История семей многих россиян связана с Харбином, где была крупнейшая русская диаспора. Сейчас этот город является административным центром китайской провинции Хэйлунцзян. Мы не должны забывать о людях, которые покинули свою Родину, а после революции 1917 года были вынуждены это сделать, но сохранили в сердце образ своего Отечества и внесли вклад в русскую культуру, науку.
1. Возникновение Харбина и первая волна русских поселенцев.
Харбин – очень молодой город. Он обязан своим возникновением Китайско-Восточной железной дороге, началу её строительства. КВЖД – железнодорожная магистраль, проходившая по территории Маньчжурии и соединявшая Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. 22 мая (3 июня) 1896 года состоялось подписание секретного Российско-китайского договора о союзе России и Китая против Японии (так называемого Московского договора). Договор предоставил России право на постройку железнодорожной магистрали через территорию Маньчжурии. Китайско-Восточная железная дорога строилась в 1897 – 1903 годах.
Строительство КВЖД было шагом по увеличению влияния Российской империи на Дальнем Востоке. Один из доводов в пользу развития новой железнодорожной артерии состоял в том, что и содержание военных гарнизонов, и обслуживание сооружений в Порт-Артуре в перспективе потребует наличия хорошо налаженной системы путей сообщения. Именно по ним в эти отдаленные от России уголки в случае необходимости могли быть доставлены свежие силы, боеприпасы и вооружение, инженерное оборудование, необходимое для строительства в порт-артурской крепости. Кроме того, была идея соединить уже построенные русские железные дороги более коротким путём через Маньчжурию. Речь шла о Сибирской железной дороге и об Уссурийской. Китайско-Восточная железная дорога, как назвали этот участок, помогла бы «выпрямить» Транссибирскую железнодорожную магистраль, сократив тем самым её длину на целых 514 верст.
Харбин строился для железной дороги, для её строителей, рабочих, служащих, административных органов, финансовых учреждений, охраны. Главным строителем города был князь Степан Николаевич Хилков, выпускник Петербургского института инженеров путей сообщения, племянник министра путей сообщения М.И. Хилкова.
Выбрал место для поселения и спроектировал его один из помощников князя С.Н. Хилкова инженер Адам Иванович Шидловский. Это место находилось в точке пересечения железной дороги с широкой водной артерией, рекой Сунгари. Эта река связала строителей посёлка кратчайшим и наиболее удобным путем с русской территорией. Наиболее точной датой основания Харбина считается 16 мая 1898 года, день, когда инженером Шидловским было заложено основание первого барака для будущих строителей железной дороги. Потом вокруг этого первого барака выросло небольшое селение, которое с течением времени стало называться «Старый Харбин».
Краткую историю возникновения, расцвета и предназначения Харбина дал в своё время один из многочисленных журналистов русских газет, находившихся в Маньчжурии во времена Русско-японской войны: «По своей идее, по своему географическому положению Харбин задуман превосходно. Немного найдется таких искусственно созданных городов, которые в 5-8 лет своего существования успели… вырасти из… неизвестной деревушки в огромный город и зажить собственною широкою торговою жизнью. …Харбин был озолочен …постройкой железной дороги, а затем пребыванием в Маньчжурии миллионной русской армии. Какова бы ни была дальнейшая судьба Маньчжурии, Харбин навсегда останется важным торговым и административным центром благодаря своему блестящему положению на перекрёстке различных водных, сухих, железных и торговых дорог». Слова этого безвестного журналиста стали пророческими.
В российской литературе не выяснено происхождение названия города, хотя существует несколько различных версий возникновения этого слова. Наиболее твердо отстаивают свою точку зрения лингвисты, утверждающие, что происхождение названия пошло от маньчжурского слова «харба», означающего «брод» или «переправа». Затем, объясняют лингвисты, русские первопроходцы вполне могли приделать к маньчжурскому слову «исконно русский суффикс принадлежности – ин» (как в словах «папин», «дядин»), что и дало жизнь имени города.
