«Мы только что получили известие, горестное значение которого будет понятно всем, кому дороги русское искусство и русская слава. Михаил Иванович Глинка скончался в Берлине в воскресенье 3-го февраля в 5 часов утра, после весьма непродолжительной простудной болезни», – сообщала газета «Санктпетербургские ведомости» от 13 февраля 1857 года.
«У меня сильная простуда или грипп, – признавался Глинка в письме от 15 января, – а время мерзкое, просто ничего не видать от тумана и снега».
Обычно очень мнительный, Глинка на это раз отнесся к болезни как к простому недомоганию. Врач также не видел ничего угрожающего. Друг композитора, князь В.Ф. Одоевский, навестивший больного 23 января, вспоминал:
«Глинка весь встрепенулся, услышав русскую речь, встал с постели, утверждая, что у него только легкое нездоровье, – и сыграл мне свою небольшую новую пьеску в строгом церковном стиле».
Однако состояние здоровья Глинки стало ухудшаться и доктор, навещавший композитора ежедневно, объявил, что «болезнь внезапно приняла другое направление, что жизнь больного в опасности». Композитор В.Н. Кашперов рассказывал: «Страдал он физически более всего последнюю неделю; у него было затвердение печени, и его по временам болезненно схватывало, но с роздыхами … Даже с доктором, за неделю до смерти, он еще шутил и встречал его фразой: «Знаете ли, доктор, я гораздо более боюсь медиков, нежели самой болезни».
А потом за день до смерти … он еще смешил нас разными прибаутками, надев на себя чепец одной из сиделок (их было две.) Указывая на них глазами, он прибавлял мне потом по-русски: «как же их не смешить, – ведь им тоска сидеть день и ночь с больным стариком!». Глинке не было еще 53 лет.
О последних часах жизни композитора его сестре – Л.И. Шестаковой, рассказал Зигфрид Вильгельм Ден, друг и учитель Глинки: «За несколько часов до смерти, так около полуночи, он потребовал подаренный ему матерью образок, поцеловал его молча, горячо молился, стал кроток и спокоен и остался так до той минуты, когда смерть внезапно его поразила».
Во вторник 17 февраля 1857 года в Берлинском издании газеты «Фоссишецайтунг» («Vossische Zeitung», N 40, 3. Beilage, Seite 4) было опубликовано траурное объявление.
Перевод: «Берлин, 15-е февраля 1857 года. Здесь после непродолжительной болезни 15-го сего месяца скончался от хронического недуга русский императорский капельмейстер Михаель фон Глинка. … Похороны состоятся в среду 18-го сего, в 11 часов утра, от скорбного дома, Францёзишештрассе, N 8.». (Дата кончины Глинки указана в газете по Григорианскому календарю, по которому жили европейские страны).
О смерти композитора немедленно сообщили в российское посольство. Берлинский священник был в это время в отъезде, поэтому срочно вызвали протоиерея Веймарской русской православной церкви. На скромном погребении, как рассказывал Ден, были «Мейербер, один чиновник русского посольства Бульшталь, Кашперов, скрипач Грюн-вальд … концертный дирижер Беер, хозяева и я; две русские дамы, которых я не знал, были жены священников, здешнего и веймарского. … я поставил временно простой памятник на его могиле из селевского мрамора».
Накануне дня похорон была проведена процедура вскрытия, о которой также известно из письма Дена: «17-го тело, с соблюдением всех законных формальностей, в присутствии врача анатомировано. Глинка часто и настойчиво этого требовал, поставил мне это в обязанность и взял с меня в этом обещание. Диссекция указала, что Глинка умер вследствие чрезмерного развития так называемого ожирения печени и что при этих условиях он, ни в каком случае, не мог долго жить».
Все случилось неожиданно, никто из родственников и друзей покойного не успел приехать в Берлин ко дню погребения. Сестра композитора с горечью писала, что «даже и о смерти его не уведомили телеграммой, а распорядились сами и похоронили его в Берлине». Тем не менее, в Петербурге было решено проститься с Глинкой. Близкий друг композитора поэт Н.В. Кукольник «требовал» в письме к директору Придворной певческой капеллы А.Ф. Львову почтить память Глинки торжественной панихидой в Казанском соборе.
