Эдуард Мане(1832-1883) — предшественник и вдохновитель французского импрессионизма, будучи новатором в живописи, не был бунтарем, но, тем не менее, всю жизнь его преследовала репутация ниспровергателя основ.
В Школе изящных искусств Мане учился у Тома Кутюра, известного салонного живописца. Он открыто пренебрегал академической выучкой, особенно не выносил классических поз, которые по традиции принимали натурщики в классах. Как-то один из них, некий Дюбоск, обиженно заметил:
— Многие художники мне были обязаны тем, что поехали в Рим.
На это Мане резко ответил:
— Мы не в Риме, и я не собираюсь туда ехать.
***
За шесть лет обучения в Школе изящных искусств Мане получил неплохую профессиональную подготовку, однако отношения между учеником и учителем постоянно обострялись.
Кончилось тем, что Кутюр заявил ему:
— Ну что же, мой друг, если вы претендуете быть главой школы, отправляйтесь творить в другое место…
Неслучайно Мане уничтожил все картины, созданные за это время.
***
По совету одного из друзей Мане обратился к Делакруа с просьбой поддержать его на обсуждении жюри Салона, но старый мастер был слишком слаб, чтобы приезжать на заседания.
Он, однако, счел необходимым посетить выставку Мане в галерее Мартине, где художник представил четырнадцать картин, среди них «Лолу из Валенсии». Потрясенный реакцией посетителей, откровенно смеющихся перед полотнами и даже пытающихся их в ярости порвать, Делакруа, покидая выставку, в сердцах воскликнул: «Как жаль, что мне не удалось защитить этого человека!»
***
Как-то отец Мане, крупный судейский чиновник, пригласил к обеду сослуживцев по Дворцу правосудия. Один из них, которому казалось забавным, что Эдуард марает красками какие-то картинки, неожиданно иронически спросил:
— Вы ведь занимаетесь живописью. У вас что же, талант?
Мане вспыхнул:
— А у вас-то есть талант?
После обеда отец строго сказал:
— Следовало бы знать, что тому, кто намеревается стать художником, талант необходим, а посему заданный тебе вопрос вполне уместен, а вот твой ответ неприличен, оттого, что для судейского служащего талант необязателен.
— Но, папа, хоть ум-то судейским служащим иметь следует, — возразил Мане.
***
Одна из самых знаменитых картин Мане — «Олимпия», выставленная в Салоне, вызвала огромный скандал. Вершина живописного творчества художника была воспринята критикой резко отрицательно.
Интересно, как ее оценили друзья — коллеги:
— Цвет из нее так и прет, — объявил Сезанн.
— Что верно, то верно, Мане отличный живописец, да только женщин писать не умеет. Ну, кто захочет спать с его Олимпией? — посмеивался Ренуар.
***
Мане, благородный и добрый, был ироничен в спорах и даже жесток. Своих врагов он сражал меткими словами. Кроме того, Мане не допускал возражений и даже обсуждений своих взглядов. В результате у него иногда возникали яростные стычки даже с друзьями.
Однажды спор привел к дуэли между ним и литератором Дюранти, холодно оценившим творчество Мане в одной из своих статей. Художник дал другу пощечину, они обменялись секундантами (секундантом Мане был Эмиль Золя).
Совершенно не умея фехтовать, Мане и Дюранти бросались друг на друга с таким ожесточением, что, когда четверо потрясенных свидетелей разняли их, то шпаги превратились в пару штопоров.
Еще не оправившись от бурной схватки, «враги» смотрели друг на друга с большим удивлением: «Отчего мы так глупы, что вздумали дырявить ближнего?»
В тот же вечер они снова стали лучшими в мире друзьями.
***
Огюст Ренуар и Эдуард Мане обменивались мнениями об одном художнике.
— Не говорите о нем с такой злобой, ведь он уже одной ногой стоит в могиле, — заметил Ренуар.
— Верно, — ответил Мане. — Но второй ногой он пока в краске!
***
Когда к Мане пришла известность, в его мастерской появлялось все больше элегантных дам. Художник все чаще заводил интрижки. Жена Сюзанна на это закрывала глаза. Как-то во второй половине дня она встретила его на улице — Мане преследовал какую-то юную особу.
— Вот теперь ты попался! — шаловливо грозя пальцем, сказала она.
— Я думал — это ты! — ответил не растерявшийся Мане. Оба рассмеялись, словно сообщники.
