Автор Сергей Матюхин
Конечно, греки знали о Геркулесовых Столбах, они заплывали и за Гибралтар, возможно в лице Одиссея, то бишь Улисса, что, возможно, является собирательным образом, - так или иначе, имя Лиссабона может вытекать и отсюда, из греческого названия этого места Олиссипо.
С другой стороны, оно появилось позже финикийского названия Алис Уббо - «Любимая Бухта», поскольку финикийцы приплыли раньше Улисса, точнее - после того, как здесь уже обосновались иберы из Африки, но до того, как сюда пришли кельты, смешавшиеся с иберами. Эту смесь и обнаружили римляне, вытеснившие из этих краев карфагенян и окрестившие страну Лузитанией - по имени населявших ее кельтиберийских аборигенов.
И как водится, римляне наследили больше всех, чему свидетельство - Эвора, на латыни - Эбора Цереалис - один из центров римской Лузитании, наряду с Фелицитас Юлия, как римляне переименовали в честь любимого Юлия Цезаря Любимую Бухту финикийцев и греков (правда, забегая вперед, скажем, что Улисс в итоге восторжествовал в имени Лиссабона, ставшего у арабов Лисбуной, т.е. подхалимская римская топонимика не прижилась).
Кроме Эворы, где римская манера строить акведуки пережила века. И даже храм Дианы дотянул до наших дней, хоть и выглядит странно в контексте средневековой застройки, будто выпавшая вставная челюсть. Может, поэтому, пока он не попал под охрану ЮНЕСКО, ему находили самое парадоксальное применение: ну ладно, когда в качестве театра, но ведь и в качестве оружейного склада и даже скотобойни - видимо, с учетом того, что Диана была богиней-охотницей.
Само собой после сюда пришли мавры, то бишь смесь арабов с берберами, - опять-таки через Геркулесовы Столбы, по протоптанной иберами дорожке. Второе пришествие африканцев стало прелюдией к реконкисте, чья фуга будто только и ждала повода вознестись к небу мощными аккордами готических соборов, таких как Санта-Мария в Эворе, где готика еще наступает на пятки романскому стилю.
Тут стоит заметить, что между маврами и римлянами затесались свевы и готы, выходцы из Скандинавии, предки викингов, варягов и просто шведов. И они внесли свою скромную лепту в становление Португалии как европейского государства, за что после изгнания арабов очень активно взялись крестоносцы, особенно из Ордена тамплиеров, который многие привычно ассоциируют лишь с его подвигами на Востоке. Да нет, на западе он еще больше натворил, превратив скромное графство Портукале, от римского Порта Калис на реке Дору, в королевство, шагнувшее и за реку Тежу - последний рубеж перед броском Реконкисты на юг, из-за чего Эвора считается столицей провинции Алентежу, в переводе «За рекой Тежу».
Ну а вслед за тамплиерами сюда пришли мирные иезуиты, обуреваемые зудом народного просвещения, что превратило Эвору в университетский город, а на пике просветительского бума одарило его такой достопримечательностью, аналог которой мы видели разве что в чешском местечке Кутна Гора. Речь о местной «Часовне костей», построенной действительно из костей 5 тысяч монахов под девизом над входом в часовню: «Наши кости ждут ваших». В общем, еще одна интерпретация идеи «мементо мори».
Поэтому больше, чем кости, нас поразили голоса внутри часовни. В поисках источника звука мы обнаружили...находящийся этажом выше детский сад. Удивились и - успокоились: все в порядке, жизнь продолжается.
И в бодром настроении мы по следам крестоносцев ринулись на юг, наткнувшись на выросший из скалы город-крепость Марвау, что, как явствует из названия принадлежала маврам, пока не была отвоевана королем Динишем 1-м, который спас Орден тамплиеров от гонений как Папы римского, так и короля Франции Филиппа Красивого, убийцы магистра Ордена Жана де Моле и его соратников.
Так вот, король Портукале не только укрыл выживших рыцарей, но и переименовал их в Орден Христа во избежание дальнейшего их преследования. Тем более, мавров очень быстро сменил новый враг - Кастилия с ее ненасытной инквизицией. До границы с ней с отвесных стен крепости можно добросить камень. И не только камень. Вдоль стен на высоте 862 метра предусмотрительно оборудованы хорошо проветриваемые туалеты.
Синхрон: «Получи, фашист, гранату!»
Здешняя цистерна еще готова принять запасы воды. А вот почта похоже не работает. Ладно хоть дверные звонки функционируют.
Синхрон: «Вот так...Средневековый звонок!»
За одной из дверей нам открыли. Дверной проем был настолько по-военному низким - как вход в землянку - что мы подумали, будто здесь живут карлики. Да вроде нет...