«Львов принял мой вызов, – вспоминал Кукольник, – и рапорт министру был написан. Колебались дать разрешение, однако же дали, но не в Казанском соборе, о чем Львов и не просил, а в придворной Конюшенной церкви».
«Его отпевали в той же самой церкви, в которой отпевали Пушкина, и я на одном и том же месте плакала и молилась за упокой обоих! – вспоминала А. П. Керн. - День был ясный, солнечный …светлые лучи … падали прямо из алтаря на гроб Глинки».
(Керн ошиблась: гроб с телом Глинки был перевезен из Берлина в Петербург только 22 мая и захоронен 24 мая в Александро-Невской лавре. Вероятно, Керн присутствовала не на панихиде в Конюшенной церкви, а на отпевании композитора в Лавре).
На панихиду был подготовлен пригласительный билет, проект которого составил Кукольник: «Написали объявление, в котором сказано, что «гг. придворные певчие … вознамерились отслужить панихиду», и пр. Я уничтожил это нелепое объявление, написал другое, тепленькое и послал Львову, а тот в подлиннике к Владимиру Панаеву. … Глинку дозволено назвать «знаменитым композитором». Приглашение отправили в редакции нескольких петербургских газет и отредактированный текст появился в печати 21 февраля 1857 года: «Гг. придворные певчие с Высочайшего соизволения будут служить панихиду в память бывшего их капельмейстера Михаила Ивановича Глинки … Панихида будет совершена в субботу, 23-го сего же Февраля, в Придворно – Конюшенной Церкви, в половине третьего часа по полудни … о чем извещаются все, кто своим присутствием желал бы почтить его память, как знаменитого отечественного композитора».
Кукольник вспоминал: «В 2 часа пополудни Конюшенная церковь наполнилась почитателями таланта покойного. Из высшего мира было несколько дам, барон М.А. Корф и кн. П.А. Вяземский… Случайно в Петербург приехал из Берлина Полисадов (настоятель посольской церкви в Берлине) еще 10-го января беседовавший с Глинкой; он сказал надгробную речь, довольно приличную и занимательную … хор придворных певчих прогремел: со святыми упокой, великолепно, и я … воротился домой успокоенный, что, волей-неволей, заставил отдать покойному публичную честь».
«Санктпетербургские ведомости» от 3 марта сообщали: «Много …карет стояло у подъезда к храму, вся лестница была занята ливрейными лакеями; но большинство молившихся пришло пешком, многие с противоположного конца города». Напомним, что в этой же церкви 20 лет назад петербуржцы прощались с Пушкиным: «Все, что сколько-нибудь читает и мыслит в Петербурге, – все стекалось к церкви, где отпевали поэта. Площадь была усеяна экипажами и публикою. ... Церковь была заполнена знатью». И так же, как при отпевании Пушкина, при прощании с Глинкой следили, чтобы «соблюдаема была надлежащая умеренность и тон приличия».
В.П. Энгельгард, известный музыкальный деятель, вспоминал: «Во время панихиды … Львов узнал, что хотят говорить проповедь, и сейчас же отправился в алтарь, чтобы воспрепятствовать этому, говоря, что проповедь совершенно не уместна, и что во всяком случае без его цензуры произнесена быть не может, ибо забыл дома очки. Вследствие этого (т.е. вопреки этому) старший священник приказал Полисадову говорить проповедь».
«Глинки не стало! – писал композитор Ю.К. Арнольд. – Умер основатель отечественной нашей оперы, умер истинно великий композитор. (Хочется продолжить словами князя В.Ф. Одоевского, сказанными о Пушкине в 1837 году: «Всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери…»). Кого из нас не поразила весть о смерти Глинки? Кто истинно любит музыку, тот непременно высоко ценит гениальные творения Глинки, и если не всем пришлось оплакивать потерю друга, то несомненно все оплакивали честь и славу отчизны».
Автор текста — Татьяна Риксовна Мазур, ведущий хранитель экспозиции Мемориального музея-квартиры А.С. Пушкина.