Она никогда не плакала. Вернее, он никогда не видел её плачущей. Странно быть рядом и не видеть такого привычного состояния девушки, как слёзы. Впрочем, привычного в Нэн не было ничего. Она не плакала, когда умерла её мать, не плакала, когда Дженни, её собаку, задрали ночью бродячие кварги, это отродье гиен пустоши. Нет, она не плакала. Только кварги пропали и больше никто их не видел. А сейчас она ревела, как девчонка, размазывая слёзы по щекам, зажмурив глаза и жалобно всхлипывая. Это было так странно, словно другой человечек сидел передо мной и её слёзы выжигали болезненные дорожки уже по моим щекам.
- Иллезиано лари траа... - прошептал я и она мгновенно перестала реветь.
- Врешь, - сказала она жалобно, - ты не знаешь эрланга!
- Не знаю, - пробормотал я, смутившись, - но если б знал, что это тебя так удивит, выучил бы только пару слов, а не это...
- Что - это?
- Что случилось? - спросил я, глядя ей прямо в глаза.
Для этого пришлось сесть рядом и взять её за руку. Нэнни отвернулась, сморщилась. Замотала головой. Плечи снова затряслись.
- Что перевернулось в мире, если ты рыдаешь, ченки?
Даже такое дружеское обращение, принятое с детства, не изменило ничего.
Вообще вся ситуация была какой-то дурной. Я с декабря ходил за магистром хвостом, чтобы он позволил мне покопаться в его библиотеке. Я три месяца выписывал слова на эрлангском наречии магов, обречённо убеждаясь каждый раз, что они не для моего языка и зубов, застревают они и коверкаются там.
Я так хотел рассказать ей, что я чувствую, но сделать это было решительно невозможно. Потом Дэнни натрепал, что можно написать заклинание самому, что он это знал давно, и что если внутри и правда огонь, то может получиться. Ого как я обрадовался сначала. Книгу у магистра нашёл, только облазив все полки и перемазавшись пылью с головы до ног.
– Илллезиии...алле...– напрягал я язык, вылизывая зубы и выписывая внутренние девятки, как было написано в трактате по самозаклинаниям. Адское было времечко, если вспомнить. Я составил три предложения слов по таблице, которую нарисовал сам. Один Мерлин знает, что из всего этого могло получиться. "Иллезиано лари траа вентири эскали глаа. Ланталуори траа наринао искари лаа. Зентари леззи ли траа нари глаа. Иллезиано глаа».
Не знаю, стоило ли все это таких усилий? Признаться девушке в том, что она разожгла во мне огонь? А если ей все это не нужно? Мы знаем друг друга с детства, и друг для друга просто ченки, близкие друзья, но и всё… И всё?
Я даже ни разу не смог произнести это всё нормально, чтобы узнать – получится ли что-то вообще? Это были безопасные слова, ничего непростительного я бы не сотворил, конечно, но бывали же, я читал, случаи, когда парень девушку в лягушку обернул. И потом, там не было формулы. То есть, надо было писать самому. Из сердца. Мерлинова печень! Что я мог написать из своего сердца, которое даже не понимало, что оно чувствует?
А сейчас она плачет. Щёки у меня горели. Что же случилось то?
– Девчонки у миссис Трюфо были, – пробормотала она словно про себя, – платья к Трилистнику* заказали. Красиииивые… А меня не взяли, потому что денег всё равно нет…и у меня обноски одни…
И она горько заплакала, закрыв лицо руками. А я сидел и пружина внутри меня медленно разжималась. Мне хотелось обнять её и рассказать, что всё это глупость, что платье к Трилистнику не самое важное, что я давно хотел ей сказать, что она самая…
– Иллезиано лари траа вентири эскали глаа…– прошептал я одними губами и нарисовал в воздухе семерку указательным пальцем. Это было как маленькое чудо, потому что я думал о Нэн, о её носе, который она считала слишком большим, и делал всё почти машинально, как запомнил по бесконечным повторениям. Семерка засветилась и начала крутиться, превратившись в бледно-жёлтый треугольник.
– Ланталуори траа наринао искари лаа, – прошептал я чуть громче и моя ченки замерла, прислушиваясь. Круг мизинцем вышел кривой и, помаргивая, медленно поворачивался в воздухе рядом с треугольником.
– Зентари леззи ли траа нари глаа. Иллезиано глаа! – сказал я срывающимся голосом, чувствуя, что сердце скатывается и падает куда-то глубоко внутрь. Большой палец мазнул по воздуху знак вопроса без точки. Вопроса, который я оставлял ей. Щёлкнул пальцами.
Знаки ринулись друг к другу, сплелись и вдруг выплеснули прямо на колени к Нэн жёлтого взъерошенного светящегося кота. Не кота, конечно. Золотистого призрака, на которого девчонка уставилась обалделыми глазами. Мне хотелось провалиться сквозь землю, когда она повернулась и подняла на меня жалобный взгляд. Губы ее шевелились, она хотела что-то сказать и это было так невыносимо, что я вскочил. Пропустил момент.
Рядом с котом сидел и осторожно принюхивался маленький лисёнок. Он был белый, полупрозрачный, но вытянутый нос совершенно недвусмысленно давал понять, кто его хозяйка.
– Эсканти тари глоу, – отчетливо произнесла девушка, глядя мне в глаза, – Джек Стенли О 'Доннел, если ты кому-то об этом расскажешь, я превращу тебя в чайник!
Я сделал рукой знак, словно я закрыл свой рот на ключ и щелчком отбросил этот ключ в сторону.
Интересно о чём она? Неужели о том, что она завывала как неясыть из-за того, что у нее нет нового платья?
* Трилистник - праздник урожая и осеннего солнцестояния
Всё истории автора - Смотритель маяка
#Шляпа_и_Шпага #магиянакаждыйдень