Следующей отправной точкой нашего путешествия станет день, когда мама сообщила мне сразу две плохие новости. Дело было в канун Нового 1997 года. Филипп тогда сидел у меня в гостях: мы заперлись в моей комнате и составляли список животных и насекомых, которых было бы здорово скрестить между собой. Фил очень интересовался всем, что было связано с биологией. И хоть, когда я впервые рассказал ему о шмекозе, он лишь усмехнулся и сказал, что это совершенно невозможно, со временем заразился идеей выведения новых видов. Правда Фил настаивал, что нужно рассматривать только реальные варианты, приводя в пример своё любимое животное - лигра - гибрида льва и тигрицы. Лигр выглядит как гигантский лев с размытыми полосами. Это самые крупные дикие кошки, они могут достигать в длину до четырёх метров. Фил говорит, что редки случаи, когда гибриды способны давать потомство, а лигрицы как раз являются этими счастливыми исключениями из правил. Он мечтает, чтобы мы обнаружили новые невиданные пары для создания совершенно удивительных видов, имеющих возможность продолжить род. Мы увлеклись обсуждением скрещивания девушки и дельфина, так как я был озабочен идеей создания русалки. Фила раздражали мои фантасмагорические проекты и он в десятый раз повторял:
- Как ты не понимаешь, что невозможно скрестить человека с животным? Это за гранью возможностей науки в ближайшие лет сто точно, а то и больше. Забудь о химерах. Давай лучше скрестим зебру с лошадью? Такие красивые особи могут получиться, - мечтательно вздыхал Фил.
Мне нравилась эта мысль, но русалки цепляли больше. Не успел я ответить, как в комнату вошла мама. В последнее время она немного поправилась, что, в общем, никак её не испортило. На щеках алел легкий румянец, она чем-то приятно взволнована.
- Оскар, мне нужно тебе кое-что сказать.
Ледяной холодок пробежал по моей спине.
- Мы с дядей Никитой решили пожениться, сегодня подаём заявление. А ещё... Скоро у тебя появится братик. Ты рад?
Это было, как гром среди ясного неба. Молния, испепелившая мою надежду, что когда-нибудь дядя Никита куда-нибудь денется и мы будем счастливо жить с мамой вдвоём, как раньше. Свадьба - это уже серьёзно. А как реагировать на «братика» я не знаю. Вряд ли можно назвать радостью ту гамму чувств, что я испытываю по этому поводу. Грусть, страх - да. Новый муж, новый сын... Вдруг в этой новой жизни мама не будет находить времени на меня? А хватит ли ей любви на всех нас? Эти мысли промелькнули в моей голове за доли секунды, когда я посмотрел маме в глаза и самым наглым образом соврал:
- Конечно, рад. Поздравляю! Как назовешь?
- Герман. В честь дедушки Никиты.
- Звучит здорово, - во второй раз соврал я. Более дурацкое имя выдумать было сложно.
Мама будто прочитала часть моих мыслей, обняла и на ушко шепнула, что она никогда не станет любить меня меньше, что бы ни случилось. Я сдержал слезу и она покатилась по внутренней стороне щеки, во рту появился вкус моря.
- Я знаю, - ответил я. Ложь номер три.
Филипп сочувственно смотрел на меня. Я много раз рассказывал ему, как мне не нравится дядя Никита. Фил растет в полноценной семье, у него есть родители и он единственный ребенок в семье. Его маме и папе уже далеко за 40, они долго не могли завести детей, поэтому рождение сына стало для них настоящим праздником. Я очень завидовал своему лучшему другу, ведь у него было всё то, о чем я мечтал. Мама поцеловала меня в макушку и ушла в гостиную смотреть телевизор.
- Как думаешь, каким будет результат скрещивания твоей мамы с дядей Никитой?, - пошутил Филипп.
- Наполовину человек, наполовину осел, не иначе, - угрюмо ответил я.
- Может, вы ещё и подружитесь, кто знает.
- С парнем по имени Герман?! Навряд ли. И потом, у меня уже есть один друг. А больше мне и не надо. Предлагаю назвать гибрида зебры и лошади зебрадью.
- В твоем стиле. Идёт, - засмеялся Филипп.
Я посмотрел на него и тоже покатился со смеху. Мы валялись на ковре и держались за животы. Мышцы уже сводило от напряжения, но мы продолжали смотреть друг на друга и смеяться. У Филиппа потекли слезы, он попытался вытереть их рукавом кофты и нечаянно хрюкнул. Это вызвало новый взрыв хохота. Знаете, бывают такие моменты, когда никак не можешь перестать смеяться. Воздуха в легких отчаянно не хватает, будто смешинка прыгает из одного в другое, а волна эйфории завладевает всем телом. Вот у нас тогда было именно так. Спасибо школе за этого курносого парнишку, который сначала выглядел закрытым и угрюмым, а на деле оказался добрым другом с отличным чувством юмора. Без него жизнь была бы совсем тоскливой.
