Евгений Останькович
«Такое не может быть, потому что не может быть никогда». Эту фразу теперь редко произносят вслух, так как практика жизни не раз опровергла это утверждение.
Но оно живо. Не на слуху, конечно. Осталось оно где-то в недрах психики многих людей.
Но поносить всякими скабрезными словами всяких зашореных ортодоксов нет смысла. Ведь почти в каждом человеке живет это утверждение – активизм, которое когда-то было сформировано природой человека во имя его же самовыживания.
Этот рассказ не только про пресловутую зашоренность на уровне житейского миросозерцания. Его мораль в другом: никогда не принимайте на все сто процентов самые убедительные отрицания…
***
История эта произошла в Домбае. В том старом Домбае, в котором еще не было многоэтажных коробок туристского комплекса, а существовало всего два хозяина. Это начальник альплагеря Виктор Салакин и директор турбазы «Солнечная долина» - то есть автор этих строк.
Я жил в маленьком домике, куда часто «на огонек» вечерами «заскакивали» интереснейшие люди. Помню одну из встреч с моим приятелем, умнейшим и честнейшим человеком, Андреем Барабанщиковым – главным хозяином Тебердинского заповедника, в состав которого входил и Домбай. Андрей знал свое хозяйство, как свои пять пальцев. Я подчеркиваю число пять, так как оно на практике имело большее значение, чем в приведенном ходовом выражении. Дело в том, что у Андрея не было одной руки.
Помню, что в ту встречу, мы засиделись долго, обсудили немало деловых вопросов и перешли на житейскую бытовщину. Разговор коснулся и животного мира Домбая.
У нас в книге учета, рассказывал Барабанщиков, - зарегистрировано почти каждое животное. Мы знаем, сколько в регионе туров, серн, медведей, кабанов, оленей. Волков нет, рысей тоже.
- Странно, - сорвалось у меня с языка. Волков нет – куда ни шло. Но для рысей заповедник весьма удобное было бы место!..
- Нет! – возразил собеседник. Человек давно вытеснил ее из региона. Последний рысий след был зафиксирован лет пятнадцать назад. Тогда по каким-то делам ушел в район Домбай Ульгене, милиционер. И не вернулся. Его труп обнаружили на звериной тропе. Он лежал лицом вниз с перекушенным позвоночником – там, где шея. На плечах были раны. Специалисты определили – «поработала» рысь. Видимо, на человека она прыгнула сверху, с нависшей над тропой пихты. Целый отряд следопытов с собаками обследовали эту зону. Ничего. Видимо ушла через Главный Кавказский хребет в Абхазию. С тех пор в заповеднике ни слуху, ни духу. Даже если они умеют прятаться, то след должен оставаться… Не орехами и одуванчиками они питаются, находили бы шерсть, кости… Нет, значит у нас ни одной рыси.
Нет, значит, нет! Мало ли чего нет в Домбае. Зайцев, например.
***
После того разговора прошло месяцев шесть. Наступил март. Выпал последний по календарю снег. Наступило полнолуние. На небе ни облачка. Это означало наступление сказочных ночей, когда при небольшом морозе яркое ночное светило до боли в глазах серебрит вершины, склоны гор, ущелья. Светило, как днем, только все в голубом отсвете. Прибавьте к этому застывшую тишину.
Так было и двадцатого марта, когда я возвращался в Домбай из командировки. До «Солнечной долины» оставалось километров шесть, когда у самого начала крутого подъема в гору мой «Рафик» неожиданно зачихал-зачихал и остановился. Шофер, чертыхаясь, стал копаться в его внутренностях, а потом заявил, что вышел из строя мотор, и ремонтировать его придется несколько часов. Была полночь, и я решил добираться до турбазы пешком. Найду другого шофера, и тот на своем грузовичке отбуксирует в гараж, в тепло инвалидную автомашину.
