуды до зерна и живности – куры, козы – все забрали.
Молодую солдатку обязали стирать офицерские вещи и убирать в бывшем сельсовете – теперь уже штабе. Иногда с барского стола милостиво отдавали четверть хлеба, иногда пару пряников для детей.
Зима длилась долго, была снежной, и казалось, что нет конца этой зиме. Не голод мучил молодую женщину, все мысли были о том, как бы незаметно откопать заветную солонину и сварить пару кусков для голодных своих ребят. Ночью, когда пьяные немцы уже храпели, крадучись, она потихоньку откапывала свой заветный клад, быстро отбивала примерзшие куски, и опять прикапывала снегом.
Запах вареной солонины быстро наполнял избу, а вечно голодные ребятишки спешили поесть, плакали, обжигая руки и губы о горячие куски.
Накормив ребят, она укладывала их на горячую еще печь, отдавала хлеб, что принесла от фашистов, укрывала старым тряпьем и открывала дверь, чтобы предательский запах покинул избу и не выдал врагам только что закончившееся застолье.
Через два месяца линия фронта подошла к деревне, и немцы и проклятая эта зима спешно покинули эти места.
Вернулись к своим пустым домам старики и женщины. Радость от того, что кончились скитания, были омрачены – горестно смотрели они на разоренные свои дворы, голодная весна ждала их семьи.
Спасла первая лебеда, она съедалась мгновенно, тетки иногда варили из нее зеленые щи, старички и мальчишки приносили с речки небольшой улов, и голод отступал от деревни.
А что же молодая мать? Она все так же тайком, теперь уже сторонясь своих соседей, продолжала опустошать по ночам тайник с солониной, и также, прячась теперь уже от соседских глаз, кормила своих ребятишек.
Несмотря на солонину, которая спасла семью от голодной смерти, заметила мать, что детишки пухнуть начали – в прямом смысле. На счастье пришло письмо, которое получила солдатка от своего брата. Писал он, что работает «по брони» под Ленинградом, приглашал детей к себе. Собрала женщина детей и повезла их в семью брата.
В госпитале детей выходили, а они, повзрослевшие от выпавших испытаний, не захотели возвращаться в деревню, где так мрачно и голодно провели они ту злосчастную зиму. Дядька устроил старших в школу, а младшая – Рая – росла под присмотром его жены.
И вот уже война давно закончилась, а память о том голодном времени не осталась без последствий.
Проснусь, говорит тетя Рая, ночью и не могу – так есть хочу. Сварю пару сосисок, супчик разогрею, поем – и только после этого засыпаю.
Так вот. Война не кончается с последним выстрелом, кто с ней встретился хоть раз – никогда не забудет.