Согласно расписанию, которого нет, нам уже пора отправляться дальше. В день, когда наша дружба с Филиппом окончательно закрепилась. Это было несколько месяцев спустя после дня двух плохих новостей. Мама с дядей Никитой не стали играть свадьбу, а просто расписались в присутствии близких друзей. Сейчас мама ходит уже с совсем большим животом и постоянно читает какую-то литературу для беременных. У меня, конечно, сразу возник вопрос, чем она занималась в то время, когда носила меня? Неужели тогда ей не было интересно, «как вырастить счастливого ребенка»? «Секретов выдающейся мамы» я тоже что-то раньше не видел на нашей книжной полке. Ладно, что уж там. Я не обижаюсь. Оскар у нас - своего рода, черновик, потренировавшись на котором, можно начать всё с чистого листа. Чем больше становился мамин живот, тем сильнее она отдалялась от меня. Или я от неё. Не знаю, разве это имеет какое-то значение? Она была озабочена своим положением, а я предоставлен сам себе. Дома находиться было все сложнее. Дядю Никиту я нарочно избегал и игнорировал, так как считал, что холодное безразличие - высшая форма презрения. Большую часть времени я проводил с Филиппом: в школе мы всегда сидели за одной партой, а после гуляли. Иногда я не хотел идти домой, а Филипп под разными предлогами не звал к себе в гости. Я думаю, он не хотел ранить мои чувства, ведь он знает, как плохи у меня сейчас дела в семье. А наблюдение за чужим счастьем в таком положении лишь усугубляет печаль. Но я снова отвлекся, хотя хотел рассказать об одном знаменательном случае в школе.
Во втором классе надо мной начали издеваться одноклассники: обзывали чудилой, прятали портфель, кидались бумажками на уроках и прочее. Постоять за себя я не мог, так как просто не знал, что нужно сделать, чтобы они оставили меня в покое. Пробовал просить не обижать меня, пытался наладить общение, но каждый раз это закачивалось подзатыльником и насмешками. После очередного унижения я решил, что буду игнорировать их, как дядю Никиту, и тогда они от меня отстанут. Увы, эта стратегия работала только с отчимом. Ровесникам же доставляла удовольствие идея бить лежачего и обзывать молчащего. Из «чудилы» я превратился в «терпилу». Филипп злился на меня за мою мягкотелость и не советовал подставлять вторую щеку.
- Они будут донимать тебя до тех пор, пока ты не дашь отпор, - настойничал Фил.
Я соглашался, но набраться смелости никак не удавалось. Да и в такие моменты я понимал, что их издевательства не настолько серьёзные, чтобы затевать драку, где у меня, строго говоря, нет никаких шансов на успех. Ну задирают они меня и что дальше? Можно и потерпеть. Так было вплоть до того злополучного дня, когда мы уже заканчивали второй класс. После уроков я вышел на улицу, пока Филипп задержался в столовой, чтобы взять на нашу прогулку пару булочек с вишнёвым вареньем. На улице светило солнце и я ждал его на нашей любимой детской площадке недалеко от школы. Сидел на качелях и думал о маме. Точнее о том, что свой большой живот она любит больше, чем меня. Издалека послышались чьи-то громкие разговоры и смех. Я обернулся и увидел, что ко мне приближается группа моих мучителей. Удивительным образом, память стёрла их лица, я не помню, как они выглядят. Или не хочу помнить. Поэтому и сейчас со стороны я вижу лишь безликую массу, несущую в себе агрессию. Все они на одно лицо, у них нет лица. Лидер этой маленькой группы предложил остальным повеселиться и обратился ко мне:
- Эй, чудила! Хочешь сыграть в игру?
Я отрицательно покачал головой. Тогда он ответил, что без меня игры не выйдет, так как мне в ней отведена главная роль. На секунду какая-то часть меня подумала, что они наконец нашли в себе людей и решили подружиться. Но только на секунду, ведь в следующее мгновение заводила схватил меня за шкирку и бросил своему товарищу. Портфель мой отобрали и вывернули наизнанку, часть учебников упала в грязь. Оказалось, одноклассники захотели сыграть в какую-то извращённую версию волейбола, где мячом был я. Им - весело, мне - больно. Вспомнив наставления Филиппа, я сжал волю в кулак, выпрямился и крикнул:
- Отвалите от меня!
- Или что? Нажалуешься папочке. Ах, да. Я забыл, у тебя же нет папы, - насмешливо ответил кто-то из них.
И тут я понял, что до этого больно не было. Мерзавец ударил в самую болевую точку, что запустило цепную реакцию невиданных мною доселе чувств: ярость, гнев, жестокость. Изо всех сил, которых вдруг откуда-то стало больше, я толкнул его, он упал и вскрикнул то ли от боли, то ли от неожиданности. Шайка же будто обрадовалась тому, что я дал им повод. Не успел я моргнуть, как оказался на земле. Пять пар ног били меня то в живот, то в спину, то по голове. Их смех был фоном для оглушающего голоса в голове, который повторял: «у тебя же нет папы». Во рту появился неприятный вкус железа, слёзы потекли из глаз. Почему дети такие жестокие? За что они так со мной? Разве я виноват, что у меня нет отца? Или, если собственный отец отказался от родительских прав, значит, и общество никогда не примет тебя? Может, у меня какое-то особенное ДНК изгоя? Я почти отключился, когда на помощь внезапно пришёл Филипп. Его не остановило численное превосходство противников, ведь он не такой трус, как я. Фил с разбегу разбил нос главному из них, брызнула кровь и только что бравый лидер заплакал, как девчонка. Мой друг ударил другого в живот, тот начал задыхаться. Тогда Филипп крикнул, что ему плевать на последствия и он убьёт любого, кто ещё раз притронется ко мне.