***
Незадолго до смерти в письме к Альберу Вольфу Мане полушутя-полусерьезно заявил: «В конце концов, я ничего не имел бы против прочесть, пока еще жив, великолепную статью, которую вы напишите после моей смерти».
***
Детские годы зачинателя французского импрессионизма Клода Оскара Моне (1840 – 1926) прошли в Гавре.
Юный Моне проводил больше времени в воде и на скалах, чем в классе гаврского коллежа. По натуре он был не дисциплинирован, и школа всегда казалась ему тюрьмой. Он развлекался, разрисовывая голубые обложки тетрадей и используя их для портретов своих учителей, сделанных в весьма непочтительной, карикатурной манере.
***
Когда в Салоне 1865 года были выставлены впервые две работы Моне, критика отнеслась к ним благосклонно.
И только Эдуард Мане обиделся на юного дебютанта. Помещенные в алфавитном порядке, они висели рядом с его собственным полотном и были подписаны «Моне», что вызвало роковое для Мане недоразумение. Когда Мане в день вернисажа появился в Салоне, его друзья единодушно объявили ему, что лучшая представленная им работа — это, бесспорно, онфлерская марина. Взбешенный и смущенный, Мане покинул зал. «Меня поздравили только с одной картиной, — жаловался он, — да и то не моей. Можно подумать, что это мистификация».
После этого случая парижские острословы каламбурили: «Мане тяжело переживает появление конкурента в лице Моне. Как он сам говорит, передав ему часть собственного «МА(г)НЕтизма», теперь он не прочь произвести на его счет «деМОНЕтизацию!»
***
Моне часто одолевали потенциальные ученики, что его сильно раздражало. Однажды он произнес: «Я не преподаю живопись, я всего лишь ею занимаюсь и уверяю вас, что у меня нет времени для такой ерунды».
***
Во время работы Моне над картиной «Женщины в саду» появился его приятель художник Гюстав Курбе, с удивлением заметивший, что Клод, ничего не делая, неподвижно сидит перед полотном.
— Что вы делаете? Разве нельзя работать, вместо того, чтобы без толку сидеть здесь? Вам еще осталось много написать.
— Не могу. Жду солнца, — покачал головой в ответ Моне.
***
Как-то Моне писал серию картин, изображавших старый дуб. Вновь приехав в начале мая, он собирался завершить работу, начатую в конце февраля. Художник с ужасом увидел, что дуб совершенно изменил облик! Он покрылся молодой зеленой листвой…
Моне разыскал владельца земли, на которой росла его «модель», и предложил:
— Плачу вам 50 франков, если вы оборвете с дуба все листья. Он должен быть точно таким, каким я его видел зимой…
— 50 франков? — недоверчиво переспросил крестьянин. — Я согласен!
***
Однажды скульптор Огюст Роден приехал погостить к Моне в Живерни. Близилось время ужина, и друзья направились в столовую. В дверях Моне остановился, пропуская Родена вперед.
— Ах! Что вы, что вы! Только после вас! — воскликнул скульптор. — Разумеется, вы хозяин дома, а я гость, но меня приучили уважать старших!
— Прекрасно сказано! Старших нужно уважать! — ответил Моне.
— Позвольте… Вы что же, полагаете, что вы моложе меня?
— Видите ли…Я, конечно, не уверен…Вы с какого года?
— С сорокового.
— И я с сорокового. А вы в каком месяце родились?
— В ноябре.
— И я в ноябре! А какого числа? Четырнадцатого?
— И я четырнадцатого!
На самом деле, Роден слегка покривил душой. Крестили его действительно 14 ноября 1840 года, но родился он 12-го. Следовательно, Моне действовал совершенно правильно, пропуская его впереди себя…
***
Черный цвет всегда раздражал Моне. В конце концов, он просто изгнал его из своей палитры.
— Черный — это не цвет! — с яростью восклицал он.
По этой причине Моне не любил творчества англичанина Тернера. Однажды, рассматривая одну из его картин, он обронил:
— И это и есть ваш великий Тернер? Вот эта коричневая мазня?
Еще более категорично высказался друг Моне Ренуар:
— Тернер? Да он пишет шоколадом!
***
В любое время года Моне вставал и ложился вместе с солнцем. Он никогда не закрывал окон своей спальни ни ставнями, ни занавесками, так что будили его первые лучи солнца.
Поднявшись, он съедал поджаренную сосиску, выпивал стакан белого вина, закуривал сигарету и отправлялся работать. Когда солнце скрывалось за горизонтом, он ужинал и шел спать. Он часто повторял: «Если солнце спит, что мне еще делать?»
