В магазине купила два плотных пакета и обернула ими собаку. Чувство было не из приятных: обмякшее тело норовило выскользнуть, кровь капала с одной стороны, и мне приходилось нести на вытянутых руках, чтобы не запачкаться, к тому же картина наконец-то заинтересовала зевак. Я добралась до первых кустов в нашем дворе и оставила ее там. Прежде, чем выйти на тропинку, почему-то выглянула, чтобы посмотреть, чем заняты Дима с соседкой. Баба Лиля сложила руки на груди и смотрела по сторонам, видимо, ждала меня, мальчик замер, когда взгляд остановился на нем, и поднял голову в моем направлении. Я сразу отпрянула, словно делала что-то незаконное, мое лицо пылало. Успокаивая ускорившее темп сердце, я вышла на дорожку и пошла к ним.
- Ну как? – крикнула мне баба Лиля, когда я еще не успела подойти вплотную.
Я смешалась и не нашла слов, поэтому просто кивнула в сторону, откуда пришла. Соседка заглянула за меня, но ничего не разглядела.
- Там, - махнула я теперь уже рукой. – За кустами.
- А чего не идет?
Я то ли хмыкнула, то ли крякнула, будто извиняясь за свои следующие слова, отчего-то стыдно было смотреть в глаза, поэтому я смотрела на свои руки. Кровь была на безымянном и среднем пальцах, я сжала их в кулаки, чтобы спрятать, в первую очередь от себя.
- Вы сходите сами, - еле слышно произнесла я. – Она под сиренью.
- Кто под сиренью? – я обернулась на голос. Дима смотрел по-детски наивно, как обычно бывало раньше, и мне внезапно захотелось заплакать, жалеть бабу Лилю, себя, сына, Боню. Чувства нахлынули и душили, заставляли щипать нос, проталкивали слезы.
- Идите, - я еле сдерживалась.
- Ну я задам сейчас паразитке, - завела ругательства баба Лиля, подняла грузное тело и в перевалку пошла. Это была ее манера общения. В ту минуту она осознала, что что-то не так, но не подала виду, словно это обращение к собаке способно отодвинуть неизбежное.
- Кто под сиренью, мамочка? – снова задал вопрос Дима.
Вот это его «мамочка» раздражало. Он никогда не называл меня так прежде, а меня начинало коробить от осознания того, что кому-то, кроме моего сына, дозволено такое. Я молча смотрела на него, чувствуя, как внутри поднимается ненависть.
- Ты? – спросила я, буравя взглядом его.
- Я, - ответил Дима, - а это ты? – переспросил он, считая все игрой.
«Лиза, может, ты сходишь с ума? Может ты пытаешься увидеть знаки там, где их нет»?
- Иди играй, - кивнула я мальчику на песочницу, и он безропотно выполнил приказ.
Я порывалась пойти в соседке, но понимала, что ей не до меня, что я буду лишним свидетелем, зевакой, пришедшим поглазеть на чужое горе. Надо дать ей время, пусть она сама решит сколько. Я кусала губы, сгрызая верхний слой, постоянно оглядываясь в сторону сирени. Если баба Лиля и плакала, то тихо, до моих ушей не доносилось ровным счетом ничего. Гаденыш созидал, хотя каких-то 15 минут назад сломал одну собачью жизнь. Или это просто совпадение? А если у меня будут неопровержимые доказательства, что это он, что тогда?
Я подумывала уйти с площадки, тем более, что уже действительно было пора. Только проходить мимо того места не хотелось. Можно, конечно, обойти двор с другой стороны, это будет на порядок дольше, но более уместно что ли. Или же предложить помощь? Я запуталась вконец и не сразу заметила, как она шла в нашу сторону, утирая глаза.
- Хорошая была собака, - хрипло сказала баба Лиля, подойдя ближе.
Я быстро закивала, соглашаясь. Губы саднили, так нервничала, что увлеклась, содрав нормальную кожу. Боль – единственное, в чем сейчас я была уверена. Она была реальной, как и причина, породившая ее. В остальном причинно-следственные связи были не ясны.