Хотя собачонки - действительно мелкие и своенравные. Зря они искушают судьбу, испытывая терпения потомков доблестных тамплиеров!
Синхрон: «Видишь, крюки? На них вешали у столба на площади!»
Кстати, римляне тоже здесь были, дав этому месту грустное имя Герминиус Минор, хотя должен бы быть Мажор: ведь поля расстилающейся вокруг Лузитании снабжали империю хлебом и вином, и даже мрамором для строительства вилл.
Зато следующий город-крепость на нашем пути - носит уж точно мажорный оттенок. Это - Обидуш, оспаривающий у Иваново жизнеутверждающий титул «город невест». А все потому, что уже упомянутый король Портукале Диниш 1-й был не только доблестным рыцарем, но и поэтом. И не только на бумаге - иначе разве он бы подарил целый городок своей невесте Изабелле Арагонской !(Заметьте, что не Кастильской и что Арагон в 13-м веке были с Кастилией разными королевствами).
А еще через пару веков в здешней церкви венчался 10-летний король Адьфонсу 5-й на своей 8-летней возлюбленной. Так что место это - намоленное, магическое, молодожены прямо-таки ломятся сюда, и все невесты надеются либо на дорогой свадебный подарок, либо хотя на ранний и скорый брак.
Есть, правда, одна опасность: странствующие рыцари тоже забредают сюда за новой амуницией и иногда это кончается мелкими стычками.
Синхрон: «Подходи, жалкий трус! Ну?! Твой выпад!»
Агрессивность нынешних рыцарей-бродяг объясняется тем, что настоящих мельниц в Портукале почти не осталось, а в ветряки новой модели трудно попасть.
Да и конкуренты появились. По сути - потомки изгнанных отсюда мавров. Видите, вывеска «Алькайда»?
Слава Богу, хозяин ресторана, мужчина из Мозамбика нас успокоил: Бен-Ладен, будь он не ладен, мертв, сейчас это просто спекулятивный брэнд для игры на политическом рынке. Что же касается названия заведения, то алькальд - значит «старейшина» по понятиям пиренейского Средневековья. Мы успокоились и поехали дальше: ведь впереди нас ждала Баталья.
Не с ветряными мельницами, конечно, а с Прекрасным - в лице доминиканского монастыря Санта-Мария-да-Витория, одного из лучших образцов готики на Пиренеях. Но почему готики с английским налетом? Причем тут Баталья и Витория? - А притом, что в 3-х километрах отсюда, на плато Алжубаррота действительно состоялась судьбоносная баталия, то бишь битва португальцев с кастильцами, которая закончилась викторией для молодого короля Жуана 1-го, по случаю чего он и решил воздвигнуть обитель с участием английских мастеров, поскольку после битвы решил укрепить обороноспособность своего королевства браком с внучкой английского короля, что имело два важных последствия: во-первых, виндзорский договор о вечной дружбе и взаимопомощи, а во-вторых, рождение сыновей, в том числе и принца Энрики, вошедшего в историю как Генрих Мореплаватель.
Поэтому из Батальи мы устремляемся на самый юг, в городок Сагриш провинции Алгарве, название которой происходит от арабского Ал Гарб («Запад») и которую Энрики получил вместо трона, что его, видимо, вполне устроило, т.к. вместо дворцовых интриг он мог сосредоточиться на открытии мира. А будучи магистром Ордена Христа, как стал зваться Орден тамплиеров, он имел еще и финансовую возможность создать школу навигаторов здесь, рядом с самой юго-западной точкой Европы, мысом Святого Винцента, который еще финикийцы считали концом света, а римляне называли Промонториум Сакрум, «Святой Мыс», на который и выбросило тело христианского святого, чему не помешала даже 60-метровая высота берега, похожего на гигантскую буханку хлеба с отломленным краем.
Касательно же форта на соседнем мысу, то он неоднократно перестраивался и в нынешнем своем виде помнит как адмирал Нельсон разбил здесь испанский флот. Но сохранились и более ранние подлинники, как то часовня Носса-Сеньора-да-Граса, заложенная великим магистром, н верхушку которой регулярно прилетают чайки, будто души «птенцов из гнезда Генрихова», которые в ходе организованных им экспедиций расставили столбики, вроде этого, на всех континентах, кроме Австралии и Антарктиды.
Между тем, покоряя расстояния и пространства, португальцы в полном соответствии с теорией Эйнштейна совершали и временной, цивилизационный рывок, визуальной метафорой которого на пике Эпохи великих географических открытий явился стиль мануэлино, названный в честь короля Мануэла Счастливого и содержащий в себе помимо пламенеющей готики и ростки стилей будущего - барокко, рококо, арт-нуво и модерна вперемешку с декоративными элементами из морской тематики - скрученными канатами и армиллярными сферами, которые использовались в навигации. И эта эклектика неповторима!