Дорога вначале очаровала своей сказочностью. Серебряные склоны ущелья, синие тени от скал и пихт. Прямо в лицо заглядывала луна. Тихий хруст снега под ногами. Я прошел километра два и постепенно, привыкая к окружающему необычному миру красоты, переключил внимание на всякие житейские мысли, машинально заметил привычный ориентир – вековую пихту, ствол которой когда-то ударом лавины был наполовину наклонен над дорогой.
От пихты падала тоже синяя чистая и лохматая тень: поперек дороги от ее края до середины. Мне почему-то стало вроде бы не по себе. А может, это потом я придумал сам себе. Но почему-то не отдавал себе отчета, я не дошел до этой тени. Я свернул вправо и по самой бровке дороги, правее уже начинался крутой спуск в пропасть, обошел прогнутую пихту.
Дальше начинался крутой подъем к последнему повороту серпантина. А дальше уже Домбайский поселок. Я сделал несколько шагов, но что-то опять заставило меня оглянуться.
В метрах пятнадцати, из синей пихтовой тени в меня буквально вонзились два зеленых огонька – это были глаза какого-то хищника.
Дальнейшее я вспоминаю как сон. Я не бросился наутек, не крикнул «пошел вон», а поступил вопреки здравой логике, видимо, по команде дальних предков, сохранившейся в подсознании. Вначале секундный испуг, потом ужас, сменившийся тут же первобытной яростью. Я ни о чем не соображал. Меня просто бросило навстречу этим глазам. Я услышал свой же дикий вопль и рычание. Не мысль, а осколок воображения продемонстрировал готовность: бить, кусать, душить, рвать на части врага.
Зверь, видимо, такого не ожидал. Он не встретил меня в смертельной схватке, а по-пластунски скользнул к склону, потом сделал несколько прыжков и растаял в снежной стенке кустарника.
Я же в эти секунды каким-то чудом нашел под снегом кусок каменной породы и теперь, подобно неандертальцу, готов был бороться за свое существование. Прошла минута-две. Рассудок вернулся. Зажав камень в руке, я зашагал к последнему повороту. Зрительная память вернула происшедшее. Во время бегства хищника я успел разглядеть, что это такое. У зеленых глаз оказалось тело рыси. Я не мог ошибиться, так как был в нескольких метрах от животного. Оно теперь преследовало меня. Я видел, как бесшумно, тот и дело осыпается снег с кустарника.
У рыси была только одна возможность прыгнуть внезапно мне на спину. В зоне поворота дорога была вырублена, в склоне и над ней нависал в одном месте серым козырьком кусок скалы: трамплин для прыжка!
Но я продолжал идти вперед, надеясь, что хищник до этой скалы не доберется. А дальше был уже поселок. Начинался он домиками альпинистского лагеря, где в марте находилось немало горнолыжников. Если я начну кричать – услышат ли они меня. Впрочем, рядом с дорогой находился и домик лесника.
Пока я раздумывал о своих дальнейших действиях на повороте, вдруг засветились колышки бордюра. Мне навстречу шла автомашина. Через минуту я увидел огни фар. Мне повезло. Это был «газик» Салакина. Он остановил автомобиль и спрыгнул на дорогу.
Вместо слова здравствуй, он произнес.
- Какого дьявола! Как ты тут оказался.
- Машина сломалась. Вот иду пешком.
Обрадовавшись встрече, я на какое-то время забыл о рыси. Салакин взялся отвести меня на турбазу. А на полпути Виктор меня спросил:
- А что у тебя на коленях. И тут пришло время юмору. Оказывается, я не выбросил камень, а взял его в машину. Пришлось сообщить о случившимся. В двух словах!
Салакин усмехнулся.
- А я не знал, что у тебя такое больное воображение!
Я не стал возражать. Я так устал от пережитого….
Утром позвонил в Теберду Барабанщикову. Он выслушал меня, не прерывая, а потом спокойно так спросил:
- А у рыси этой были рога?!
- Я вздохнул и положил трубку.