Вот, смотрю я на вас. Сытых, довольных, жизнерадостных. На всякие пустяки жалуетесь, на беды, которые одним днём решить можно. Подумать только нужно головой, и не упираться рогом, как некоторые. Не всегда стоять на своём добром оборачивается.
Смотрю, вон, на гостей, что поодаль притаились и тоже послушать хотят себе на потеху, не думая о том, что любая потеха для человека может чем-то хорошим обернуться на всю его жизнь. Научить чему-то, или указать на что-то.
Вот смотрю на всех вас и одну историю вспомнил. Про сечника вольного, которого Ведагором звали. Хотя, как знать, может и сейчас его зовут так. Может жив ещё. Вот он старался из всего себе науку какую подчерпнуть и рогом упирался лишь тогда, когда иного выхода нет. Да не всегда такое было. По первости дурак-дураком в тех вопросах, где самый простой путь, это напрямки. Да вот, случилось ему заказ взять один… И было это так.
На том краю Великого оврага, в землях барских, случилось Ведагору гостить. Да вот и свезло ему денежку подзаработать. Нанял его барин один. Обещал серебра в суму столько насыпать, сколько влезет, да сверху и ещё горку монет. А всё за то, чтоб привёл он живым, или на верёвке волоком притащил мёртвым, да пусть хоть бы и принёс лишь голову, с вложенным в рот отростком срамным того человека, что снасильничать задумал дочь барскую.
Ну, всякое бывает. Купалась барыня молодая в речке, а тут холоп пьяный напал на неё. Побил, снасильничал, а потом ещё и похабным способом унизил, срамным образом замарав лицо девичье.
Когда уж барыня рассказать смогла, кто, да и чего, того гадёныша уже и след простыл. В бега кинулся мерзавец. Да не абы куда, а в сторону Захолустья. Где народу поменьше, меж деревень расстояние побольше, да и лес гуще. Там затеряться запросто.
Ну, для сечника мужика простого выследить, дело плёвое. А для Ведагора, так и подавно, что прогулка лёгкая. Имя узнал, как выглядит уточнил, про приметы особые, что мочки уха левого у мужика нет, и ноздря порвана. От чего и кличут холопа, Макар – ноздря. Ну, фантазия у люда на клички небогатая.
Собрался в путь Ведагор, да и пустился по следу. Как уж он след тот брал, не скажу, не знаю. А брехать попусту не интересно. Знаю только, что в одной деревне узнает, будто ночевал Макарка, в другой ему расскажут, что встречали мужика с ноздрёй рваной. Где скажут, что три дня назад проходил мерзавец, где день назад, а где и пять. Так и шёл сечник по следу. То отстанет чуток, то нагонит.
И вот, в последний раз сказали ему, дескать мужик, без мочки на ухе одном и с ноздрёй рваной в пух и прах поссорился с хозяином харчевни на перепутье, проигравшись ему в игру ночного народа. А платить не захотел и отрабатывать не стал. Сбежал. Его мужики загнали на дорогу, что в на Гнильцы. Да только Макар по ней дальше убежал, а мужики не рискнули. До Гнилец тех далеко, да и место мутное. Только название от него и осталось. Давно оттуда никто не приходил. Кто уходил, уже не возвращался. А уж в памяти у всех, что окромя тех Гнилец там и нет больше ничего, кроме леса непроходимого. Ну и, самое главное, так это то, что воняет оттуда постоянно, как ветер дует. Так воняет, будто падаль по всему лесу гниёт.
Но вот, Ведагору бы и самому туда не ходить, и люди не советовали. Но, упёрся рогом, и вперёд. Пообещал же, да и денег хочется.
Сколько уж шёл точно, не скажу. Вроде как четыре дня по дороге пустой топал и никого не встретил. Только, чем дальше забредал, тем чаще дохлых птиц находил, лис гнилых, кабанов. А то и целого слобня дохлого увидал на полянке. И вонища падалью по всему лесу была страшная, будто место это само по себе такое.
И вот, увидал он деревушку небольшую, на плешке лесной. Сады цветут, птицы поют, люди делами своими занимаются, детей много по округе бегает. Даже непривычно такое наблюдать.
