Близкий контакт третьего рода
Вот это ощущение, что ты первым из людей это увидел.
Вот что сейчас с фотосъемкой медведей? Открываем блог … неважно кого… Известного фотографа. Медведи, медведи, медведи, медведи…
Открываем блог другого фотографа. Медведи, медведи, медведи, медведи…
Медведи с радугой, дождем, снегом, в брызгах, с рыбой, без рыбы, медведи в воде, из-под воды, с дрона, на скалах, пляжах, на деревьях... бесконечные медведи. Задом, передом, сбоку, медвежьи лапы, морды, носы, хвосты… Медведи спариваются, спят, едят…
Не знаю, у кого как, но у меня взгляд уже просто скользит, не задерживаясь на этих медведях. Технически - идеально! Композиционно - прекрасно! Сюжетно - просто замечательно! Но… уже не интересно. Потому что каждый теперь так может. Фотографы завалили потребительский рынок своими медведями. Вот спроси меня, какая карточка тебе больше всего запомнилась (а я чуть-чуть в этом понимаю…)? Пожалуй, и не смогу ответить.
Вернее, могу, конечно.
Фотографии Виталия Николаенко я помню до сих пор. Они запечатлелись в памяти. И были, между прочим, черно-белыми. Да, он талантливо снял. Да, он специально готовил мизансцену, знаем. Но сыграло ещё и то, что он был первым. Первым, который снял такое. А потом уже плотину прорвало и поехали снимать - и в Долину Гейзеров, и на Курильское озеро - медведей на фоне берёз, гейзеров и тд.
Виталий всегда рассказывал о своей фотосъемке взахлеб. Делился впечатлениями о том, что ему первому удалось. Он и был первым, первопроходцем. И именно это ценил в своей работе. И к этому стремился, что правильно. Но о самом Виталии немного позже.
Тот, кто идет первым, вкладывает неизмеримо больше труда и сил. В этом ценность его результата. Пусть потом другие достигают результатов гораздо более высоких. Он готовит почву для остальных, прокладывает путь, отрабатывает метод. Другим потом много, много легче.
Нам было сложно - у нас весь бензин вытек на палатку… И визит-центр еще не построили… И дрова надо было клянчить у сторонней организации. И даже колун, чтобы их поколоть (ну, не везти же колун с собой на самолете из города…). Да еще тут щека балансира у снегохода лопнула, гусеницей перетерло, неправильно отрегулировали. Где взять? Опять к Леше Маслову, опять с протянутой рукой. Беда, в общем… Когда ты первый. Но греет!
Конечно, мы не открыли зимовку орланов вот прям так вдруг. Нет. Про неё ещё Степан Крашенинников писал (нет, не депутат Госдумы, и он вообще-то Павел). Он сообщал, что когда ехал на собаках из Петропавловска-Камчатского в Озерную, то по долине реки повсеместно встречал сидящих на деревьях белоплечих орлов. Да и потом много кто, эпизодически бывая на озере, или пролетая на вертолете, сообщал в заповедник о скоплении орланов зимой на озере. Но все это было не то. Мало того, что было совершенно непонятно, сколько их точно - то ли 50, то ли 100, то ли 500. А для охраняемого вида из Красной книги - это важнейшая, ключевая информация. Было непонятно, когда они там появляются и когда разлетаются, и отчего это зависит, возрастной состав птиц был не известен - а вдруг, это только молодежь там собирается? И что, собственно, там происходит, на этой зимовке? И откуда эти птицы - только с Камчатки или аж с материка прилетают? По заповеднику было известно, что там, по крайней мере, взрослые птицы держатся на своих гнездовых участках всю зиму - их там море кормит. А если с материка, то как узнают о скоплении рыбы на нерестилищах за пару тысяч километров? А вдруг она не подошла в этом году?
Короче говоря, нужен был близкий контакт третьего рода - нам нужно было в самую гущу событий.
Утром выехали по льду на юг, на мыс Травяной. Вдоль берега, вдоль берега, где лед уже крепкий и нет полыней. А то, не дай Бог, ухнешь под лед, и соскочить со снегохода не успеешь.
