Творческая личность подчиняется иному, более высокому закону, чем закон простого долга, для, того, кто призван совершить великое деяние, осуществить открытие или подвиг, двигающий вперед все человечество, для того подлинной родиной является уже не его отечество, а его деяние. Он ощущает себя ответственным в конечном счете только перед одной инстанцией – перед той задачей, которую ему предназначено решить, и он скорее позволит себе презреть государственные и временные интересы, чем то, внутреннее обязательство, которое возложили на него его особая судьба, особое дарование.
Стефан Цвейг «Магеллан»
В 1996 г. вышла в свет биография Н.Н. Поппе, написанная академиком РАН В.М. Алпатовым. Вот что пишет Владимир Михайлович в предисловии этой книги о Н.Н. Поппе: «Книга о Николае Николаевиче (Николасе) Поппе в нашей стране еще несколько лет назад была бы немыслима. Причин здесь было по крайней мере две. Одна из них очевидна. Очень долго у нас вообще избегали упоминать само имя человека, покинувшего СССР и после того не раз заявлявшего о полном неприятии советского строя. Впрочем, ситуация здесь не была однозначной. Если до конца 50-х гг. даже ссылаться на работы Поппе было нельзя, то позже время от времени в нашу печать прорывались упоминания об этом востоковеде, иногда даже весьма положительные, изредка рецензировались его работы, а затем опять годы молчания. Последние 15—20 лет ссылки на труды Поппе уже вполне допускались, но что-то написать о нем самом стало возможным лишь в наше время. Получилось так, что первыми публикациями такого рода стали его некрологи. Но существует и другая причина, для многих остающаяся значимой. Издавна существует неписаная традиция, в соответствии с которой биография ученого и вообще какого-либо заслуживающего внимания деятеля должна быть стопроцентно положительной. В чем-то эта традиция идет от жанра житий святых. Но особенно расцвела она у нас в 60-70-е гг., когда господствовала тенденция избегать острых углов во всем. Обычный очерк жизни ученого в это время строился по стандартной схеме: биографическая справка, несколько «утепляющих» историй из жизни, набор восторженных отзывов коллег и учеников, затем описание основных трудов, где речь шла только о достижениях (реальных или мнимых), и, наконец, библиография. Мы не отрицаем ценности таких книг, но ученые разного калибра, в жизни непохожие друг на друга, а то и враждовавшие между собой, оказывались в биографиях на одно лицо. Выявить реальное место того или иного ученого в науке, понять реальный масштаб его личности из таких книг трудно. Можно ли так писать о Поппе? И нам предлагали ограничить задачи выявлением позитивного вклада этого востоковеда в науку, вовсе оставив в стороне его человеческий облик. Действительно, как ученый Поппе сделал много и вряд ли кто-то сможет оспаривать значение его научной деятельности. Но в случае Поппе особенно трудно отвлечься от фактов его биографии. Вряд ли можно в книге о Поппе обойтись без упоминания того факта, что в 1942 г. он перешел на сторону фашистской Германии и затем работал в системе СС. А как бы мы ни пересматривали в последнее время привычные ранее оценки, трудно относиться к данному факту биографии безоценочно, он требует объяснения. А это заставляет обратиться и к личности Поппе. Хотя и существует принцип: «О мертвых или ничего, или хорошо», а Поппе уже нет в живых, но все-таки мы слишком долго умалчивали об этом ученом, а писать о нем только хорошее трудно. К тому же, как нам кажется, Поппе интересен и как социальный и психологический тип, и его судьба достаточно поучительна, и рассказ о ней может быть актуален. Наша задача облегчается тем, что Поппе оставил о себе обширные воспоминания, изданные сначала по-английски, а затем еще при жизни автора