Вошёл Ведагор в деревню, осмотрелся. А все вокруг улыбаются, все приветливые. Ну, вроде как дурные какие-то, да только иной дурости и не видно. Вроде люди как люди, обычные. Но приветливые очень и все ему улыбаются.
К старосте местному проводили сечника, а и староста такой же. Лыбится всё время. Гостеприимный, услужливый, приветливый.
- Может и был у нас такой человек, которого ты Макаром называешь. Не знаю, врать не стану. – говорит староста. – А ты оставайся, отдохни. Погуляй, посмотри. Может и найдёшь его. А вообще, оставайся у нас и живи мирно. Не придётся тебе больше по лесам бегать. Нашу деревню мало кто посещает, нам новые люди нужны. Вокруг нашей деревни лес прогнил, от того и зверья опасного тут нет, да и злые сюда не приходят. Живём мы тут все в мире и покое. Никто и никому зла не причиняет, таков в нашей деревне закон. Оставайся.
Поблагодарил сечник старосту за предложение, но пока согласился только отдохнуть и осмотреться. Староста сказал, в каком доме можно остановиться и пообещал, что гостеприимством обижен Ведагор не будет. Да только вот насторожило немного сечника другое.
Как вышел он из хаты старосты, так девочка маленькая за плащ его отдёрнула.
Смотри Ведагор, а девчушке не больше десяти лет. Мрачная какая-то, бледная и хмурная шибко.
- Уходи отсюда. – говорит девочка. – А если отдохнуть желаешь, то не больше трёх дней. До третьего заката покинь деревню нашу и не возвращайся. Забудь о деле своём и о деревне нашей.
- Странные вещи ты говоришь, девочка. – удивился Ведагор. – Надоумил тебя кто, или заставил? А может ты мне сказать чего хочешь, но не можешь? Беда какая с тобой или близкими приключилась?
- Уходи из нашей деревни и никакой беды не случится. Не слушай отца моего. Он из гостеприимства предложил тебе остаться. Останешься дольше чем на три дня, из деревни уже уйти никогда не сможешь. Таков в нашей деревне закон. – сказала девочка, а помолчав немного, добавила. - Не ешь ничего, что тебе принесут. Не понравится тебе еда наша.
Решил Ведагор всё же осмотреться и остался. Да только причин для беспокойства найти не получается. Хату, в которую поселил его староста, уютная, чистая. Правда сквозняки в ней такие, что ночью без шкуры коровьей околеть можно. Каждый день местные ему кушанья разные приносят, улыбаются, разговоры заводят. Всё о странствиях расспрашивают, да о жизни там, в других землях. Восхищаются рассказами, да потом и говорят, что всё равно в их деревне спокойнее и лучше.
А вот еду Ведагор хоть и принимал с благодарностью, но не ел. Слишком уж слова девочки насторожили. Да и каждый раз, как девочку эту встречал, бледность и хмурность её как-то его настораживала. Будто не по себе становилось. С другой стороны, дети чаще со странностями встречаются. Не вам мне рассказывать. А эта, вроде как болезная была, или дурная.
К концу второго дня заглянул сечник в свою котомку, а там и сухари кончились, и мясо вяленое. Вот и решил поесть то, что ему принесли. Каша с яблоком и хлеб свежий.
Вкусно было так, что ум отъесть можно. Хотя, первую ложку с опаской в рот отправил.
Ест Ведагор и мурлыкает от наслаждения. Каша распаренная, кусочки яблока в ней сладость добавляют, маслицем вся эта вкуснятина сдобрена. А хлеб такой душистый и пушистый, что после первого куска остановиться не можешь, пока всё до последней крошки не съешь. Хотя, задним умом, нежный вкус хлеба насторожил. Случалось, как-то Ведагору хлеба такого вкусного поесть, а потом и выяснилось, что кика его готовила, на муке из людских костей замешивая. Ну, да то история другая, давняя.
Как говорится, на полный живот спать Ведагор улёгся, да только у утру забурлило так, что вот-вот позорное случиться, после которого портки только в печке сжигать.
Выбежал на двор сечник, и по пути портки стягивая и себя ругая за то, что так много на ночь наелся, когда живот уже к недоеданию привык, под кустиком смородины уселся и давай трели соловьиные задницей своей напевать.