- Я могу помочь? - негромко спросила я.
Баба Лиля махнула рукой и вздохнула. Я не стала настаивать, говорить не хотелось. Мы просто разошлись: она в сторону дома, мы в обход к своему. Наверное, она позвонит сыну, и он решит проблему. Я уговаривала себя не думать о таких вещах, но постоянно возвращалась к ним.
Вечером мы поужинали по обыкновению вдвоем, Глеб часто возвращался с работы поздно, а иногда, как и сегодня, вовсе был в командировке, и отправились укладываться на ночь. Ритуал с книжками, и верхний свет выключался, доверяя службу ночнику.
Когда я была уверена, что ребенок спит, то выключала его, оставляя лишь небольшую полоску от уличного фонаря. Ближе к утру закрывала и ее, чтобы не вставать вместе с солнцем.
С рождения до трех месяцев Митя спал в своей кроватке, хотя сном это было назвать проблематично. В то время я узнала, что человек может обходиться без полноценного отдыха не одну неделю, и научилась спать стоя. В конце концов мой организм сдался, как и мое терпение, и Митька перекочевал к нам в кровать. Но вот ему уже скоро три, а обратно перебираться он не спешил. Мы купили еще одну кровать и поставили в его комнате, я ложилась спать с ним, дожидалась, когда ребенок отключится и уходила к себе, если Глеб был дома. Когда мы оставались вдвоем, не видела смысла перебираться в пустую постель и оставалась на ночь.
Засыпая рядом с сыном, я всегда чувствовала счастье. Что касается последних дней, то мне было тревожно, мне становилось страшно, когда я ложилась рядом с ним, но показывать свои чувства я не собиралась. Словосочетание «Мой дом – моя крепость» - не работало. Я сама впустила зло и закрыла за ним дверь. Слышала бы меня мама, как я думаю о ее внуке, меня бы точно отвезли в специализированное место.
Уснуть удалось не сразу. Если бы можно выключить голову, как любое электронное устройство, я бы так и сделала. Среди моих талантов быстрое засыпание не числилось, поэтому мне приходилось подолгу лежать, ожидая первой фазы сна. Я прокручивала в голове историю с собакой и пыталась понять, совпадение или нет.
Сплю я довольно чутко. Бывает просыпаюсь и проверяю: укрыт ли ребенок, нет ли температуры? Иногда он будит меня сам, и мы отправляемся в туалет или попить. Бывает, что он говорит во сне или смеется. Я знаю его привычки, как и любая другая мать.
Около четырех я проснулась, и пока мои глаза привыкали к темноте, уши слушали. Все было спокойно, до того момента, когда зрение различило силуэт около стены. Я резко села на кровати, и глаза невольно расширились. Интуитивно поискала рукой Диму, его нигде не было. Тень задвигалась и приблизилась ко мне, укладываясь рядом. Я в ужасе нашарила ночник и включила. На меня в упор смотрели карие глаза, казавшиеся черными. Но в этот раз они пугали.
Я не знаю, как долго все продолжалось, но, не говоря ни слова, он отвернулся к стене и замер. Я все еще сидела на кровати, не в силах шевельнуться и отвести от него взгляда. Меня не покидало чувство, что все это время не я следила за ним, а он за мной. Липкий страх шагал по коже. Гаденыш! Слово возникло внезапно, но я поняла, что оно наилучшим образом характеризует этого мальчика.
Я ежилась в сумерках, пытаясь укротить тревожные мысли, слушая нарастающий стук сердца, пульсирующий в ушах. Выбросившийся адреналин усилил волнение, и меня накрыла паническая атака. Он делал вид, что спит, а я задыхалась от ужаса, не в силах сбавить обороты внутри себя. Механизм был запущен, круг паники замкнулся.
Закрыв глаза, я применила дыхательную методику и позитивные мысли, чтобы успокоиться, всякий раз сбиваясь, чтобы украдкой подсмотреть на него. Он лежал в той же позе, и я снова стала сомневаться в себе. Ощущения были реальными, но были ли на самом деле?