Объём и мотивация финансирования влияют на направление научных исследований, темпы вакцинации в мире сдерживаются финансовыми интересами корпораций и политическими интересами государств, а буржуазные политики призывают доверять науке только тогда, когда это несёт им политические выгоды. В противном случае они легко могут продвигать и совершенно антинаучные идеи. Об этом — статья из американского журнала Left Voice. Предлагаем вашему вниманию перевод.
Доверять науке не значит верить в доброжелательность правящего класса.
Во время президентства Трампа всюду попадались на глаза лозунги типа «Факты имеют значение» и «#ВерьВНауку» (“#BelieveTheScience”). Эти лозунги выставляли демократы: дескать, мы, в отличие от невежественных республиканцев, признаём фундаментальные научные утверждения о мире, такие как существование глобального изменения климата и коронавирусной опасности. Заявления демократов об их «серьёзном отношении к науке» позволяли надеяться, что они разработают и будут проводить в жизнь политику, соответствующую научным фактам. Джо Байден обещал воплотить своё уважение к науке в рациональных политических решениях и благодаря этому победил на президентских выборах. С тех пор прошёл год, и теперь настало время посмотреть, выполняет ли Байден данное им обещание.
Лозунг «Действуй по науке» здорово помог демократам в их пропагандистской кампании против президента Трампа, но так и остался всего лишь лозунгом. Вот что написал Джо Байден в «Твиттере» 20 сентября 2020 года: «В отличие от Трампа, я буду слушать экспертов и учитывать их советы — особенно при решении вопросов здравоохранения и безопасности». И что мы видим теперь? — «Нет федерального решения», «никто не мог предсказать» появление омикрон-штамма. Байден заявил, что в преддверии праздника «хочет обдумать размещение заказов» на миллионы тестов. Это заявление от начала до конца лживо. Эксперты по вопросам общественного здравоохранения ещё в октябре представили Байдену план, в котором для оптимизации контроля за праздничным всплеском инфекции предложили ускорить производство и распределение тестов. План был отвергнут. Вместо того чтобы предпринять какие-то значимые федеральные действия, президент пожелал невакцинированным людям уморительную «зиму тяжёлой болезни и смерти», — пожелание, которое было, по-видимому, адресовано и 20 миллионам детей в возрасте до 5 лет, которые не могли пройти вакцинацию.
В статье, опубликованной в конце прошлого года, Б. Дорелль и К. С. Мехта (K. S. Mehta) отметили, что в течение нескольких месяцев можно было бы вакцинировать весь мир, употреби Байден все свои президентские полномочия на ускорение регистрации и производства мРНК-вакцин. Байден предпочёл остаться в стороне. Тем самым он продемонстрировал, что, на самом деле, у него и у его администрации «веры в науку» ничтожно мало. Их гиперсосредоточенность на повсеместном введении в стране вакцинных мандатов выдаёт их истинную цель: любой ценой удержать на плаву экономику США.
Точно так же власти Нью-Йорка постоянно подчёркивают, как важно проходить тестирование, соблюдать «социальную дистанцию» и оставаться дома, почувствовав признаки болезни; тем не менее, более одного миллиона школьников и школьный персонал загнали обратно в переполненные классы, где невозможно соблюдать все правила предосторожности. Несмотря на то, что департамент образования обещал осуществлять строгий надзор на основе тестирования, в реальности еженедельно тестируются менее 5 процентов школьников. Центры по контролю и профилактике заболеваний (CDC) рекомендовали урезать «социальную дистанцию» с шести до трёх футов, чтобы позволить школам размещать в классах вдвое больше учеников. В первую неделю января даже при ограниченном тестировании доля положительных тестов среди нью-йоркских школьников составила почти 13 процентов. Мэр Нью-Йорка Эрик Адамс (Eric Adams), ещё один демократический поборник «действий по науке», признал, что эта доля оказалась довольно низкой благодаря тестированию небольшого количества школьников. Этот известный своей прямотой новый мэр высказался о том, почему школы должны оставаться открытыми, более откровенно, чем многие другие: «Родителям надо работать, поэтому они не могут держать своих детей дома».