До рассвета просидел, чуть не задремал. А как полегчало, так из-за куста встал и решил воздухом утренним подышать, по деревне прогуляться. Вот тут нос к носу и столкнулся с мужиком. Глядь, а у того мочки на ухе нет, да ноздря порвана. Без разговоров Ведагор в глаз ему заехал, да и связал.
Как в себя Макарка пришёл, так сам Ведагора и попросил, чтоб тот вывел его из деревни. Дескать, дела тут странные творятся. Люди шибко приветливые, еда больно вкусная, хоть и несёт от неё временами.
- Да вот, хотел я уйти вчера, после заката. – говорит Макар. – А хрен там плавал, в той похлёбке. Не выпустили меня. Как один все деревенские встали, и не выпускают. А всё она, ведьма та.
- Что ты несёшь? Ты в своём уме? – посмотрел на Макара Ведагор.
- А я уже и не знаю, в своём или нет. Знаю только, что чем дольше я тут остаюсь, тем меньше мне хочется бежать отсюда. А это для человека не нормально, хотеть остаться там, где страшно. А мне тут страшно. Я волосы терять начал, клоками лезут. Я кровью вчера мочился. – лепечет мужик.
- Ну, считай, повезло тебе. Выведу я тебя из деревни, прямиком в барские земли. Там тебя, если не вздёрнут, то запортки отрежут точно, чтоб не выкатывал их перед девками молодыми против воли их. – засмеялся Ведагор. В хату свою зашёл, вещи собрал и обратно. Глядь, а вокруг деревенские толпой встали.
- Ты, путник, можешь пока уйти. До заката у тебя время есть. А вот он, уж извиняй, останется. Больше трёх дней у нас прожил, теперь уйти ему никак не можно. Останется. Таков в нашей деревне закон. – говорит староста и улыбается так, ну будто счастье какое привалило ему.
- Вот что, люди. – говорит Ведагор. – Я не из вашей деревни, да и не подчиняюсь я таким законам, потому как у каждого они свои и для себя. А Макарка – ноздря со мной пойдёт. Сделал он дело похабное и ответ держать должен.
- Никому и ничего он не должен уже. Все дела его в прошлом остались. Теперь он с нами, а в нашей деревне похабным делам места нет и совершать их не получится. Таков в нашей деревне закон. – нахмурил брови староста и будто по приказу его немому два мужика вперёд шагнули, чтоб Макара увести.
- Не отдавай меня. – прошептал Макар. – Чую я, тут дела страшные творятся. Ну не бывает так, чтоб деревенские от удавки чужого человека защищали. Что-то страшное они затеяли.
- А ну стойте, мужики. – говорит Ведагор и шашку свою достаёт. – Не хочу я вам вредить, да коль заставите, не сдержусь. Расступитесь и дайте мне мерзавца этого увести.
Договорить не успел, как бросились на него мужики. Да так, что и выбора сечнику не оставили. Одного и второго к Кондратию отправил, как ему показалось. Да только тогда и понял, что не живых людей пронзил, а мёртвых. Валяются на земле два мертвяка, вида такого, будто умертвились они дней пять назад. Ещё не прогнили, не распухли, да только уже серые совсем, с глазами белёсыми, да и червяки по ним уже ползают.
Сечники и не такое видят за жизнь свою, но тут странности были. Не живут мертвяки среди людей так, будто сами живые. А тут и Макарка завопил, будто режут его.
- Развяжи меня, дай мне нож. А то они нас в миг сожрут. Я не хочу такой смерти. Лучше пусть повесят. – орёт мужик.
Смотрит Ведагор, а все вокруг, кто столпился, тоже мертвяки. Серые кожей, с глазами белыми. Губы сухие натянуты так, что зубы наружу оскалом торчат. И старики, и молодые, и дети малые. Даже младенцы на руках у матерей мёртвых, и те мертвы. Но, все как живые наступают, руки тянут.
Не теряя времени даром, развязал мужика сечник и нож ему дал. Спина к спине встали оборону держать. Ждут первого удара, первого выпада силы гнилой. Да только те будто вкопанные встали.
Сквозь толпу та самая девочка вышла хмурная. На Ведагора снизу-вверх посмотрела и говорит, чтоб уходил он и не тронут его. А вот Макар уйти не может, потому как, таков закон деревни этой.
