Евгений Останькович
ЕСЛИ ПРИЗОВЕТ АЛЛАХ
(Рассказ)
Светлой памяти большого человека, бывшего
руководителя “Сельэнерго” края посвящается.
Он умирал. Медленно и мучительно. Рак!
Он знал про это. И потому спешил раздать окружающим - медикам и больным ту огромную энергию доброты, что скопила в нем такая разная, такая содержательная жизнь. Когда в тишине больничного коридора нарастало медленное шлепанье его тапочек, я знал - ему бог отпустил еще час облегчения и он спешит ко мне. Потом он садился на мою постель, клал свою высохшую руку поверх одеяла и начинал сеанс психотерапии.
- Повторяй за мной. Позвоночник мой заживет. Я еще буду ходить. Я еще буду ходить...
Когда я стал ходить, то написал письмо в Домбай Халиду Акаеву. Пусть приедет. Надо одарить умирающего старика песнями о сильных людях гор. Жемойда большую часть жизни прожил в горах - строил ГЭС).
Но Халид приехал не один, а привез всех бардов и менистрелей Теберды. Какой это был концерт! Про великое чудо - горы, пестующие дружбу людей. Жемойда ожил. Давно померкнувшие глаза вдруг засветились, что-то в нем проснулось. Видимо, вспомнил своих старых друзей. После концерта, поблагодарив за песни, вдруг меня попросил.
- Есть одна история, которую следовало бы сохранить. Про меня и моего друга. Сделай мне еще один подарок Напиши рассказ об одном моем друге. Посвяти его этим ребятам из Теберды и Домбая.
Вот я и выполняю его просьбу, свой долг перед ним и ребятами, которые помогли умирающему прожить еще несколько минут его молодости - пусть с помощью памяти и ассоциаций, но помогли.
* * *
- Давай молоко. Еще. Теперь хорошо! Степан Степанов заглянул в кастрюлю, в которой Керим мариновал масло для шашлыка, и покачал головой. Там была какая - то непонятная смесь. Отдавало перцем, лавровым листом и еще чем - то, но не мясом.
- Совсем ты ничего не понимаешь, - обиделся Керим. - Ну хоть запах ты понимаешь? Шашлык должен пахнуть раем!..
- Рай - это запах цветов или ладана, - пошутил Степанов. - А какие тут цветы!
- У вас, христиан, неправильное представление о рае. Там пахнет вкусно, - убежденно добавил старик.
- А ты откуда знаешь? Разве там бывал?
- Ты помогай, пожалуйста. Бери шампур, потом мясо, потом лук, потом мясо. Вот так делай...
Руки у Керима худые. Ногти желтоватые, бугристые, как тяжелые наконечники на длинных пальцах - стрелках. Когда пальцы сгибаются, кажется, что происходит это под влиянием веса желтых роговых утолщений.
- В раю я не был. Совесть надо иметь. Туда - очередь. Сначала старший брат, потом - я. Но мой брат пока бурдюк вина выпивает, и на женщин смотрит, как ишак на сено.
- Но ведь бывает и вне очереди?!
- Конечно. Но только если Аллах специально захочет. Скажет Он: “Иди, Керим. Пожалуйста!”. Тогда я и пойду.
- А не жаль будет, Керим, своей жизни?
- Привыкаешь жить, конечно... Но жалеть нельзя. Ведь так надо Аллаху!
- Но жизнь не ружье и не лошадь! - наступал Степанов. - Это и любимая женщина. Это друзья, которым ты нужен. Это ученики твои и дети.
- Ты не так понимаешь, начальник.
- А что такое по - твоему жизнь?
- Жизнь - это твое дело. Чем больше ты сделаешь, тем больше твоя жизнь.
- Но тогда Аллах бывает несправедлив. Ты помнишь погибшего геолога? Какой был деловой человек. Как много он сделал и еще мог сделать! А вот Аллах не дал. Погиб, так многое и не закончив из задуманного.
Керим оставался невозмутимым.
- Значит Аллах дал ему еще важнее работу. А друзья для того, чтобы продолжить твое дело, жизнь на земле. Как дети твои и ученики твои.
- Но ведь все, Керим, не передашь. Сколько всякого накапливается изо дня в день.! А сколько моральных долгов. А сколько бывает невысказанных планов!..
- Ты, начальник, писать умеешь? Пиши в записную книжку. Ученики прочитают и все сделают... Ах, как пахнет! Какой шашлык!..
Когда Керим говорил про рай, в глазах мелькала еле заметная лукавинка. Когда он вспомнил о шашлыке, она сменилась сосредоточенной серьезностью.
- Слушай, Керим, откуда ты все это знаешь? Не читал я такого в Коране.
Керим ответил не сразу. Он немного еще поколдовал над углями. Сорвал с шампура ломтик мяса, попробовал на вкус, вытер руки о кошму и только потом высказал весьма скромное признание:
- Я.. маленький человек. Читать не умею. Поэтому со мной разговаривает сам Аллах. А кому больше верить - книгам или самому Аллаху?
- Хитрый ты, Керим!
- Зачем хитрый? Волк - хитрый. Гюрза - хитрая. А Керим - мудрый...