Надо сказать, что Харбин, став в наши дни десятимиллионным мегаполисом, продолжает застраиваться с использованием первоначального плана строительства, датируемого позапрошлым веком. Нынешние градостроители умудряются «втискивать» новые дома в проект, разработанный Адамом Ивановичем Шидловским, как оказалось, на сотню лет вперед.
В мае 1898 года на правом берегу Сунгари с прибытием строителей из Хабаровска закипела оживленная работа. На территории в 6200 га стараниями неутомимых строителей – плотников, каменщиков, стекольщиков и кровельщиков – буквально на глазах первых поселенцев выросли три будущих городских района: Старый Харбин, Новый Город и Пристань. Человеческие усилия творили чудеса. По воспоминаниям известного дальневосточного писателя Н.А. Байкова, в самом начале строительства Харбин представлял собой лишь «сплошное топкое болото, заросшее осокой и камышом, где водилось много уток, куликов, бекасов, на которых охотились весной и осенью местные охотники». Постепенно на обживаемой территории поселения возник административно-хозяйственный центр КВЖД. А потом развилась и полноценная городская инфраструктура с широкими проспектами и большими площадями, школами, церквями, больницами, жилыми домами для служащих и рабочих дороги. Особенно бурный размах строительство приобрело при участии знаменитых харбинских архитекторов А.К. Левтеева и И.И. Обломиевского. Как правило, возводимые в Харбине в те годы дома создавались с использованием кирпича или камня, и были обязательно снабжены центральным отоплением и водопроводом. На Большом проспекте со временем выросло изящное здание Железнодорожного собрания с просторными залами, огромными люстрами и сценой. На протяжении всего времени существования русского Харбина это здание являлось одним из центров русской культуры. На Вокзальном проспекте были построены здания Коммерческих училищ – самых первых русских учебных заведений в Харбине.
Многие дома и улицы Харбина напоминают наши сибирские города. Особенно «русской» выглядит улица, которую в начале прошлого века называли «Китайской». Она начинается у набережной Сунгари и тянется на полтора километра к центру города. Её украшение – 13 дошедших до наших дней зданий русского Харбина. В 1997 году «Китайская» улица была взята под государственную охрану и превращена в пешеходную зону. Она названа «Китайской» потому, что первоначально там строили свои фанзы китайцы. Осенью 1898 года они распланировали там ряд участков земли, произвели разбивку территории колышками и занялись строительством. Вопреки приказам князя С.Н. Хилкова «убрать колышки» самодельные фанзы китайцев продолжали расти ряд за рядом, формируя тем самым подлинную «китайскую» улицу. Когда инженеры показали Хилкову возводимую череду новых застроек и князь лично осмотрел импровизированные строительные площадки, ему оставалось лишь махнуть рукой на ранее предлагаемые жителям Пристани варианты цивилизованного градостроительства, потому что остановить «архитектурное творчество» энергичных китайцев, казалось, не под силу никому. Но потом все же по рекомендациям князя С.Н. Хилкова китайские глинобитные домики с помощью русских инженеров были заменены строителями на прочные каменные здания.
В начале XX века город-стройка уже перестал особенно удивлять горожан постоянными переменами в своем облике, но все же бурный рост всех его районов единодушно отмечался современниками как явление совершенно феноменальное. Увеличивающийся объем грузоперевозок по железной дороге и быстро растущее население города требовали новых рабочих рук, специалистов и предпринимателей в самых разнообразных отраслях знаний: ремесленников, мастеровых, учителей, врачей, адвокатов, священников, торговцев. Приток их в Харбин обусловил продолжавшийся рост новых внутригородских поселений и, по данным городского путеводителя за 1923 год, помимо трех упомянутых выше районов города (Пристань, Новый Город и Старый Харбин), в городских пределах существовало тогда 12 разнообразных районов. На окраинах Харбина селились городские разночинцы: в Алексеевке – извозчики и ремесленники, а в Мостовом поселке – строители моста через Сунгари. Своеобразным аристократическим уголком Харбина стал район Модягоу, где проживали состоятельные горожане. В 1920-х годах более всего в этом районе селились новые белые эмигранты – люди самых разнообразных сословий и рода занятий, в противоположность жившим там в начале прошлого века высокопоставленным чинам железной дороги.