- Она это всё! – заорал Макар. – Она ведьма! Она ими управляет!
- Я? Ведьям? Ну ты и… - не смогла договорить девочка, а лишь охнуть успела, как Макар нож ей в сердце вонзил по самую рукоятку. Обмякла она и на землю упала, как стебель подкошенный.
В тот же миг мертвяки завыли, зарычали. Один сам грудью на шашку Ведагора прыгнул. А пока сечник с ним разбирался, двое других на Макара кинулись и голову ему свернули, как петуху, одним лёгким движением.
Понял Ведагор, что тяжко придётся. К бою приготовился, да только девочка мёртвая, что неподалёку валялась, поднялась. Нож из груди вынула, платьице отряхнула и как гаркнет на мертвяков.
- А ну, встали все! Быстро по делам своим!
В тот же миг разошлись мертвяки в разные стороны. И даже те, кого Ведагор завалил, поднялись с земли и как будто ничего не произошло, побрели.
- Спрячь шашку свою. Не пригодится и не поможет она тебе. Пойдём, прогуляемся. – сказала сечнику девочка.
Убрал тот шашку свою в ножны и за девчушкой пошёл. Смотрит вокруг, а деревня будто, и другая совсем. Все хаты давно в запустенье, а то и вовсе разрушились. Вместо садов цветущих, деревья старые, корявые, мхом поросшие. На некоторых яблоки висят, гнилые.
Где-то мертвяк дрова рубит, другой траву косит. Какая-то баба мёртвая дохлую корову доит. Да только из вымени не молоко льётся, а гной. Да и вовсе, вся живность в деревне мертва. Петух на изгороди половину перьев потерял, без крыла одного, головой мёртвой трясёт и кукарекать пытается хрипло. Псина на цепи, рёбрами, что сквозь шкуру вылезли, отсвечивает. В луже две свиньи валяются, одна вторую жрёт, а той, вроде как, и не плохо.
Все в деревне мертвы, да будто сами того не знают.
Давно это случилось. Помню только, что я болела сильно и долго, после того, как в пруд зимой провалилась. – вдруг начала рассказывать девочка. – Несколько лун в забытье проваливалась на много дней. А как просыпалась, так одной отрадой было мечтать, что вот-вот поправлюсь я и смогу на улицу выйти. Туда, где уже лето наступило. Да только каждый раз я вновь в забытье проваливалась.
Как-то батюшка мой рассказал мне, что на улице уже вторая половина лета. Жарко, яблони от плодов ломаются. А ещё мужики прямо у деревни откопали что-то необычное. Будто от старого мира осталось. Что-то огромное, железное. Всё он радовался, что железа того хватит и для деревни на все нужды и продать хватит, да так, что на пятьдесят лет безбедно жить все смогут.
Вот, под эти рассказы о жизни счастливой и богатой, что скоро наступит, опять в забытье я и провалились. А как вновь очнулась, так странной тишиной окутана была. Огонь в печи погас, лампы потушены были, а вокруг не единого звука. С кровати я встала, смотрю, а в постели своей родители мои мёртвые.
Испугалась я, выбежала на двор ночной. Смотрю, а по всей деревне окна тёмные. Лишь в одном окошке свет горит. Я туда побежала. Не постучавшись, в хату забежала. Смотрю, мать молодая над люлькой сидит. Видать дитя укачивала и задремала. Я её за плечо тронула, а она на пол и упала мёртвой. Я в люльку заглянула, а младенец тоже уже не живой давно.
Страшно мне стало ещё сильнее. До рассвета я по деревне бегала и только смерть кругом. Даже мыши, что копошатся на кукурузной соломе, и те дохлые.
Несколько дней я так жила. Еду, что ещё не испортилась, находила по хатам и ела. Куда идти мне, я не знала, потому как по рассказам отца до ближайшей деревни несколько дней пути. Не дойду ведь. А вскоре и еда кончилась, смрад над деревней поднялся. Вот тогда и смогла я придумать лишь одно.