Ярчайшим примером чего является королевский дворец Паласиу-да-Пена, который возвышаясь над долиной в окрестностях Лиссабона, будто нежится в пене тумана, обволакивающей ландшафт с рериховской магией, и одновременно стряхивает с себя пену облаков. Этот образчик архитектурного обжорства в стиле мануэлино - плод фантазии короля Фернанду 2-го, которым стал немецкий принц после женитьбы на Марии 2-й, королеве Португальской.
Как и его земляк, король Людвиг 2-й Баварский, Фернанду был романтиком и мечтателем, грезившим образами героической рыцарской эпохи. Но, как мне кажется, благодаря более благодатному культурному материалу построил на месте монастыря иеронимитов дворец еще более эффектный, чем знаменитый Нойшванштайн. Кстати, архитектурное новаторство создателей дворца Пена наводит на мысль, что, возможно, и мастера знаменитой каталонской школы, включая Гауди, знали о существовании подобных шедеврах.
Скажем, рядом с Паласиу-Да-Пена находится еще одна жемчужина мануэлино - Кинта-да-Ригалейра, или как еще его называют «масонский замок», при созерцании которого вспоминаются не только короли Портукале, рыцари и поэты, потратившие свой пыл не на донкихотские мельницы, а на штурм «мельниц мироздания».
Вспоминаются при виде зашифрованных в архитектуре философских ребусов и мистические тамплиеры, спонсоры всего этого международного проекта под названием «Эпоха великих географических открытий», благодаря которому португальский язык стал пятым в мире по распространенности. Другими словами, возник Португальский Мир, «Пакс Португиз», со своим менталитетом и обаянием.
После всего увиденного вызывают лишь недоумение попытки ряда знатоков считать искусство Португалии частью испанского. Да оно - абсолютно уникально и эндемично! И как сказал Жермен Базен: отличается от испанского не меньше, чем французское от немецкого.
Даже знаменитые азулежуш - керамические плитки, которыми португальцы любят облицовывать фасады и которые они унаследовали от мавров, как бы переосмыслены и кажутся синими детскими фотоснимками из семейного альбома.
А лучшие азулежуш - в Синтре, уютном городке в окрестностях Лиссабона, где гостили Барон и Андерсен, видимо, подсознательно ощущая непритворную сказочность этого места, чьи миниатюрные домики с манекенами-зазывалами у ресторанчиков и магазинчиков делали Синтру похожей на сцену кукольного театра, включая и такой реквизит, как маленькие шоколадные рюмочки для местного вишневого ликера - «жинжиньи».
Но недаром по идиллическим улочкам Синтры бродит неприкаянный морской волк, а точнее черный корабельный пес, будто напоминая о той катастрофе, которая перевернула ликующую Португалию с ног на голову и ради которой нам необходимо вернуться в Лиссабон, причем на пару веков назад.
Итак, в 17-в веке сброшено ярмо кратковременной испанской оккупации и в 18-м - страна снова расправила плечи новых акведуков и триумфальных арок на римский манер.
Колонии, и прежде всего Бразилия обеспечивают запас имперской прочности. И вдруг в 1755-м, утром 1-го ноября, в День Всех Святых, когда горожане собрались в церквях, - чудовищное землетрясение, сопровождаемое цунами. В результате - что не сгорает от церковных свечей, то смывает в Тежу, а это - 40 тысяч жителей, 110 церквей, 300 дворцов, включая королевский Пасу-да-Рибейра на Торговой площади, Праса-ду-Комерсиу, где сегодня новый дворец и новый памятник - королю Жозе 1-му, при котором все и случилось.
Реставрация города и реанимация жителей была поручена маркизу де Помбалу, поклоннику французского Просвещения и Вольтера. Последний, кстати, откликнулся на трагедию поэмой, где признал всесилие мирового зла. А маркиз де Помбал со свойственным его мировоззрению рационализмом реконструировал центр Лиссабона в духе Елисейских Полей, на чей образец ориентировалась, кстати, и Барселона. Получилось нарядно, но в ущерб индивидуальности. Зато во вкусе маркиза, который в своем монументальном воплощении со львом напоминает одного из братьев Запашных в парике.
Между тем, столичные старожилы гадали: хэллоуин в Лиссабоне был несчастным случаем или карой небесной, как в 472-м, когда землетрясение знаменовало распад Королевства свевов? И почему уцелела часовня Генриха Мореплавателя в Сагрише, рядом с которым, в Лагуше и находился эпицентр землетрясения - аккурат там, где в 15 веке возник первый в Европе рынок черных невольников!
