Наверное более десятка довольно крупных железнодорожных аварий (катастроф) было за всю историю железных дорог в нашей области, но, пожалуй, одна из самых трагичных - Кукуевская катастрофа. О ней о общих чертах нам расскажет глава книги (2003 г.) Леонида Захаровича Паноянова - орловского экскурсовода, краеведа и мемуариста.
«Проклятье Кукуевского разъезда».
... «Семён Иванов служил сторожем на железной дороге». Однажды случилось ему оказаться за час до прохождения пассажирского поезда в отдалении от своей будки. Он уже возвращался к себе, вышагивая по шпалам, как вдруг обнаружил развороченные каким-то злоумышленником рельсы правого пути. Обострённым сознанием с горечью высчитал, что не успеет добежать до своей будки и вернуться сюда с сигнальными принадлежностями и инструментом для починки линии. А между тем глухой перестук в рельсах сообщал о приближающейся машине. Мысленно Иванов прикидывал, какое расстояние потребуется локомотиву, чтобы затормозить до адского места: выходило не менее полукилометра.
Бросился Семёнов навстречу поезду; а в голове вопрос безответный: «А как не заметит и не услышит машинист человека с поднятыми руками? Мало ли встречается орущих и машущих руками чудаков?»
И тогда он, достав из фуражки запрятанный там белый платок, вытащил из-за голенища нож и ударил себя в левую руку повыше локтя; толстым жгутом полилась густая горячая кровь, обагрила его тряпицу, и с этим сигнальным снарядом встал обходчик на шпалах, еле держась на ногах от внезапно охватившей слабости...
Любители литературы, знакомые с классикой скажут: - дескать, история эта знакома всем с детства, и рассказал её писатель В.Гаршин и будут, конечно же, правы. Благополучен конец у той истории. Хоть и много крови потерял Иванов, но остался жив, и поезд был вовремя остановлен, и спасены сотни человеческих жизней.
Но, к великому сожалению, счастливые окончания бывают только в повествованиях добрых людей, как у Гаршина, да в сказках. В жизни происходит совсем наоборот. Реальность в своих итогах безжалостна, жестока и страшна. Так и история, которую взял для сюжета писатель, в действительности имела совсем иное содержание и другой финал.
Да, был железнодорожный разъезд у деревни Кукуевки, что лежит между Мценском и Чернью; был разрушенный железнодорожный путь, и был мчащийся в ночи пассажирский поезд №3. Но, увы, не было обходчика Иванова!
Однако, пожалуй, лучше всего обратиться к достоверным и документальным свидетельствам прошлого. 1882 год. Последние дни июня отмечены беспрестанными дождями. В ночь на 29 число в природе вообще творилось что-то жуткое: на землю обрушился страшной силы ливень со шквальным ураганом.
В районе деревни Кукуевка железная дорога проходила по высокой крутой насыпи, окружённой болотистой трясиной. Место это считалось у машинистов одним из опаснейших на всей Московско-Курской железной дороге, в результате беспрерывных дождей железнодорожная насыпь, основательно пропитавшись влагой, стала оседать, положение усугубил небывалый ливень.
В два часа 32 минуты ночи в сторону Москвы проследовал Курский поезд № 4 чудом миновавший опасное место. Но под последним вагоном одна из секций полотна осела, выдрав костыли и разорвав на стыках целостность рельсов.
В это время мчался встречный Московский почтово-пассажирский поезд №3. Около Черни составы разминулись, и Московский экспресс на приличной скорости устремился вперёд. К Кукуевке.
Безмятежно спали в удобных вагонах пассажиры первого и второго классов, в битком набитых вагонах третьего класса простой люд сквозь дрёму обменивался ничего не значащими фразами, коротая время. Некоторые пассажиры готовились к выходу во Мценске. И никто не мог предположить, что ожидает их через считанные минуты. А до рокового повреждения остаётся 10... 7... 4... 2... километра. Ещё можно предотвратить страшное... Ну где же ты, обходчик Иванов, со своей окровавленной тряпицей? Но нет Семёна Иванова, и паровоз на полном ходу врезается передом в рельсовый обруб, споткнувшись замер, и, обрушенный напором четырнадцати вагонов, завалившись набок, с грохотом перевернулся раз, другой, сдёргивая с полотна, как спичечные коробки, вагоны, переворачивающиеся с лязгом и скрежетом, на глазах сминаясь, теряя объёмную форму. Воздух наполняет треск рвущихся соединений, звон битого стекла, глухие удары внутри вагонов. Летят сорванные двери, куски обшивки, выбрасываются искалеченные человеческие тела, из смятых вагонов ручьями льётся кровь. У почтового вагона, по счёту четвёртого от конца, оборвалась сцепка, и сдёрнутые с рельсов накренившиеся вагоны всё-таки остались стоять на путях.
Открылись двери уцелевших вагонов. С зажжёнными фонарями начали выпрыгивать люди, от увиденного некоторые падали в обморок. Страшное зрелище являла открывшаяся взору панорама катастрофы: бесформенные останки смятых, покорёженных десяти вагонов, склоны холма усеяны мёртвыми обезображенными телами; копошатся, стараясь подняться с переломами рук и ног, стонущие люди.
По первоначальным подсчётам значилось более пятидесяти убитых, до восьмидесяти тяжелораненых, изувеченных до такой степени, что выживание их виделось весьма проблематичным.
Весть о катастрофе до Мценска и Черни дошла только спустя несколько часов. Лишь к утру прибыли тульские и орловские врачи. К рассвету весть о страшном происшествии облетела соседние деревни и сёла. К месту трагедии стали собираться люди: одни - искренне желающие помочь, другие - просто любопытствующие зеваки.
Всеволод Михайлович Гаршин, гостивший летом 1882 года в Тургеневской усадьбе Спасское-Лутовиново, плохо провёл ночь. Бушевавшая гроза с оглушительными громовыми раскатами возбуждала, лишала сна. С первыми лучами солнца решил освежиться, пройдясь по парку Спасского и искупавшись в пруду. Выйдя на крыльцо, к удивлению своему, увидел странное оживление. Несмотря на раннюю пору, бегали, суетились дворовые; по приказу управляющего запрягали лошадей.
У Кукуевки поезд разбился, едем на кручину, - пояснили писателю. Всеволод Михайлович пожелал отправиться вместе со всеми. Через полчаса приехали к разъезду. Тут уже все подходы были запружены толпами народа. Орудовали ломами и подъёмниками рабочие, разбирая груды металла. Сновали санитары, вытаскивая из под обломков трупы. Рыдали прибывшие родственники погибших. Гаршин смотрел на происходящее остановившимся взором. Мертвенная бледность покрыла его лицо. Вдруг он одной рукой закрыл глаза, будто отгородившись от кошмарного видения, а другой замахал в воздухе: «Нет, нет. Назад!» - бессвязно забормотал он. Тело забилось в конвульсиях. Оказавшийся рядом крестьянин позвал на помощь: - Барину плохо!
Всеволоду Михайловичу дали бром. Дрожащего, продолжающего что-то невнятно бормотать, его усадили в телегу и в сопровождении двух крестьян спешно отправили в Спасско-Лутовиновскую усадьбу. Нервный срыв длился несколько недель. Мало-мальски окрепнув, Всеволод Михайлович вернулся к писательству. Разложив перед собой листы чистой бумаги, обмакнув перо в чернильницу, он убористым почерком вывел первую фразу «Семён Иванов служил сторожем на железной дороге...»
Строка за строкой ложилась на бумагу. Рождался рассказ «Сигнал». ...
А. Киреев