Нашла я верёвку в сарае, завязала узел на петлю. Другой конец привязала вон к той груше, да и удавиться решила. И вроде получилось, да ненадолго. Очень мало времени удалось мне в забытье побыть. Глаза открыла вновь. Проболталась в петле пол дня, мне и наскучило. Вылезла из неё. Утопиться решила, да тоже самое вышло. Провалялась на дне пруда ночь, рыбу дохлую разглядывая, а на утро камень с шеи отвязала и всплыла. Ну а, про зарезаться, я думаю рассказывать и не стоит. Сам видел.
Сколько раз пыталась, и не скажу уже. Надоело мне это и подумалось, что раз я умерла, а как живая, то и все остальные просто обязаны такими быть. Вот детский разум убедил сам себя в этом и хоть тресни. И вот тогда будто что-то липкое и холодное за спиной своей я ощутила, что-то склизкое и страшное, но в тоже время сильное, злое и печальное. Будто коснулось оно меня.
Первым делом я родителей своих будить принялась. Несколько дней и ночей над ними сидела и повторяла, чтоб просыпались. И первым отец проснулся, потом матушка. И вроде мертвы были, да приласкать меня могли, обнять, пожалеть. Такими они были, какими я их хотела видеть. Счастливыми, родными. Теми, кто всегда рядом. Я была уже не одинока.
Да вот, всё же деревня мёртвая меня угнетала. И начала я тогда потихоньку то одного будить, то другого. Поначалу много дней на каждого уходило, но со временем быстрее начало получаться. А потом и вовсе, все, кто остался, сами проснулись. И коровы, и собаки, и рыба в пруду. Даже мыши на соломе кукурузной и те, вновь закопошились. И хоть окружали меня мертвяки, а я их живыми видела. И сама даже не поняла, как они все, да и вся деревня, вновь облик живой приняла. Тот облик, какой я в своём счастливом детстве запомнила. Сады с яблоками, птички поют на ветвях, пчёлки над цветами порхают.
Лет через десят, или семьдесят, кто там считает, поняла я, то, что всю деревню нашу убило, лес вокруг отравляет. То, что мужики откопали. И коль кто-то к нам погостить придёт, три дня у него есть, прежде чем заболеет и умрёт, одним из нас став.
Закопали мы ту находку, и зараза перестала дальше расползаться. Вот, только, из деревни если кто уходил, в лесу и оставался навсегда. До тех пор, пока я его не находила и не возвращала. Вновь тогда просыпался и жил как прежде. Или не жил.
- Вот и он, теперь, тут жить будет. – закончила свой рассказ девочка указав на Макара, который усердно помогал какой-то мёртвой бабе доставать воду из колодца.
- Это тяжкая ноша для ребёнка. – озадачено прошептал Ведагор и потянулся за своей шашкой.
- Для ребёнка, очень тяжкая. Но, когда мне исполнилось сто лет, это всё казалось пустяками. А ещё сто лет спустя я даже рада, что так всё вышло. Все мои родные со мной. Они не ругаются, не ссорятся. Все счастливы. Всё так, как я запомнила в счастливые мгновения своего детства. И шашкой твоей тут не исправить ничего. Уходи и не возвращайся. Нечего живому с мёртвым дружбу водить. Таков закон деревни этой. – тихо ответила девочка.
Ещё до заката Ведагор деревню покинул и как можно дальше ушёл от неё. Всё спать боялся, зная, что может не проснуться. Так несколько дней и ночей топал, пока из смердящего леса не вышел и пение птиц не услыхал.
Пока шёл, всё думал, что вернётся и силу гнилую изведёт в тех Гнильцах. Да только перед глазами всё девочка та хмурная у него стояла. И, как к людям сечник вышел, так и подумал, что незачем рогом упираться в убеждениях своих. Иногда лучше и отступиться. Пусть мертвы они все там, да ведь живут как люди. А то и лучше людей.
Старик закончил свой рассказ и осушив до дна кружку со сладкой брагой, пожелал слушателям быть умнее и думать, прежде чем что-то делать.
Дети начали разбредаться по домам. Никто и не заметил, как ушли незнакомцы, что стояли поодаль.
Встав с лавочки, старик покряхтел и держась за поясницу, прихрамывая на одну ногу, медленно поковылял в хату.
Рыжая девчушка, напевая глупую детскую песенку, в припрыжку бежала по тропинке. В вечерних сумерках она не сразу заметила, что кто-то лежит под кустом шиповника и тихо стонет. Чуть было не пройдя мимо, краем глаза она приметила несчастного, что просил помощи.