по-японски. Воспоминания много дают и для восстановления биографии ученого, и для понимания его личности. Для некоторых периодов его жизни, особенно детства и юности, а затем периода службы у гитлеровцев, они составляют единственный доступный нам источник информации. Однако субъективность любых мемуаров в данном случае усиливается тем, что перед старым ученым в момент их написания стояла задача самооправдания. Иногда Поппе рассказывает о своей жизни детально, но иногда он «забывает» некоторые события. Что-то можно скорректировать на основе других источников, прежде всего собственных публикаций Поппе; особенно это относится к ленинградскому периоду его деятельности. Однако важнейший для биографии Поппе период с 1942 по 1945 г. мы не имели возможностей проследить по каким-либо источникам информации, кроме его воспоминаний, где явно их автор многое не договаривает …
Жизнь Поппе была как бы долгим кругосветным путешествием с востока на запад, с одного берега Тихого океана на другой. Родился он 8 августа 1897 г. в китайском портовом городе Чифу (ныне Яньтай) в провинции Шаньдун, его отец был секретарем русского консульства. Раннее детство мальчик провел в Китае, сначала, до 1901 г., в Чифу, затем, после двухлетнего перерыва в 1903-1904 гг., в Цицикаре. Но оба раза матери Поппе, первый раз с одним ребенком, другой раз с двумя (сестра Елизавета родилась в 1903 г.), пришлось срочно эвакуироваться на родину. Первый раз это произошло из-за восстания ихэтуаней (Боксёрское восстание), второй раз — из-за начавшейся русско-японской войны. Позднее Поппе никогда в Китае не был, но ранние детские впечатления, видимо, пробудили в нем оставшийся на всю жизнь интерес к другим народам и языкам.
Н. Н. Поппе в 1921 г. окончил монгольское отделение факультета общественных наук Петроградского университета, где учился у А.Д. Руднева, В.Л. Котвича, А.Н. Самойловича, С.Е.Малова, А.В. Бурдукова и прежде всего у своего главного наставника Б. Я. Владимирцова.
Поппе начал преподавать в Институте живых восточных языков в 1920 году в возрасте 23 лет (еще студентом). Работал лаборантом в Институте географии, где получил подготовку под руководством Л.Я. Штернберга. Три года спустя, в 1923 году, он начал преподавать в Ленинградском университете, совмещая преподавание в двух вузах с работой в Азиатском музее, позднее преобразованном в Институт востоковедения АН СССР. Этот институт наряду с университетом оставался основным местом работы Н. Н. Поппе до 1941 г. В 1928 году Н. Н. Поппе получил звание профессора. После смерти Б. Я. Владимирцова в 1931 он был назначен главой отдела монгольских исследований в Институте востоковедения Академии наук СССР. В 1933 году в возрасте 36 лет, он был избран самым молодым член-корреспондентом Академии наук СССР.
С 1926 по 1932 семь лет подряд Поппе выезжал в монголистические экспедиции, три раза (1926, 1927, 1929) в МНР и четыре раза (1928, 1930—1932) в районы распространения бурятских диалектов;
Для нас представляет наибольший интерес его экспедиции в места, где исследовались бурятские диалекты и фольклор.
Направленность бурятских исследований Поппе несколько отличалась от его же монгольских. Целью его работ с монгольскими информантами было получение информации о их фольклоре и этнографии, лингвистические же исследования Поппе вел в отношении языков более малых народов, но не халха-монгольского. Дело в том, что диалектные различия в этом языке невелики, существовал более или менее единый разговорный халхамонгольский язык, начинавший в 20-е гг. получать литературную обработку. Язык этот описывался и до Поппе, а в его время актуальны были вопросы нормализации халха-монгольского языка, теоретического осмысления его фактов, но не сбора языкового материала, в основном уже известного.