Внезапно пришел сумрак, подчеркнув контраст размытых очертаний долины с четкими изгибами ярко - розовой полосы, вспыхнувшей по левому краю снежных вершин. Наступил последний для Степана вечер на Центральном Памире, ставя точку на его здешних хлопотах и проблемах. С минуты на минуту подъедут друзья - геологи и строители - на прощальный шашлык. Можно было бы отложить отъезд, потому что завтра у Степана день рождения. Но он всегда старался избегать по этому случаю каких - либо торжеств...
* * *
Ишак не шел, а скорее щупал осторожными копытами крученую горную тропу, которая то натружено уползала к облакам, то обессилено падала по каменным карнизам вниз. И так уже четвертый час. Пора и отдохнуть. Степан поставил ишака в тень, а сам прилег под кургузой скалой и стал наблюдать, как на бреющем полете проносятся рядом и ныряют за длинное седло отрога растрепанные облака. За тем седлом работала команда гидростроителей его друга - Георгиевича. Его вчера Степанов так и не дождался на шашлык. А жаль. И дело не только в прощальной встрече. Надо было договориться насчет Керима. Попросить Георгиевича взять его в свою команду. А еще следовало бы справится о помощи семье погибшего геолога, что жила в городке гидростроителей. Да и вот этого хвостатого приятеля - ишачка по кличке Арбуз - жаль отдавать в неизвестно какие руки.
Еще немного - и дорога повернет от гидрогородка к вертолетной станции. А дальше - долгие перелеты с последней посадочной площадкой на горном Кавказе, где тоже ожидала Степанова родная геология...
Пора в путь.
- Ну, приятель! Поехали! - Степанов потрепал Арбуза по его повидавшей виды спине. Но ишак стоял, как вкопанный.
- Устал, Арбуз? А ты думаешь, я не устал! Морда ты бессовестная...
Арбуз, как бы в знак согласия, мотнул головой. Бить Арбуза бесполезно - это все равно, что хлестать прутом по дубовой колоде. Успех один и тот же. Степанов пустил в ход льстивые обещания.
- Мальчик ты мой! Ты самый умный и красивый. Поехали. Знаешь, чем я тебя угощу? Дыней. Хочешь дыню?
Но Арбуз не подавался на уговоры.
- Может, тебе спеть? Или сплясать! - начинает выходить из себя Степанов. - Может, тебе...
Сухой частый перестук впереди и сверху вдруг привлекает внимание. Пыльное облачко сползает вниз поперек тропы, неимоверно быстро вспухая и расползаясь по склону. Перестук становится все громче, перерастая в громовой раскат. Резиновой горячей подушкой в лицо бьет воздушная волна. Степанов видит, как перепрыгивают через пыльное облако огромными серыми кузнечиками скальные обломки. Рябым стремительным потоком течет вниз мелкая каменная шелуха. Лавина сотрясает ущелье. Грохот уперся в склоны хребта, расщепился и отскочил десятками гулов, уплывших к вершинам и ставших там глухими стонами гор.
Когда последний стон растворился в небе, Арбуз деловито засеменил по тропе вперед. Только теперь Степанов понял своего чуткого четвероногого друга.
- Скотина ты моя золотая? Тебе медаль за спасение надо дать. Спасибо, Арбуз!..
Арбуз весело оскабился, кося глазом на хозяина, словно спрашивая: "Ну что? Ты теперь понял, в чем дело, садовая твоя голова! Чутье, брат, у нас, ишаков, получше, чем у вас - двуногих!.."
В воздухе пахло серой и каленым железом. Керим, наверное бы, сказал, сто так пахнет в аду, вспомнил вчерашний разговор Степанов. Вчерашний! А сегодня он чуть не попал не в рай, а в ад - каменный ад. Это что? Предупреждение или удача? Подарок ко дню рождения... Память выволокла из прошлого далекий летний вечер на вокзальчике небольшого южного городка на Кавказе. Где - то вяло переругивались сонные паровозы. Тогда Степанову очень хотелось спать, но его поезд вот - вот должен был приползти из пыльной степи. Он то и дело поглядывал на часы, борясь с дремотой. Потом почувствовал чей - то взгляд. Степанов приоткрыл глаза и увидел пожилую цыганку, которая сидела напротив. Это ее взгляд не давал покоя. Увидев, что он открыл глаза, цыганка встала и направилась к нему. Что она скажет? Во всяком случае, просить ни о чем не будет. Слишком гордый у нее вид.
- Ты прав, сыночек, - сказала женщина. - Я ни о чем не буду тебя просить. И гадать тебе не буду. Такие, как ты, сами нагадывают себе будущее. Берегись только своих дней рождения! Я хочу, чтобы ты жил...
Она повернулась к Степанову спиной и, подобрав рукой длинную черную юбку, растаяла в темноте.
В той встрече, в том странном монологе цыганки было нечто мистическое, смахивающее на провидение. Потому и запомнилось Степанову. Нет - нет, да и зазвучит: "Берегись своих дней рождения!". В сегодняшний день, кажется, пронесло...