Девочка остановилась, присмотрелась. Под кустом лежал явно незнакомый мужик, не деревенский. Он тихо постанывал и держался за живот.
- Дядя, тебе чего? Захворалось? – спросила девочка и сделала шаг вперёд.
- Да хорошо всё с ним! – раздался голос позади и девчушку схватили крепкие руки. Зажав рот жертве, напавший со спины не позволил ей крикнуть.
- Ну, я же говорил, что просто всё. Можно было мне и не прикидываться. – вставая из-под куста и отряхиваясь захихикал мужик.
- Ну да, зря мы тебе не верили. – послышался ещё один голос и из полумрака вышел третий мужик. Присев на корточки перед девочкой, он осмотрел её как кусок мяса на рынке осматривают, и полапав руками, заулыбался. – Неплохой товар. Хоть ещё и малая, но уже соком наливается ягодка. За такую хорошую цену выставим.
- Да и просто как всё. – ответил тот, что стоял со спины и держал девочку. – Народ тут вообще и страх и осторожность потерял. Ещё двоих – троих поймаем и можно обратно.
- Ну так, а я о чём говорил. – подошёл тот, что притворялся больным. – А вы всё идти не хотели, далеко вам. Да лучше пару лун через лес топать в одну и другую сторону, зато без рисков хорошим товаром обзавестись. Там я ещё светленькую присмотрел, годиков двенадцати, но титьки уже выпирают.
- А я там глаз положил на высокую, в сарафане. Тоже годков двенадцать – тринадцать, но аппетитная. Если выгорит, то я себе её оставлю на какое-то время. – захихикал тот, что сидел на корточках.
- Так она ж потом уже за дорого не уйдёт, если попользуешь. – зашептал стоящий за спиной.
- Ну и что. Мы за эту одну уже получим столько, что в прибыли будем.
- А может и меня возьмёте? Ну там, продадите за монетку. – послышался слегка хрипловатый старческий голос.
Мужики присмотрелись. Из полумрака, опираясь на палку, ковыляя как дряхлый селезень, появился старик.
- Вот же, не повезло. – прошептал тот, кто сидел на корточках.
- Ну да. Валить придётся его и прятать. – раздражённо пробормотал тот, что притворялся больным и достав нож двинулся навстречу к старику.
Встав перед дедом и схватив дряхлого за рубаху мужик замер. Какой-то странный тихий звук, похожий на хлюпанье простокваши, переваливающейся из крынки в бак для творога, раздался в ночной темноте. Мужики, прищурив глаза, начали вглядываться в сумерки и не сразу поняли, что произошло.
Их товарищ, постояв немного возле старика, вдруг повернулся и сделал несколько шагов. В его груди зияла дыра. Будто кто-то или что-то прорвало толстую кожаную куртку, плотную рубаху, прошло сквозь плоть, разломало рёбра и вынуло сердце.
Мужик в недоумении посмотрел на своих друзей, попытался рукой показать на дыру в своей груди и рухнул на землю.
Старик, чавкая и мыча от наслаждения, с нескрываемым удовольствием ел тёплое, только что вырванное сердце, от которого исходили клубы пара, а вместе с ним и стойкий запах крови.
Мужики остолбенели. Старый, на вид столетний дел будто расцвёл, будто помолодел. Его глаза вспыхнули жёлтыми углями, он оскалился. Отбросив свою палку старик метнулся вперёд.
Девчушка на мгновение зажмурилась. Кажется, её кто-то толкнул в сторону и едва удержавшись на ногах, она сжалась и замерла, ожидая чего-то страшного. Но, ничего не произошло.
Открыв глаза, она увидала, как дед Агний одной рукой, вцепившись в горло мужику, который её лапал и оценивал, как кусок мяса, поднял его над землёй. Тот, что держал бедняжку и зажимал ей рот, лежал на земле и безуспешно пытался отползти. Но Агний, наступив ему на грудь, медленно вдавливал в землю.
Посмотрев на девочку, старик поднёс палец к окровавленным губам и знаком дал понять, что об увиденном нужно молчать.