- Ты точно больной, - улепетывая восвояси, напоследок бросил главарь своры.
Фил помог мне подняться и одолжил носовой платок, который тут же окрасился в цвет войны, в которой мы с ним одержали победу. Точнее не мы, а Филипп.
- Я же говорю. Нужно дать отпор и они отстанут. Слабых всегда обижают только слабаки. Знаешь выражение: молодец против овец, а против молодца сам овца.
- А я та самая овца.
- Только тебе решать, кем быть.
- Я хочу, чтобы меня просто не было. Не хочу быть.
- Это глупости. Раз ты есть, надо с этим что-то делать. И потом, неужели ты бросишь меня здесь одного?
- Конечно, нет. Ты мой лучший друг. Я и не знал, что ты умеешь драться. Круто ты их отделал.
- Урок, закреплённый кровью, запоминается лучше. Драться я не умею, просто очень разозлился, когда увидел, что они с тобой делают. Если бы не ты, меня бы здесь не было. Все было бы по-другому. Я очень рад, что знаю тебя. Ты тоже мой лучший друг. И единственный, если подумать.
Мы пожали руки и поклялись пронести нашу дружбу сквозь всю жизнь. Такой серьёзный мужской уговор. Я ещё не знаю, что спустя годы нарушу его. Но не будем забегать вперед. В тот момент я понял, что во всём мире нет никого, кроме Филиппа, кто бы служил мне утешением и опорой. Хулиганы больше никогда не задирали меня только благодаря храбрости моего лучшего друга. После этого случая в школе меня начали избегать. Сложилось впечатление, что они забыли о моём существовании. Иногда на нас с Филиппом косились, но мы с вызовом смотрели в ответ и они отводили взгляд. Потом окружающие потеряли к нам всякий интерес. Нас такой расклад устраивал на все сто процентов.
Летом мама родила Германа. В один из ясных июньских дней её выписали из роддома и она принесла домой кричащего красного младенца. Ничего, кроме отвращения, я к нему не почувствовал. Зато дядя Никита был на седьмом небе от счастья.
- У меня родился сын!, - повторял он, обнимая и целуя маму.
Можно подумать, что рождение сына - такая большая радость. Я-то думал, что это досадное недоразумение, с которым приходится как-то жить. Видимо, наличие отца делает ребёнка более желанным. Отцы любят, когда у них рождаются сыновья. А, когда отца нет, рождение сына уже не представляет такую ценность. Я стою и смотрю на общее счастье мамы и дяди Никиты. У их счастья серо-голубые глаза. Оно смеётся беззубым ртом и радуется тому, что появилось на свет. Я чувствую себя чужим на этом празднике жизни. По сути, не будь меня, ничего бы не изменилось. Разве что у мамы бы поубавилось проблем.
- Оскар, не хочешь подержать братика?
Разумеется, я не хотел. Но из любви к маме кивнул. Герман был тяжёлым малым. Я напрягся от его веса.
- Осторожнее!, - дядя Никита нервно заёрзал на диване.
Чует во мне что-то недоброе и не доверяет, но открыто высказать свои мысли не может, так как слишком любит маму. Мы оба её любим и молча терпим присутствие друг друга. Герману у меня на руках не понравилось. Не прошло и пяти секунд в объятьях «братика», как он разошёлся криком на всю гостиную. Мама поспешила забрать чадо и елейно засюсюкала. Дядя Никита мерзко ей вторил. Меня чуть не стошнило от этого приторного зрелища, поэтому я ретировался в свою комнату. На душе было скверно, верить в происходящее не хотелось. Зачем заводить второго ребёнка, когда есть первый и ему отчаянно не хватает любви и внимания? Это потому, что у меня волосы слишком тёмные и глаза не голубого цвета? Я ненавидел отца не только за его гены, но и за то, на какую жизнь он обрёк меня. В своём доме я - посторонний. Эдакая тень, падающая на идеальную семью. Вспомнилась фраза, что и на солнце бывают пятна. Так вот я устал быть пятном. А что, если... В голове появилась идея, которая какой-то части меня не понравилась, а у другой встретила шквал одобрения. Недолго думая, я разбил копилку-динозаврика, которую мне подарила бабуля, и вытряхнул свои «мульоны». Бабушка и мама на праздники всегда дарили какую-то денюжку, а я сразу убирал её на черный день. Он настал сегодня. На всякий случай, я взял с собой все свои сбережения и отправился в магазин бытовой химии.
Продолжение следует…