Так возник Харбин.
Самые первые данные о количестве русских жителей Харбина относятся к 1899 году, ко времени, когда поселение лишь только обживалось вновь прибывшими сюда инженерами, строителями, торговцами и казаками. Согласно городской статистике того времени, в городке на тот момент проживало уже 14 тысяч человек гражданского населения и 5 тысяч чинов корпуса Охранной стражи. Первая в истории города систематизирующая перепись населения проводилась в Харбине 15 мая 1903 года, и свидетельствовала о том, что в нем проживало 15579 русских подданных и 28 338 китайцев. Всего же в Харбине проживало тогда 44576 человек всех национальностей.
В первое время, пока шла постройка дороги, в поселке среди нескольких десятков тысяч китайских рабочих, нанятых для строительства железнодорожного пути, проживали в основном русские инженеры с семьями. С течением времени рядом с ними начали селиться те немногочисленные купцы всех мастей, что приехали сюда из России, дабы попытать счастья и заняться коммерцией в столь перспективном для торговли районе.
С 1903 года наблюдается массовый приток на КВЖД коммерчески активного населения из западных губерний России, представителей самых разных видов торговли. Эти выходцы из западных губерний быстро богатели, занимаясь подрядами на строительстве дороги и организовывая работу лесорубов, не оставляя помимо всего прочего и свой основной род занятий – торговлю. Иногда вовремя организованные поставки того или иного востребованного товара обывателям или конторам Харбина помогали подрядчикам немыслимо быстро обогатиться. Порой же быстро пришедшие деньги, без последующего правильного вложения, проедались и проматывались, возвращая тем самым их владельца в исходное положение. Среди промотавшихся по большей части были азартные сибирские купцы из дальневосточных русских городов – Хабаровска, Благовещенска, Николаевска-на-Амуре. Реже подвержены были азарту рискнуть состоянием купцы-староверы. В случае излишка, особо тяготившего карман иного коммерсанта, в Харбине было принято вкладывать деньги в строительство и украшение храмов. До 1917 года в Харбине действовал Свято-Николаевский собор и еще 5-6 небольших церквей. А к исходу русских из Маньчжурии в конце 1940-х годов в городе насчитывалось целых 22 действовавших православных храма. Было возведено также 3 старообрядческих церкви.
Русские в Харбине мирно сосуществовали с китайцами и с представителями других национальностей. Согласно переписи, в Харбине жили представители 53 разных стран. Кроме русского и китайского, они говорили еще на 45 языках.
В июле 1903 года КВЖД была сдана в эксплуатацию, и вся её полоса превратилась в своего рода государство в государстве – её охраняли русские войска, там действовали русская администрация и российские законы.
У русских харбинцев, кто имел работу, был высокий уровень жизни. Например, рядовой счетовод харбинского банка, по воспоминаниям современников, получал 1200 – 1300 руб. в год, а ежегодные доходы конторщика какого-нибудь захудалого городского учреждения составляли от 700 до 1000 рублей. И всё это при тогдашней розничной цене хлеба в 4-5 копеек за фунт, бутылки молока – 8-10 копеек за литр, и мяса – 10-15 копеек за фунт.
Вновь приехавших из России людей в Харбине того времени поражало несоответствие городских цен – за пустую стеклянную бутылку из-под коньяка или духов китайские крестьяне были готовы отдать последнюю курицу, а побриться у китайского парикмахера в городской цирюльне обходилось в 2 рубля золотом.
Администрация дороги получала государственные субсидии и вкладывала значительные средства в постройку жилых зданий, школ, больниц, телеграфной и телефонных сетей, что и становилось краеугольным камнем последующего материального благополучия жителей Харбина, трудом своим связанных с железной дорогой.