- Поняла? Об этом никому говорить не нужно. Пусть это будет нашим маленьким секретом. – по доброму захихикал старик.
Без слов, лишь кивнув головой, девочка ответила согласием, повернулась и, напевая глупую детскую песенку запрыгала по тропинке.
- Эх, дети. Всё равно расскажет кому ни будь из друзей. Не удержится. Уж сколько баек про меня детишки придумали, и не сосчитать. – старик посмотрел на того, кого держал за горло. – Ну, а как иначе? Дети же. Всё придумывают постоянно. Всякие шалости на уме у них. Ну а, с другой стороны. Ты вспомни себя. Тоже, небось шалил и про стариков всякие небылицы придумывал. Помнишь? Нет?
Стиснув зубы мужик попытался кивнуть. Это у него не очень удалось, но старик всё понял.
- Вот. Я ж говорю, дети. Самое лучшее время в жизни человека, это детство. – Агний прищурился и по-доброму заулыбался одарив мужика призрачной надеждой. Но, почти сразу он нахмурился, и надежда на спасение растаяла. – А вы, значит, детство хотели это испортить?
Лёгким движением, будто в талое масло, Агний погрузил когтистую руку в грудь мужика и также легко вынул сердце. Мужик захрипел и обмяк.
Тот, кто лежал на земле, от ужаса не мог даже крикнуть. Хотя, набравшись смелости и попытавшись, он не смог бы издать и звука. Нога старика так сильно давила на грудь, что воздуха едва хватало на дыхание. Несчастный мог только наблюдать, как это чудовище, бросает труп в сторону, а после с большим аппетитом, с наслаждением прикрывая глаза, пожирает тёплое сердце как мягкое сливочное пирожное, что подают в тавернах Плодородных земель.
- Эх. Давненько я свежатины не вкушал. Годков пятьдесят уж, наверное. Как два сечника меня навестили. – облизывая пальцы пояснил старик. – Ну, теперь у меня запасов мясца хватит чтоб себя побаловать. Ты, когда ни будь печень человечью пробовал? Нет? Под стаканчик мутной это такая вкуснятина. А если её на ломтики нарезать, на хлебушек тёплый положить, немножко подсолить, лучка добавить… Ммммм. Вот, а теперь насчёт тебя. – настроение дела менялось как порыв ветра. Только что, с улыбкой он рассказывал о своих вкусах в еде, и вот уже его лицо вселяет ужас.
- Я. Я не… - шептал мужик.
- Что ты? Напрудить со страхов решил, аль наложил в портки? Правильно решил. Я ещё там, на дворе своём, когда вы сказку слушали, по запаху понял, что ты самый трусливый. А значит, и поумнее остальных можешь оказаться. Трусы, они ведь чаще всего от того и живы остаются, потому что умнее и осторожнее оказываются. И рогом не упираются. Я ж потому и сказку эту затеял рассказать, про Ведагора. Думал, может переубедишь своих дружков отказаться от затеи глупой. Но, видать ум не сразу приходит. А сейчас то, вижу, поумнел ты срочно. Не хочется помирать?
- Нет. – прохрипел мужик.
- Ну, так и не надо. – старик убрал ногу с перепуганного мужика и тот почувствовал, как намокают портки. – Ты сейчас уйдёшь из этой деревне и никогда не вернёшься. А всем, кто на пути будет тебе попадаться, ты будешь рассказывать страшные истории о том, что в этих местах твари всякие водятся, хвори всяческие тут витают в воздухе, и лучше сюда не соваться. А вернёшься, пусть даже с добрыми помыслами, я тебя съем. Это моя деревня, это мой погост. Тут нельзя свои порядки и свои дела делать. Тут всё так, как я решу. Таков закон деревни этой!
Ночь была необычно темна. Луна, что плыла по небу, с большим трудом виднелась через густые тучи. Полностью седой мужик с обезумевшими от ужаса глазами, бежал через лес не разбирая дороги. Бежал и не оборачивался. Бежал, и не обращал внимания на мокрые портки, что противно прилипали к его ногам.
Вот, такая вот сказочка. Для тех, кто на канале впервые и не совсем понял, что за дед такой странный, этот Агний, вам сюда: Как народ ненужное продавал
А можно ещё и сюда: Вавула
Или вот сюда: Расскажи, дед Агний, про живоедов
Ну, а потом, по СПИСКУ, коль интересно будет. Там и другие сказки про Агния, который рассказывает сказки, найдутся.