Лиссабонцы не успели разгадать эту дилемму: Наполеон нанес по империи удар на добивание. Герцог Веллингтон поднял страну из нокаута, но - процесс пошел: Боливар и его сподвижники развернули борьбу за освобождение Южной Америки. Сперва - испаноязычной. Но вскоре дошла очередь и до португалоязычной Бразилии, которая сначала объявила о независимости от метрополии, а в конце 19-го века и от монархической власти.
Это, по выражению Ницше, означало конец истории и наступление времени фаду, т.е. песен об истории и рефлексии по поводу несправедливости миропорядка, когда великая морская империя угодила в одночасье из авангарда Европы в ее арьергард.
Вот и промышленная революция не задалась. Хотя и современный вокзал был построен в стиле неомануэлино, с железнодорожными путями на 30 метров выше входа в здание. С учетом холмистости Лиссабона учеником Эйфеля, французом Понсаром был сделан в неоклассическом духе и подъемник Санта Жуста - по сути, лифт между районами разной высотности. Наконец был пущен трамвай, «электрику», которому приходилось нелегко на узких и крутых улочках старого Лиссабона. Кажется, еще чуть-чуть, появись местный Циолковский, и создатели каравелл станут творцами ракет, первооткрывателями не только земли, но и космоса. Но дело ограничилось перелетом через Южную Атлантику, последним подвигом нации пионеров.
А куда деваться? Последний король, Мануэл Несчастный, бежит в Англию, неуправляемая империя трещит по швам, апокалипсис на пороге, народу остается бегство в Веру, последнее бомбоубежище отчаявшихся душ: юным пастушкам в городке Фатима является Дева-Мария, вскоре на этом месте возникает религиозный центр с необарочной базиликой, 65-метровой башней и площадью, вдвое большей площади перед собором Святого Петра в Риме. Сразу видно, что португальцы привыкли к морским просторам. Неудивительно, что рейтинг нового центра паломничества стремительно растет и догоняет французский Лурд и галисийский Сантяго-де-Компостела.
А рейтинг Португалии соответственно падает. Как падает он в 20-м веке и у субтропических соседей - Испании и Италии, в результате у штурвала власти оказываются рулевые нового призыва - экстремалы-диктаторы, «спасители наций», ошибочно причисляемые единым чохом к фашистам.
Между тем, у Сталина, Муссолини, Франко и Салазара - при определенном сходстве с Гитлером, было гораздо больше того, что их отличало и что в интересах тенденциозной пропаганды замечать не принято.
Иначе как бы фашист Салазар превратил свою страну, и прежде всего Лиссабон, в убежище для антифашистов от немецких фашистов, о чем гениально написал Ремарк в почти документальном романе «Ночь в Лиссабоне»?!
Диктатор Салазар боролся не с демократией, а с анархией и маргинализацией. А для реставрации исторического облика столицы Португалии он сделал не меньше, чем маркиз де Помбал. Но главное: он вернул соотечественникам национальное достоинство, растоптанное в ходе катаклизмов 19-го и 20-го веков, чего соотечественники до сих пор не вполне осознали.
Наверное, потому, что они уже стали другими - изменился их этнический состав, страна наводнена мигрантами, теми, кого Салазар пытался удержать в их африканских колониях, что было возможно одним способом - сохранения их как колоний.
С изменением статуса после пресловутой «революции красных гвоздик» произошло то же, что в Древнем Риме - варвары по траектории бумеранга хлынули в Рим, в данном случае в Лиссабон, и взяли реванш за свою второсортность, презрев христианские догмы колонизаторов. К ним присоединились и новые цыгане - вездесущие перуанские инки. Произошла головокружительная Ререконкиста.
Такая вот фаду - в буквальном переводе «судьба». И согласно неумолимой фаду королевство Портукале вернулось к своим натуральным размерам. Сегодня это маленькая уютная страна в человеческий рост, без имперского амбиций и ложного пафоса, т.е. очень естественная и адекватная.
Как и Лиссабон - не помпезный, не прилизанный, скорее - небрежный и равнодушный к производимому им впечатлению, т.е. самый живой из европейских столиц, напоминающий старое дерево, что растет само по себе и не нуждается в косметике для маскировки морщин и шрамов, которые украшают мужчину, ибо Лиссабон, в отличие от кокетки-Барселоны, город мужской, лишенный столичного лоска, но зато с характером. И раз уж Ремарк посвятил ему роман, то стихов-то он точно заслуживает.
У них океана запах, подпалины, как от войны:
Их мраморные фасады прибоем обожжены.
Они не всегда фартовые, но ветреные всегда.
Такие они - портовые, суровые города.
Они нарочито небрежны, тяжел и тревожен их сон.
Марсель вспоминает нежно не Вену, а Лиссабон.
Шумит океан бездонный, ворочаются города:
Им кажется - мимо их дома проносятся поезда...