Поведение московской знати по отношению к Феодосье Прокофьевне Морозовой менялось в зависимости от ситуации. Не преуспев в попытках образумить в новые веяния в церкви, и что тщетны даже призывы к материнским ее чувствам, знать все же долго противилась архиереям, которые с таким рвением вели дело боярыни. Особенно усердствовали чудовский архимандрит Иоаким и митрополит Сарский и Подонский Павел - оба люди крайне жестокие. Но даже мягкий патриарх Питирим изменил своему нраву, когда понял, как ненавидит Морозова его «никонианскую веру». «Ревый, яко медведь» (по словам автора «Повести»), патриарх приказал тащить боярыню, «яко пса, чепию за выю», так что Морозова на лестнице «все степени главою своею сочла». А Питирим в это время кричал: «Утре страдницу в струб!» (т. е. на костер, потому что тогда было принято сжигать людей «в срубе»). Однако «боляре не потянули», и архиереям пришлось уступить.
За Морозову – Терем со старыми исчахшими царевнами-тетками (во главе с сестрой царя Ириной Михайловной), с царскими сестрами-перестарками и юными девушками. Они все за боярыню, кроме новой царицы – Натальи Кирилловны Нарышкиной.
Конечно, знать защищала не столько человека, не Федосью Морозову как таковую, сколько сословные привилегии. Знать боялась прецедента. И лишь убедившись, что дело это для неё в сословном отношении безопасно, что оно «не в пример и не в образец», знать отреклась от боярыни Морозовой. На заблудшую овцу теперь стали смотреть как на паршивую овцу - по пословице «в семье не без урода, а на гумне не без урона».
Только братья Морозовой, Федор и Алексей Соковнины, остались ей верны, как была ей верна и княгиня Евдокия Урусова, ее младшая сестра, которая страдала и умерла с нею вместе. Царь Алексей поспешил удалить обоих братьев из Москвы, назначив их воеводами в маленькие города. Это была ссылка, которую никак нельзя назвать почетной. Видимо, царь знал или подозревал, что с сестрами у Соковниных не только кровная, но и духовная связь, что все они стоят за «древлее благочестие». Видимо, царь их опасался - и не без оснований, как показали позднейшие события.
Противоборство боярыни Морозовой и царя Алексея накалялось. Царь и после разрыва с Никоном остался верен церковной реформе, так как она позволяла ему держать церковь под контролем. Царя очень беспокоило сопротивление старообрядцев, и поэтому он давно был недоволен Морозовой. Он, конечно, знал, что дома она молится по-старому; видимо, знал (через свояченицу Анну Ильиничну), что боярыня носит власяницу, знал и о переписке её с заточенным в Пустозерске Аввакумом и о том, что московские её палаты - пристанище и оплот старообрядцев. Однако решительных шагов царь долго не предпринимал и ограничивался полумерами: отбирал у Морозовой часть вотчин, а потом возвращал их, пытался воздействовать на нее через родственников и т. п. В этих колебаниях велика роль «печалований» царицы Марии Ильиничны, но не стоит сводить дело лишь к её заступничеству. Ведь после её кончины (3 марта 1669 г.) царь еще два с половиной года щадил Морозову. Судя по всему, он довольствовался «малым лицемерием» Морозовой. Из «Повести» ясно, что она «приличия ради... ходила к храму», т. е. посещала никонианское богослужение. Все круто переменилось после её тайного пострига.
И эта богатая и знатная боярыня вместе с сестрой, княгиней Евдокией Урусовой, стали ревностными последовательницами Аввакума, и целый ряд лишений и страданий не могли поколебать их твёрдости. Легко понять какую помощь оказывали обе сестры расколу по своему положению, сосредоточивая около себя самых ревностных его последователей; понятно, как это не нравилось царю, который употреблял все средства для их обращения – увещания, угрозы, наказание, и все понапрасну.
В моих книгах по краеведению написано о Расколе.
