Лето я любил больше всего; ведь я, как и все дети, практически не находился дома. Мы постоянно были на речке, купались, рыбачили, либо в лесу строили шалаши.
Но все же закончилось очень жаркое и без дождливое лето, не спеша потянулась осень, обрывая с деревьев последние багряные листья. До зимы оставалось совсем немного. Первый снег выпал уже в начале ноября, а за ним придавили морозы. Всегда зима брала своё начало в первых числах ноября, а заканчивалась в марте.
Картинка, которую я подобрал для заголовка данной статьи, соответствует ей очень мало. В то время у нас не было санок, что давало бы легче перевозить дрова из леса. У нас была самодельная, двухколесная ручная тачка. На мне, как и на моем старшем Брате не было теплых валенок, а была лишь давно изношенная и не на один раз прошитая старая обувь. На мне была надетая старая, серая шубейка, шапка ушанка и две разные по размеру и цвету рукавицы. Брат был одет во-что-то подобное, но сейчас я этого точно не помню.
Тогда я ещё не знал, что такое настоящая, холодная и снежная зима.
Наш большой, построенный из бетонных плит трехкомнатный, не считая кухни и большого коридора дом, нужно было отапливать двумя печами, сложенных из кирпича, два раза в сутки. Дров на зиму нужно было заготовить пять-шесть грузовых машин: ГАЗ-53.
Готовить дрова было нескем, да и не неначто было взять горючее, чтоб на пилить в лесу дров, заправить машину, чтоб привезти, и ещё заплатить шофёру.
Ноябрь подходил к концу, (а дрова у нас начинали заготавливать ещё с весны, чтоб их хватило до следующей весны) а у нас во дворе не было и гнилого полена. Наш отец с дедом заготовили себе дров огромную поленницу. (Они всегда заготавливали себе дров столько, что им хватило бы их на два года, а не на один, как у всех людей в нашей деревне). Но он никогда не думал о том, что его дети сидят без дров в холодном, каменном доме. Тогда мне было трудно понять это, чтоб в чем-то его винить.
В этом году на огороде почти ничего не уродилось, но хоть что-то, да было. Наваливший по колено снег, с трудом давал моему старшему Брату катить двухколесную ручную тачку. Он собрался в лес, по-дрова. Я лишь видел то, как он выкатывал её со двора и, то, как он через пару часов закатывал её ещё с большим усилием во двор уже груженую с верхом, нарубленных топором сырых берёзовых дров. Одет он был по осеннему, ведь на зимнюю одежду у нас не было денег. Их не было вообще ни на что, даже на буханку хлеба.
Я из окна наблюдал за Братом, за тем, как он, собрав все свои последние силы, буквально запихивал во двор груженую тачку. Я видел как он замерзает, как замерзали его слёзы на красных от мороза щеках. В его глазах я видел горечь обиды, бессильную злобу и ненависть к чему-то, но вот только к чему? Тогда я не мог понять этого.
Много дней я наблюдал за своим Братом, за тем, как он сутулится от холода, пытаясь согреть дыханием застывшие от холода руки. Мороз его не щадил. Уставший и продрогший от холода он заходил в дом всего на несколько минут, чтоб хоть немножко согреться, чтоб снова выйти на мороз и расколоть дров, которые он привёз. От сырых промерзлых берёзовых дров тепла было очень мало; от того наша Мама и закрывала на зиму зал и большую комнату, чтоб тепла было больше. На зиму у нас оставались жилым помещением - кухня, комната и большой коридор. Когда, наконец-то, Мама растапливала печь, (на это уходило час, а-то и два часа) мы, как магнитом притягивались к ней, чтоб было ещё теплее.
Жили мы, как могли, питались не особо до-сыта, ведь нужно, чтоб запасов с огорода хватило до следующего лета. Хлеб видели очень редко. Из сладкого почти не видели ничего. Но не было важным тогда для меня, что-то сладкое. Для меня стало важным, чтоб дома было тепло, чтоб зима прошла быстрее, ведь я, в скором времени начал помогать Брату возить из лесу дрова.