Иная ситуация была у бурят. Общепонятного для них языка тогда не существовало, диалекты весьма различались между собой, в большинстве они никак не были описаны. Лишь один диалект, хоринский, изучил первый учитель Поппе А.Д.Руднев. Перед ученым стояла задача комплексного изучения разных диалектов, разбросанных по обширной территории, разорванной на части русскоязычными районами. Это изучение требовало нескольких экспедиций. Еще до начала экспедиций, с 1925 г. Поппе начал изучать один из неисследованных диалектов - аларский. Поэтому первая экспедиция к бурятам в 1928 г. была посвящена именно этому диалекту, распространенному в западной части бурятоязычного ареала. Тогда это был анклав Бурят-Монгольской АССР, основная часть которой была расположена восточнее Байкала; в 1937 г. этот анклав перейдет в Иркутскую область, образовав Усть-Ордынский национальный (позднее - автономный) округ. Западные буряты отличаются от восточных и в культурном отношении: влияние ламаизма на них было невелико, и они значительно раньше, еще с XVIII в., обрусели, среди них распространились земледелие и православная религия. Однако в 20-е гг. еще сохранялись привычки кочевать, хотя уже на небольшие расстояния, а с православием сосуществовал не только ламаизм, но и шаманизм; Поппе отмечал, что среди западных бурят влияние шаманизма сохранилось в наибольшей степени. Как пишет он в воспоминаниях, буряты молились разным богам, считая, что если один бог не поможет, так поможет другой. Он изучил аларский диалект и записал фольклорные тексты. Результаты исследования вышли в 1930 г. под редакцией Б.Я.Владимирцова в двух томах, первый том составило описание языка, второй - тексты с переводом. Это был второй монографический очерк бурятского диалекта после книги А.Д.Руднева. Три последующие экспедиции проходили три лета подряд с 1930 по 1932 г. Экспедиция 1930 г. отправилась в самую восточную часть бурятского ареала, в другой анклав Бурят-Монгольской АССР, позднее ставший Агинским автономным округом Читинской области. Его спутниками были специалисты из Улан-Удэ, упоминавшийся выше монгол Гомбожав Мэргэн-гун, его жена бурятка А.Н.Боржонова (Оюн Билиг) и студент Баханов. Во время экспедиции они посетили видного монголиста профессора Г.Ц.Цыбикова, к тому времени оставившего преподавание и вернувшегося в родные края (в том же, 1930 г. он умер). В с.Агинском экспедиция побывала в еще существовавшем ламаистском монастыре - Агинском дацане и познакомилась с ламами; монастырь имел богатую библиотеку, в 30-е гг. уничтоженную. Результатом экспедиции была книга, довольно краткая и менее подробная, чем описание аларского говора. В основном рассмотрена фонетика агинского диалекта, о морфологии сказано очень кратко ввиду большого сходства в этом отношении агинского диалекта с описанным А.Д .Рудневым хоринским. Записывались и тексты, в дальнейшем публиковавшиеся. Хотя среди восточных бурят шаманизм был вытеснен ламаизмом сильнее, чем среди западных, но и здесь Поппе столкнулся с его существованием. Именно во время агинской экспедиции ему необыкновенно повезло: он смог присутствовать при редком событии - обряде посвящения в шаманки молодой женщины. Ритуал, длившийся три дня и три ночи, Поппе называет самым интересным зрелищем, которое он когда-либо видел. Ему удалось сфотографировать некоторые части обряда, но фотографии, так и не изданные, он оставил в Ленинграде в 1941 г. Сохранились ли они?
В следующее лето 1931 г. Поппе вместе со своим студентом-бурятом Т.А.Бертагаевым совершил поездку по южной части Бурят-Монгольской АССР, прилегающей к монгольской границе. Эти места он уже посетил по дороге в Монголию, но теперь они стали местом его специальных исследований. Снова Поппе плавал по Селенге, затем посетил село Тамча на берегу Гусиного озера. Это была территория распространения диалекта, который он в 30-е гг. называл селенгинским, а в работах, изданных в США, стал именовать цонголским; Поппе указывает, что это нечто среднее между бурятским и халха-монгольским: фонетика почти халхаская, но другие черты похожи на бурятские. Ситуация в Сибири с каждым годом менялась. Когда Поппе приехал к бурятам в первый раз, они жили сравнительно зажиточно, о коллективизации лишь поговаривали, ламаистские монастыри действовали, а шаманизм вполне признавался. В 1930 г. коллективизация и «культурная революция» были в разгаре, а к 1931 г. в основном уже были завершены. Монастырь возле Тамчи закрыли, а лам сослали. Экономическое положение везде, по словам Поппе, стало тяжелым. Основным местом исследований для Поппе в 1931 г. стали два колхоза: «Улан одо» («Красная звезда») и «Искра». Туда переселяли крестьян из разных частей Бурятии (одновременно с коллективизацией шел и перевод кочевников на оседлость). Для колхозников это значило ломку привычного уклада, но Поппе мог в связи с таким переселением изучать фольклор не только южных, но и других бурят. Спустя полвека он удивлялся, что тогда в колхозах еще сохранялся богатый и разнообразный фольклор. Как он писал в 1934 г., во время данной экспедиции «исследования велись почти исключительно в колхозах Селенгинского аймака и неколлективизированное население почти не было охвачено экспедицией» Итогом ее стала книга, содержащая тексты 154 фольклорных произведений, в основном без переводов. Специального описания селенгинского диалекта Поппе не публиковал по той причине, что его к тому времени было решено сделать опорным для создания бурятского литературного языка.