Степанов готов поклясться, что ни разу не смог уличить самого себя в суеверии. Но память о той встрече жива и сегодня затянула в омут невеселой философии.
* * *
Все может случится. Вот, как сейчас, будут торопиться куда - то облака, будет сочится также лиловым варевом ущелье, в его, Степанова, вдруг не будет совсем. Смерть вообще Степанову не страшна, страшна неожиданность. Была все же истина во вчерашней шутке Керима! Надо всегда быть готовым ко всякому. Попал бы сегодня в каменный обвал - и прощай книга, которая в рукописи, в четырех дерматиновых тетрадях, хранится в чемодане у дальнего родственника. Кто о ней знает? А ведь нужная книга - о поведении гор.
Арбуз приостановился, осторожно ступил на тропу особенно опасного карниза. Еще издали Степанов прочитал знакомую надпись на плоском камне: "Помни о встречном".
Степан хорошо знал, что это означает. Если здесь, на узком дощатом настиле, встречаются два всадника, то им не разминутся два всадника, то им не разминуться. Кто - то один должен уступить дорогу. Но как? Не прыгать же в пропасть!...
Степан сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Из - за поворота вернулось приглушенное эхо. Опять свистнул. И опять только эхо. Значит, никого впереди нет. Арбуз снова застучал по карнизу.
Кусок скалы выпирал из стенки первого поворота. Чтобы проехать - надо наклонить голову влево. Степан наклонил голову и вдруг почувствовал сильный укол в шею у самого затылка. Он обернулся.
На уровне глаз, совсем рядом, полосилось желтыми разводами тело кобры. Змея, цепляясь за выступ, пыталась не то переползти на вросший в скалу куст, не то снова броситься на человека.
Степан резко отмахнулся, правой рукой сбросил рукавом ватной куртки кобру в пропасть. Он еще видел, как, падая вниз, бьется о выступы скал желтая змеиная спираль, а холодная одеревенелость уже сдавила плечи и шею. Все перестало существовать, кроме вопроса: что делать?
* * *
Начальник строительства ГРЭС Владимир Георгиевич Жилов то и дело торопил лошадь. Вчера сломался вертолет, и он не мог прилететь в лагерь геологов, чтобы попрощаться со Степановым. Теперь Жилов надеялся перехватить друга на развилке. В том месте, где Степанов должен повернуть от городка гидростроителей. Вот и поворот. Успел ли? От развилки путь в сторону лагеря геологов почти не просматривался. Он был закрыт мощным выступом скалы, за которым начинался дощатый настил узкого карниза.
На всякий случай надо еще подождать. Владимир Георгиевич уже хотел было спрыгнуть с лошади, как вдруг услышал крик ишака. Совсем рядом. Крик был знакомым. Арбуз! В чем дело? Арбуз никогда не отличался любовью к таким долгим интермеццо. Прошла минута... две. Но Степанов не показывался. Зато опять ишачий крик.
Любопытство, а может быть, наитие умудренного жизнью человека заставило Жилова доехать до поворота и заглянуть за выступ. Там действительно стоял Арбуз. Степанов, обжав длинными ногами своего лохматого приятеля - карапуза, что - то писал. И это на страшном карнизе! Лучшего места для сочинения мемуаров, конечно, не найти?!
Жилов оставил лошадь и поспешил к другу.
- Степан!
Тот не поднял головы.
- Степан, ты слышишь меня?
Опять никакой ответной реакции. Что с ним? - удивился Владимир Георгиевич. Бывали, конечно, случаи, когда психика изменяла людям на большой высоте. Но такое не могло случится со Степановым.
Сзади требовательно и призывно заржала лошадь. И это ржанье разбудило Степана. Он выпрямился и словно впервые увидел Георгиевича. В глазах и радость, и удивление, и страх. Протянул записную книжку.
- Что? - не понял Жилов.
- Книжку возьми. Там главное, что не успел сделать. Там - завещание.
- Зачем?
- Кобра укусила... В затылок. В книжке - главное. Не забудь про рукопись книги. Ее адрес указан...
- Кобра? Давай сюда!
- Поздно.
- Слезай, тебе говорят!
Едва Степанов сделал попытку выбраться из седла, как ахнул и схватился за шею.
- Что? Опять укусила? Слезай! Повернись.
На шее у Степанова Владимир Георгиевич увидел крохотную ранку.
- Как же она укусила одним зубом? Кстати, и зуб на память оставила. Смотри, смертник!
В руках у Жилова рыжее острие - короткий обломок колючки.
- Слушай! А кобра действительно была? Сам ее видел? Тогда удивляюсь, как она тебя действительно не хватила. Везет же людям!
- А я сегодня и в камнепад чуть не попал!
- Спрячь свою записную книжку. Еще пригодится.
- Это если призовет Аллах?
- Причем Аллах? - Георгиевич опять не понял Степана.
* * *
С тех пор Степанов никогда не расставался с записной книжкой. В ней появилось столько всяких абзацев, именуемых Степаном долгами, что ему, как сказал бы Керим, Аллах обязан подарить долгую жизнь, а может быть, и бессмертие - были бы хорошие ученики и настоящие друзья.