Кстати, мой напарник, начальник заказника, потом, через пару лет, утопил таки оба Бурана как раз во время такого переезда по льду озера. Сразу. Оба. Новых. С нартами и всем снаряжением. За нартами волочилась веревка с привязанным кухтылем (поплавок от невода яркого цвета) - как раз на такой случай, чтобы обозначить место, где техника затонула. Да куда там! У Курильского озера глубина - 300 метров! Да береговые склоны крутые. Потом вызывали даже водолазов (не помню, откуда, наверняка тоже из ТИНРО), да так и не нашли те Бураны. Скатились они со всей снарягой по подводному склону в глубины озера. Списали их потом, конечно. Бюджет…
И вот, мы на месте, разгружаемся на мысе Травяном.
Еще когда подъезжали, видели, что с берега, от устьев небольших речушек и реки Этамынк, с деревьев вокруг нерестилищ при нашем приближении взлетело множество орланов. Цель есть! Орланов полно! Явно больше сотни. Но как за ними наблюдать? Общая картина понятна, но не ради нее все затевалось.
Игорь взял с собой белую брезентовую палатку. Снег же. Мы думали установить ее на каркасе из брусков и уже оттуда наблюдать за жизнью птиц на нерестилищах в непосредственной близости от них.
На второй день палатку сдуло и порвало пургой. Поставили снова. Просидели целый день и поняли, что система не работает. Материя колыхалась даже от небольшого ветерка, птицы пугались и тут же улетали, если прилетали вообще. Палатка казалась им, видимо, слишком чужеродным объектом. Пробовали закидать ее снегом, обложить глыбами плотного, спрессовавшегося от постоянного ветра, снега. И вот тут Игорю пришла гениальная мысль, которую мы эксплуатировали все последующие годы, когда приезжали на озеро изучать и снимать зимовку орланов - а зачем палатка, если можно построить из снега, из снежных кирпичей, укрытия наподобие эскимосских иглу?
В иглу было гораздо холоднее, чем в нетопленом вагоне подмосковной электрички. Но все же лучше, чем снаружи. По крайней мере, была защита от ветра. Кроме того, нас подогревал изнутри неподдельный интерес. Мы первыми из людей видели это! Может я и преувеличиваю сейчас значение этих наблюдений, наверняка так. Но для нас тогда это и правда было переживание сродни тому, что могли испытывать первооткрыватели. Мы почти в упор видели все это кипение жизни на нерестилищах, все это происходило вокруг нас, словно в том, еще неповрежденном мире, где дикий зверь еще не боялся человека.
Вот беркут сел на крышу скрадка, и на нас посыпался снег с потолка, когда он переминался с ноги на ногу (с лапы на лапу?). Вот утренняя поверка воронов - они поначалу садятся в отдалении - все-таки что-то их в нашей снежной хибаре смущает. Возможно наши следы на свежевыпавшем снегу, или мы плохо в темноте завалили снегом лыжи и теперь торчащее крепление или палка, не замеченные нами впопыхах, смущают осторожных птиц. Вот в 2-3 метрах от нас пробегает лиса или выдра. Рыба плещется в ручьях.
Мир был не только молод, он был первобытен и даже первозданен.
Неделя на мысе Травяном пролетает незаметно, потому что проходит в ежедневных трудах. Мы строим несколько иглу в разных местах - в устье рек Этамынк и Хакыцын, в верховьях ручья Кирушутк, на большом, причудливой формы нерестовом озере. Ещё одно - у огромной каменной берёзы на краю тундры. От лагеря в бинокль мы в первый же день заметили, что на ней собирается несколько десятков орланов на коллективную ночевку. Понаблюдать за ней тоже интересно.
В свои засидки мы выходим затемно, чтобы загрузиться в иглу затемно и не напугать своим присутствием птиц, вылезаем из укрытия тоже в темноте. В лагере вся жизнь - готовка еды, просушка одежды - проходит в темноте, светлое время суток не хочется тратить на быт. Тяжело приходится фотоаппаратуре. Она практически постоянно находится на морозе. Батарейки греем в карманах и спальниках. Заносить оптику в землянку, где топится печь, нельзя - сразу отпотеет, в наших условиях не просушишь.