Объездив до того запад, восток и юг бурятского ареала, в последнее экспедиционное лето Поппе отправился на север, в Баргузинский район (восточнее Байкала и севернее Улан-Удэ). Его спутниками на этот раз были студенты-буряты Л.Ч. Гомбоин и А.М.Хамшагалов и местный учитель З .Баторов. Исследователям пришлось ехать по очень плохой дороге на тройке, управлявшейся бывшим красным партизаном Елисеем. Дорога шла вдоль Байкала; по мнению Поппе, там ему пришлось видеть самые красивые и дикие пейзажи в его долгой и богатой путешествиями жизни. При переправе через реку Баргузин на плоту в штормовую погоду Поппе и его спутники сильно вымокли и едва не утонули. Но собранный материал оправдал все испытанные трудности: удалось получить немало диалектных и фольклорных данных. Помимо этого, экспедиция записала родословные местных жителей, сохранивших память о предках в восьми-десяти поколениях. Затем ее участники отправились на остров Ольхон посреди Байкала и в село Хогот западнее Байкала. И там был собран материал, но шаманские тексты записать не удалось: местных шаманов yжe репрессировали, а оставшиеся жители, если чего-то и знали, то предпочитали скрывать свой знания. В Хоготе лучшим знатоком оказался секретарь местной парторганизации, но он был слишком занят, чтобы работать с экспедицией.
В 1935 г. Поппе мог с полным правом писать: «Еще несколько лет тому назад исследование бурят-монгольского языка находилось примерно на том же уровне, что до Октябрьской революции, по теперь дело настолько резко изменилось, что бурят-монгольский язык может уже с полным правом считаться всестороннейше и наилучшим образом исследованным языком из числа всех языков монгольской группы»
Обстановка в советской науке с конца 20-х гг. сильно идеологизировалась. Писать, избегая политики, как это делал Поппе в первых публикациях, стало почти невозможно. В такой обстановке уже сформировавшиеся ученые вели себя по-разному. Одни, оставались на прежних позициях, что обрекало большинство из них в лучшем случае на молчание, а то и на серьезные неприятности, другие старались всерьез перестроиться и освоить марксизм, третьи шли на тот или иной компромисс. Поппе принадлежал к последним.
22 июня 1941 г. застало Поппе в Ленинграде. Его жена и сыновья за неделю до этого уехали в Кисловодск, самого Николая Николаевича задержали дела.
Поппе же, если верить его воспоминаниям, уже тогда думал о том, что потом осуществилось: «Я предпочитал временно присоединиться к немцам, отступив с ними в Германию, чтобы эмигрировать в Великобританию или США. Но тогда у меня не было ни малейшей идеи о том, как это осуществить»
Но пока что надо было выбираться из Ленинграда. Поппе боялся не столько приближения фронта, хотя к июлю немцы уже находились под Лугой. Страшился он прежде всего ареста. Уже в первый месяц войны в Ленинграде арестовывали тех, кто бывал в заключении раньше; среди них были один из учителей Поппе А.В. Бурдуков и сотрудник Института востоковедения С.М. Волин. Поппе никогда не находился под стражей, но в 1927 г. его вызывали в ОГПУ для дачи показаний. Боялся он и своего происхождения, хотя и числился русским по паспорту.