Игнорирование властями их собственных рекомендаций в сфере общественного здравоохранения — всего лишь наиболее яркий пример того, что призыв «действовать по науке» почти никогда не означает действительное стремление делать политику в соответствии с материальной реальностью. Сама наука политически скомпрометирована, поскольку научные исследования — часть экономической деятельности и подвергаются такому же капиталистическому давлению, как и вся остальная экономика. Это отлично показано в книге Клиффорда Д. Коннера (Clifford D. Conner) «Трагедия американской науки». Когда науку изображают как область чистого, ничем не ограниченного исследования, свободного от какого-либо политического контекста, она превращается в сказку — вроде той, которую сочинила демократическая партия, чтобы дурить свой электорат. Однако наука существует в материальном мире — её делают реальные люди, работающие в рамках институтов, созданных капиталистическим обществом. Социалист, как никто другой, обязан постоянно привлекать внимание к тому, как в условиях капитализма неизбежно извращаются понятия научной достоверности и объективности, указывая при этом путь к лучшей, альтернативной действительности. Чтобы наука смогла полностью реализовать свой гуманистический потенциал, её нужно освободить от влияния капиталистов и созданных ими правительств.
Наука формируется политикой
Политические реалии формируют науку со времени её появления. Процесс становления учёного имеет классовый характер и пропитан духом капитализма, как показал Майк Паппас (Mike Pappas) на примере студентов-медиков; сходные формы давления применяются ко всем научным программам, в рамках которых учёные приобретают компетентность и репутацию. В частности, в сфере естественных наук аспиранты набираются опыта, работая, в основном, по планам признанных учёных, которые жёстко ограничивают возможность создавать новые направления научного поиска.
Более того: даже работа признанных учёных ограничена — условиями финансирования. Его источники и мотивы неизбежно формируют направление и результаты научных исследований. За последние полвека финансирование науки высокого уровня продвинулось от почти исключительной компетенции правительства к нынешней системе, в рамках которой правительство финансирует базовые исследования, а затем позволяет корпорациям патентовать готовые к рыночному использованию технологии и извлекать из них прибыль. Хотя в наши дни полувековое прошлое у многих вызывает ностальгию, в основе технического прогресса той эпохи лежала борьба США за военную гегемонию. Космическая программа, Интернет, технологии создания виртуальных миров и другие фундаментальные технологические и научные достижения эпохи исследований, проводившихся в интересах государства и на его средства, — все они выросли из чисто милитаристских проектов.
Напротив, в рамках сегодняшней парадигмы, где финансирование науки существенно зависит от частных компаний и фондов, научно-технический прогресс гораздо непосредственнее, чем раньше, определяется погоней за прибылью. В частности, после того, как в 1980 году вступил в силу Закон Бэя — Доула, даже исследовательские университеты были поставлены в такие условия, что стали похожими на стремящиеся к прибыли корпорации, особенно в области биологических исследований. Например, если болезни серьёзные, но страдающих от них немного, то, скорее всего, учёные будут изучать не их, а гораздо менее серьёзные, зато более распространённые болезни. Многие плохо изученные тяжёлые заболевания — вовсе не ставящие в тупик медицинские головоломки; дело просто-напросто в том, что их изучение не финансируется. По этой причине во время кризиса 1980-х годов, когда СПИД поражал, в основном, бедных и небелых людей, ВИЧ/СПИД-исследования оказались не в чести. Столкнувшись с бездействием Центров по контролю и профилактике заболеваний и Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA), члены общественной организации «ACT-UP» сформировали группу «Лечение и данные» (“Treatment and Data”), которая в меру своих весьма скромных возможностей взяла исследование ВИЧ в собственные руки. По иронии судьбы, антиковидные мРНК-вакцины были созданы с использованием технологий, изначально разработанных для использования против ВИЧ.
Даже в истории антиковидных вакцин, которые рекламируют как научное чудо, сказалось порочное влияние науки, ориентированной на прибыль. В начале пандемии сферу медицинских наук на короткое время озарил свет оптимизма: учёные надеялись, что в условиях глобального кризиса вместо духа наживы воцарится дух безграничного научного сотрудничества. Но едва эта надежда стала осуществляться, как вмешался сам главный злодей вакцинного империализма, Фонд Билла и Мелинды Гейтс, и развеял мечты учёных в пух и прах. В свою очередь, вмешательство данного фонда вызвало появление проекта COVAX, который прочно укоренился в нынешней системе защиты интеллектуальной собственности и охраны патентных прав, обеспечивая гигантскую прибыль частным разработчикам вакцин и практически гарантируя неизменность сегодняшнего порочного распределения вакцин везде, где есть расовая дискриминация.