Еще - заготовка дров. Печка, несмотря на свою крайнюю ветхость, а может, благодаря ей, пожирает их неимоверное количество. И с дровами, кстати, на южном берегу озера плохо - березы там практически нет, и вообще-то это заказник, пилить нельзя. Приходится ездить на снегоходе по пойме и собирать сухой ивняк и ольхач, который горит просто очень паршиво. На это уходит целый световой день, в темноте дрова заготавливать не очень способно.
За неделю такой жизни мы основательно подкоптились, извазюкались и изгваздались. Все, пора в баню. В пятницу после обеда едем на пункт ТИНРО. С протянутой рукой, понятное дело: дяденька, пусти переночевать, а то так выпить хочется, что аж в бане помыться негде. Впрочем, Лёша Маслов никому никогда ни в чем не отказывал. Ну, я таких случаев не помню. А тем более, выпить.
Баня! Это мечта полевого зоолога, тем паче зимой, когда намерзнешься в этих иглу, да в этих палатках без примуса. Ну их в баню, эти зимние полевые исследования. А надо сказать, что баня у ТИНРО стояла на самом берегу Озерной. То есть из нее можно было, пробежав коротко по снегу, броситься сразу в реку. Что и было проделано. Причем неоднократно. А река там течет довольно быстро. И вот это ощущение, что твое распаренное, разнятое на косточки, на суставчики, на отдельные элементы тело, погружается в студеные воды прозрачной реки и обволакивается ими, они, эти воды, отекают тебя каждой молекулой. А тем более, там водородные связи, между молекулами… И сначала так холодно, что аж жарко! А потом кожа краснеет, капилляры расширяются, от головы идет пар, мокрые волосы леденеют. И пошла, пошла бежать по жилам кровушка… Это блаженство. О-о-о… это… это было даже лучше, чем… ну, ладно, не лучше, но все равно хорошо. Если просто ведро холодной воды на себя опрокинуть - не то, совсем вот не то. Видимо, дело все-таки в сочетании быстрого течения, турбулентности, ну и чарах этого места. Сидишь в предбаннике, дверь наружу приоткрыл чуть, холодный воздух в легкие качаешь, выпускаешь его паром, а напротив, на другом берегу реки на заиндевевшей березе орлан сидит, в воду смотрит, рыбу ждет. А там, за мысом Пуломынк, видно, как по Ильинской сопке медленно поднимается вверх граница света и тени - это солнце садится за хребтом Дикий гребень. Последний луч. И, раз, пропал… Рядом сидит Игорь, от него валит пар, смотрим на всю эту красоту, молчим, созерцаем. Не нужны тут слова.
Совсем ведь другие ощущения от такой бани, верно?
Игорь Ревенко потом проработал в заповеднике еще лет 15, снимал кино, много путешествовал по Камчатке, изучал поведение медведей. Искал легендарного или даже мифического огромного корякского медведя Иркуйема. Мы с ним вместе ходили на яхте “Камчатка” от Жупанова до мыса Козлова и обратно на мечение сивучей. Об этом, надеюсь, получится рассказ.
Потом, в конце 90-х с женой и детьми уехал в Канаду. Мы как-то вяло переписывались с ним первые пару лет, потом все заглохло. Полез тут в интернет и сразу же нашел его страничку. Оказалось, что Игорь “продолжает снимать природу, путешествовать, медитировать, исследовать глубины своего внутреннего мира и красоту внешнего, творить, любить и дарить любовь”. Конец цитаты.
Во как бывает, вот к чему приводит созерцательность в банях на берегу далекого Курильского озера…
И снова и снова - стыдливая ремарка по поводу фотографий - они не для эстетического переживания, они для свидетельства того, что было увидено и запечатлено. И для проверки себя самого - что так и было, что если и приврал, то не так уж и много. А что до фотографий - уже целое поколение фотографов ТАКОГО на озере наснимало! См. начало этого рассказика.