От дома до окраины леса расстояние было не большим, всего пол-километра, но по глубокому снегу, в холод, это расстояние казалось бесконечным. И так продолжалось каждый день. Через некоторое время, когда я привык ходить в лес по-дрова, мы с Братом решили, что будем ходить в лес по очереди; сегодня он, а завтра я. От этого нам обоим становилось легче; морально, но не физически. Физическая нагрузка мне не была тогда помехой, как и моему Брату, а вот морально - было очень тяжело.
Казалось, что зима никогда не закончится, снег в этих местах никогда не растает, а голодные вороны, которые обычно садились на те деревья, которые были в близи меня, никогда не перестанут кричать.
День за днём тянулась зима, пытаясь пробраться своим холодом в самую глубь моей души. Разрезая при каждом взмахе ледяной воздух звенящим топором, я пытался, как можно глубже впустить его острие в промерзшую берёзу. Взмах за взмахом, удар за ударом - всё слабее становился мой дух; дух восьмилетнего ребенка, у которого есть здоровый отец, который сидит сейчас у себя в тепле и греется горячим чаем с молоком, жадно кусая свежеиспеченный хлеб. (Такие строки даются мне с трудом, даже сейчас).
Слезами обливается сердце ребёнка, который всеми силами старается на рубить в лесу дров, чтоб привезти их домой.
О чем думает, тот восьмилетний ребенок с топором в руках, от топорища которого мёрзнут и немеют пальцы на руках? О чём он думает, когда в его никчёмной обуви вместо тепла - снег?
В его мыслях пробуждается ненависть, по его щекам катятся слёзы, а в его глазах лишь пустота. Детская ненависть, злость и обида поселяются в его сердце, которое все так же обливается горячей кровью.
Когда от каждого взмаха топора - руки всё более и более перестают слушаться и подниматься, тогда же и ноги начинают подкашиваться, отказываясь держать уставшее тело. Бросая топор в снег я обессиленный падал прямо спиной в сугроб.
Я лежал в снегу и смотрел широко открытыми глазами в синее и холодное небо ничего не пытаясь там увидеть. Я просто лежал, глубоко дыша. Когда моё дыхание восстанавливалось, я начинал слышать свист лесных синиц и звуки дятла долбившего где-то рядом сухую, без коры, крепкую и звенящую как сталь берёзу. Слушая эти звуки, я на некоторое время отвлекался от своего гнёта, забывая про то, кто я, и где я есть.
Нагрузив с верхом дров в тачку, я медленно, но решительно толкал её вперёд, упираясь в неровно притоптанный и скользкий снег. Пальцы на руках вновь начинали замерзать, тем самым наполняя мою голову разными мыслями. Когда я выходил из леса, то, мой край деревни был у меня, как на ладони; наш большой, белый каменный дом с синими окнами, дом Соседа Дяди Васи, а за его домом виднелась ограда моего отца, где из-за забора виднелась кабина трактора.
В те минуты я задавался одним вопросом: <<какого моему Отцу в то время, когда он сидит у себя дома, прислонившись спиной к горячей русской печи, а его дети полуголодные сидят дома, а я, при виде всех соседей тащу на себе дрова из леса?>>
Ответа на этот вопрос у меня не было, но даже тогда мне было стыдно за него, и, в тоже время обидно до горечи. Вся эта обида закрадывалась в глубь моего сердца, наполняя тело дрожью. Я чувствовал, как моё лицо начинало багроветь, как к горлу подкатывает ком, а глаза заполняются горячими слезами. Но я быстро старался себя успокоить, чтоб мои слёзы никто не видел; хотя я знал, что рядом со мной никого нет, но, я все равно пытался спрятать, прогнать свои слезы, чтоб не видеть их самому.
Так проходил день за днём, месяц за месяцем.
Дорогие гости и подписчики моего канала, я очень рад и благодарен за вашу поддержку моего канала!