***
Моне как-то раз показал картины из цикла «Тополя» своему соотечественнику, известному насмешнику Эдгару Дега. На картинах с удивительным мастерством передана сила ветра, гнувшего ветви деревьев. Дега смотрел, а потом обернулся к Моне и заявил:
— Извини, дружище, я пойду — у меня такое чувство, будто отовсюду дует. Боюсь простудиться.
***
Как-то к Моне в Живерни приехал знаменитый торговец картинами Амбруаз Воллар. Его поразило, что стен большого дома художника вообще не было видно, их закрывали картины его товарищей.
— Как вам удалось собрать такое количество столь прекрасных полотен? — спросил он. — Я не видел такого богатого собрания даже у самых знаменитых коллекционеров!
— Я всего лишь подбирал то, что никого не интересовало, — ответил Моне. — Большая часть полотен, которые вы здесь видите, подолгу висели в лавках торговцев. В каком-то смысле, я покупал их в знак протеста против равнодушия публики…
***
Однажды друг Моне, известный французский политический деятель и будущий премьер-министр Жорж Клемансо сказал:
— Слушайте, Моне, я дам вам орден Почетного легиона!
Художник посмотрел на него и спокойно ответил:
— Нет уж, Клемансо, большое спасибо. Мне шестьдесят лет. Слишком поздно. Раньше надо было думать.
Всем своим видом он, казалось, говорил: сами виноваты!
***
Однажды некий торговец произведениями искусства нанес визит Моне. Он привез показать старому художнику одну из его ранних работ. Как и любое творение новичка, полотно несло на себе явные следы неуверенности и некоторой неуклюжести.
— Это ведь и в самом деле ваша работа, мэтр?
Моне внимательно рассмотрел полотно, и потом вдруг с силой ткнул в него кулаком, проделав в холсте дыру:
— Моя! Я в то время еще ничего не умел…
— Но, мэтр… — Торговец был в отчаянии. — Вы ее порвали! А я дорого за нее заплатил, все ради вашей подписи… Смею ли я надеяться, что вы замените ее на другую?
— Выбирайте! — И широким жестом, не лишенным презрения, Моне указал на стену мастерской, увешанную картинами.
При этой сцене присутствовал один из друзей Моне.
— Он вас просто надул, этот торговец, — сказал он художнику. — Он же и явился сюда только в расчете на то, что спровоцирует вас на подарок!
— А вы думаете, я об этом не догадался? — ответил Моне. — Только какое это имеет значение? Главное, изъять из обращения работы, представляющие меня в дурном свете! Если бы я был достаточно богат, я бы выкупил и уничтожил все картины вроде этой.
***
Как-то один из знакомых Моне, зайдя в сад дома в Живерни, увидел поднимающиеся к небу густые клубы дыма.
— Что это, неужели пожар? — спросил он художника.
— Да, пожар. Великий пожар! — ответил Моне.
Подойдя поближе, посетитель заметил костер, в котором догорали обрывки холстов.
— Что же вы хотите, — продолжал Моне, — ведь пример мне подал еще Мане. Судите сами. После его смерти антиквары прямо-таки набросились на его картины, хватали все подряд, вплоть до черновых набросков. Этого-то я и боюсь и потому предпочитаю своими руками уничтожить все, что мне не нравится. Тогда и жалеть будет не о чем…
***
У Моне довольно рано стало развиваться помутнение хрусталика. Но по-настоящему он начал слепнуть уже в преклонном возрасте. После семидесяти парижский врач поставил страшный диагноз — двусторонняя катаракта. Тем не менее, художник продолжал работать.
В возрасте восьмидесяти двух лет правый глаз совсем вышел из строя, а левый едва видел. Для того, чтобы «прозреть» хотя бы на несколько часов, художник принимал лекарства, расширяющие зрачки. Но вскоре ему вовсе пришлось отказаться от любимого дела.
«Все позади, — говорил он. — Я слеп. У меня нет больше никакого стимула жить дальше».
И вот произошло чудо. Его близкий друг Жорж Клемансо уговорил великого старика сделать операцию по удалению катаракты. В 1925 году, через три года поле операции, Моне заявил, что у него полностью восстановилось восприятие света. В восемьдесят пять лет он снова начал писать и завершил двадцать две неоконченные картины.
«Секретные материалы 20 века» №22(304), 2010. Андрей Лихой, журналист (Санкт-Петербург)