Ну и по традиции
Спасибо всем, кто потратил своё время на прочтение. Если есть желание поддержать канал (исключительно добровольное, без каких-либо принуждений, обязательств и т.д.), то вот форма ниже.
А напоследок маленькая затравочка
Мужчина, кажется из тех, кто приехал в начале лета, перебрался через невысокий забор, но тут же бросился прочь. Из стойла, грозно рыча и пуская облака горячего пара из ноздрей, на него шёл агрессивно настроенный Васька.
Слобень, земной вес которого был более десяти тонн по самым скромным подсчётам, одной лапой мог втоптать человека в мёрзлую землю, не оставив ему шансов. Услышав голос хозяйки, её крики, зверь выломал калитку и увидав чужака, решил, что тот собирается причинить зло.
Встав над своей хозяйкой, Васька смотрел своими маленькими глазками на людей, собирающихся у ограды, и был готов биться на смерть. Его не пугал шум, не беспокоило и то, что у мужиков были вилы. Кто-то из них всерьёз предлагал убить зверя, потому как на холоде, готовая разродиться, долго не протянет.
- А ну, разойдитесь. – гаркнула какая-то низкорослая баба и распихав мужиков, ворча на их бесполезность, перелезла через ограду.
Васька ощетинился и сделал шаг вперёд. Названная гостья немного присела, согнув ноги в коленях, и сбавив шаг продолжила идти вперёд.
- Осторожнее, он чужих не жалует. – стиснув зубы простонала Лина.
- А мы друг другу и не чужие. Все мы лесом этим порождённые, близки друг дружке. – тихо прошептала женщина и выставив ладонь вперёд коснулась ощетинившейся морды слобня. – Ну, чего ты злишься? Я же просто твоей хозяйке помочь хочу.
Услышав это, зверь будто всё понял. Понюхав ладонь гостьи, он мог в один миг откусить её вместе с частью руки, но присмирел и отступил. Увидав это мужики за оградой зашептались, но всё же не стали спешить со своей помощью.
Женщина осторожно подошла к Лине, не спуская глаз со зверя и помогла ей встать на ноги.
- О, да у тебя уже воды пошли, а ты тут валяешься. Давай как в дом. – прошептала она и под пристальным взглядом слобня осторожно провела хозяйку в хату.
Разложив на полу тулуп и уложив на него Лину, гостья принялась стягивать с хозяйки юбку, попутно интересуясь тем, где можно взять чистую воду и тряпки.
- Вода в кадке, но её нагреть нужно. Вчера мальчишки натаскали. – сжимая зубы от боли рычала Лина.
- Не беда, нагреем. А мальчишки твои где?
- С отцом на рудник увязались.
- Это дело. С малых соплей к труду приучаться нужно. Я своему тоже твержу, что если родится у нас малой, будет с малых соплей по дому помогать. А то, вырастит как папка, что даже сам себе портки постирать не может.
- Я о таком не думала. Они у меня сами хотят помогать. – завывала от боли Лина.
- Значит пример хороший. Это хорошо, когда родители пример могут подать. Я своих родителей почти не помню. Рано они погибли. А твои живы? – гостья вела разговор так, будто сидела с хозяйкой за чаем.
- Живы. Наверное. Не знаю.
- Ну, может оно и к лучшему. Иногда лучше не знать точно. Тогда есть какая-то надежда. Тебя ведь Лина зовут, я не ошибаюсь? Ты ведь не с наших лесов?
- Зубы выдали меня? Не ошибаешься.
- Зубы. Да и не только. Третьего ребёнка за столь короткий срок рожать, это чуждо нашим местам.
- А тебя как звать? Ты же прошлой весной к нам перебралась?
- Именно так. Той весной мы перебрались с мужем. Да не решились ещё, оставаться или следующей весной дальше двигаться. А зовут меня Янгой.
Работа кипит. Но история оказалась куда длиннее, чем задумывалась изначально. Каждый день обрастает новыми моментами. Но, всё же финал близко.
Как только всё будет готово, вы узнаете об этом первыми. Обещаю.)))