Однако Академия наук уже начала готовиться к эвакуации. Поппе как монголист был направлен в Элисту, что было ему выгодно и потому, что Элиста недалеко от Кисловодска, где жила его семья. О том, что фронт дойдет до Кавказа, тогда, конечно, думать было невозможно. 18 июля 1941 г., за полтора месяца до начала блокады, Поппе покинул Ленинград, как оказалось, навсегда.
Поппе, разумеется, осуждает нацизм и упоминает о злодеяниях гитлеровцев, в частности о том, что они вскоре после занятия Микоян-Шахара уничтожили немногочисленных оставшихся в городе евреев. Но оправдывая свою тогдашнюю позицию, он всячески подчеркивает, что эта сторона была все же предпочтительней.
Он упоминает, что после паники при бегстве коммунистов, жители Микоян-Шахара, особенно карачаевцы, только и мечтали об избавлении от советской власти и лояльно отнеслись к немцам, считая их меньшим злом. Кстати, версия о полном переходе карачаевцев на немецкую сторону, ставшая в 1944 г. главным обоснованием выселения этого народа, получает неожиданную поддержку в воспоминаниях Поппе; разумеется, он дает этому положительную оценку. Даже говоря об истреблении евреев, он больше пишет не о нацистах, а о выдавших им этих евреев местных жителях, отмечая, что традиционный для России антисемитизм усилился после революций, поскольку среди большевиков было много евреев. Так что даже гитлеровские злодейства - для него повод еще раз задеть гораздо более не любимых Поппе коммунистов. Прекрасно говоривший по-немецки Поппе быстро установил контакты с немецкими офицерами, один из которых, капитан Вальтер Кёниг, неожиданно оказался его дальним родственником. В СССР Поппе числился русским, но теперь он был признан стопроцентным немцем.
Поппе спас жизнь, получил в конечном итоге возможность еще долго заниматься наукой, но пятно на его репутации осталось навсегда, хотя с годами на Западе вспоминали о нем все меньше. Поппе нигде не пишет о том, что на службу к нацистам он пошел под каким-либо давлением. Решение Поппе несомненно принял сам. Помимо других причин, надо учитывать и его национальность, и воспитание. Немецкие культура и язык были для него родными, и он мог надеяться на то, что в Германии он сможет (хотя ранее он не бывал в этой стране) чувствовать себя как дома. Судя по воспоминаниям, это ему в основном удалось.
Николас Поппе встретил 6 мая 1945 г. в Мариенбаде вступление американских войск. Судьба всегда щадила Поппе и до войны, и во время ее. Пощадила она его и здесь. Мариенбад оказался в той части Чехии, которую освободила не советская, а американская армия.
В 1949 году ему удалось эмигрировать в США, где он стал профессором на факультете Дальнего Востока в Университете штата Вашингтон. Он продолжал преподавать там вплоть до своей отставки в 1968 году.
Поппе умер в июне 1991 года в возрасте 94 лет.
Поппе был исключительно плодовитым учёным. Библиография его публикаций с 1924 по 1987 год включает в себя 284 книги и статьи по грамматике и сравнительному изучению алтайских языков, монгольскому и тунгусо-манчжурскому языкам и фольклору, написал также 205 рецензий. Между 1949 и 1968 годами — период, в течение которых он преподавал от 16 до 17 часов в неделю в университете штата Вашингтон, и только за три месяца лета (периода непрерывных исследований) он написал 217 работ, в том числе более 40 книг.
Академик В.М. Алпатов отмечает: «В опубликованных на склоне лет в США воспоминаниях Поппе резко критикует советский строй и оправдывает свой переход на сторону Гитлера. Видный тюрколог и монголист Д. Синор, знавший Поппе уже в США, говорил о нём: «Это человек, который никогда не умел сказать „нет“». Поппе не был ни коммунистом, ни антикоммунистом, ни фашистом, ни антифашистом. Ему хотелось заниматься своей монголистикой, а за возможность это делать он был готов платить любую цену. Потеряв в человеческой репутации, он работал в науке семь десятилетий и стал крупнейшим монголистом ХХ в.
Б.Н. Цыбиков
#монголы #буряты #история #ссср #россия #ссср #монголия