Использование науки не по назначению
Даже когда «добротное» исследование завершено, его результаты вязнут в социальной среде: не все исследования или их результаты доходят до стадии публикации и распространения. Этой информации нужно пробираться через паутину субъектов с особыми интересами по отношению к «результатам» науки. Часто в ходе исследования всплывает такая информация, которая некоторым организациям (финансирующим агентствам, университетам, правительствам, корпорациям определённой отрасли) не по душе. Тогда они стараются похоронить или дискредитировать исследование. Например, Кэтрин М. Флегал (Katherine M. Flegal) стала жертвой 15-летней кампании по дискредитации её исследования, показавшего, что «избыточный вес», на самом деле, фактором риска для здоровья не является. Работе Флегал противодействуют корпорации, которые делают бизнес на снижении веса и медицинском страховании, а также другой классический недруг «науки» —табачные монополии. В ходе анализа данных, полученных в другом исследовании, Флегал обнаружила, что источником некоторых из предполагаемых рисков ожирения фактически является курение, которое в исходном исследовании оказалось неучтённым.
И, конечно же, у корпораций есть отличные возможности и желание финансировать свои собственные исследования, чтобы получать результаты, предназначенные для обслуживания какого-нибудь весьма специфического нарратива. Нередко эти деньги отмываются через партнёрские отношения с престижными университетами. Даже малейшие свидетельства ущербности неприятных для большого бизнеса, но общепринятых в научном сообществе фактов, — таких как опасность для здоровья курения или участие человека в изменении климата, — в руках корпораций способны превратиться в мощное оружие, позволяющее оправдать со ссылками на «науку» почти всё что угодно.
Даже по отношению к публикованным научным открытиям полным-полно конъюнктурных кривотолков и даже откровенной дезинформации. «Научная неграмотность», являясь одним из основных структурных элементов капиталистической социальной организации, встречается гораздо чаще и приносит гораздо больший вред, чем простое, открытое отрицание науки. Многие хорошо образованные люди полагаются на распространяемое в корыстных целях недоразумение, искажённое представление или отрицание просто для того, чтобы не потерять свою работу. Вот только один пример: такие политики, как Лори Лайтфут (Lori Lightfoot), чтобы оправдать требование властей несмотря ни на что держать школы открытыми, ссылаются на исследования, показавшие вредное воздействие закрытия школ на детскую психику. Дело не в том, что наука, на которую ссылаются Лайтфут и другие политические деятели, менее точна или надёжна, чем информация о распространении омикрона, а в том, что эти политики уже настроены на некий желательный для них политический результат и именно он определяет, на какую «науку» им следует опираться. Экономика должна оставаться открытой — вот негласный политический императив, действующий до и независимо от любых научных соображений. По этой причине капиталистам и буржуазным политикам удобно преподносить данную проблему как неизбежно требующую компромисса между двумя плохими вариантами, предрешая тем самым любое рассмотрение альтернативных решений, которые, с «научной» точки зрения, одинаково жизнеспособны, но менее соответствуют интересам капитала.
Признание того, что наука по своей собственной природе имеет политический характер, — это первый шаг в сторону искоренения порочного использования авторитета науки. Призывы «Верь в науку!» представляют собой риторическую уловку, с помощью которой политики наряжают убогие классовые интересы в пышную одежду научной объективности. «Верить в науку» вовсе не означает верить в доброжелательность правящего класса или созданных им правительств. В нынешнюю эпоху кризисов «серьёзное отношение к науке» требует спасения научной деятельности от императивов капитала. Исследователи, учёные и рабочие, как видели мы в начале пандемии, могут и хотят проводить исследования и производить продукцию, чтобы удовлетворять потребности народа, а не обогащать капиталистов. Мы ежедневно видим, как погоня за прибылью подавляет фундаментальное стремление настоящих учёных к сотрудничеству и гуманистическим целям, и цена этого давления — человеческие жизни, в том числе те, что оборвались из-за нежелания таких «прогрессивных» политиков, как Байден, отказаться от охраны патентных прав на «чудесные» антиковидные мРНК-вакцины. И это только начало, впереди будет круче: для решения проблем, связанных с изменением климата, ориентированная на прибыль наука ещё более непригодна. Вот почему социалисты должны взяться за спасение науки. Нам нужно бороться с той политикой, идеологическим обоснованием которой служит лозунг «Действуй по науке!», и выявлять скрываемый за ним конфликт интересов. Самое главное — нам срочно нужно отобрать у буржуазии рычаги управления мощью и потенциалом науки, чтобы передать их в руки самих исследователей и учёных.
Авторы — Оливия Вуд (Olivia Wood) и Б. Дорелль (B. C. Daurelle), Left Voice.
Перевод — Александр Горлов, XX2 ВЕК.