У рабочих и служащих дороги были великолепные частные дома. Администрация дороги придавала жилищному вопросу очень большое значение. Начиная с 1901 года, ежегодно по всей дороге строились новые частные дома, общая совокупная площадь которых составляла до 22750 квадратных метров. Часть этих жилых домов в Харбине строилась в районе Нового города, и это были, как правило, двухквартирные одноэтажные дома и двухэтажные здания, состоявшие из четырех-шести квартир. Для крупных чинов железной дороги возводились целые особняки. Рабочим и мелким служащим Главных механических мастерских КВЖД также предлагались одно- и двухэтажные дома, построенные для них у воды, в районе Пристани. Эти жилища, как правило, менее затейливые по оформлению интерьеров и разнообразию используемых материалов, чем те, что возводились в Новом городе, были столь же надежными, крепкими, рассчитанными на долговременную комфортную эксплуатацию. Мало оплачиваемые служащие железной дороги, в отсутствие лишних средств на содержание садовников, коллективным трудом, с помощью своих семейств, добивались впечатляющих результатов по части озеленения прилегающих к их домам территорий. Всеобщим стремлением среди обитателей домов на Пристани было окружить новые дома густыми посадками, превратив их со временем в сады, сродни тем, что когда-то радовали глаз в родной Орловской или Саратовской губернии. Рабочие, получавшие хорошее жалованье, стремились при случае разбить перед окнами хотя бы один цветник или ухаживали за теми деревьями, что росли рядом с их домом, и соревновались, как вспоминали мемуаристы, в искусстве возделывания домашних цветов. Вне зависимости от ранга железнодорожника интерьеры квартир украшали фикусы и герань, являясь деталями повседневной обстановки, перекочевавшими в харбинские квартиры из прежних самарских, тульских или пензенских обывательских уголков вместе с их обитателями.
Во дворах нововозведенных домов для хозяйственных нужд в пару дней возникали сараи и летние кухни, обустраивались ледники для хранения рыбы, ягод и шампанского. Из лишних досок строились подсобные домики, где хозяева держали садовый инвентарь или поленницу заготовленных дров для печки. В большинстве квартир на первых этажах были пристроены веранды и помещения для прислуги. Комфортные условия труда и отдыха для служащих дороги являлись чем-то непреложным, и управляющий железной дорогой генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват поставил за правило обеспечение каждого работника дороги казенной квартирой. Ведь помимо традиционно высокого жалованья, предлагаемого каждому инженеру, изъявившему желание приехать в Харбин, удобное и бесплатное жильё служило важным стимулом для удержания вновь прибывших специалистов на службе в Маньчжурии, где суровый климат.
Эти случаи неслыханного благоденствия, даже по масштабам жизни в Российской империи тех лет, подтверждаются тем, что во многих произведениях харбинских писателей, посвященных русской жизни, можно встретить воспоминания и о казенной квартире в красно-кирпичном доме, где было всё для жизни, и о погребе-леднике во дворе. Нередко на страницах харбинской прозы можно повстречать и описание веранды, на которой при медлительных маньчжурских закатах можно было пить чай с вареньем из всех ягод, растущих рядом в тайге и палисадниках, густо заросших малиной и смородиновыми кустами. Уют домашнего быта харбинцев обеспечивался и гарантировался целой армией разнообразных ремесленников, с готовностью предлагавших свои качественные изделия и почти что все мыслимые и немыслимые услуги по благоустройству домашнего очага.
Прибывшие в Харбин русские и проживающие здесь местные китайцы и маньчжуры с самых первых дней своего вынужденного сосуществования старались селиться раздельно. Причиной этого были различия быта, гастрономических пристрастий, кухни, а также множество привычек, свойственных каждому из этих народов, неизбежный в таких случаях языковой барьер и некоторая доля настороженности, возникающая первоначально у представителей двух культур, в точности еще не знающих, чего ждать от такого соседства. В той части поселения на Сунгари, где обосновались и жили русские, ими строились дома в европейской архитектурной традиции, а названия улиц и вывески магазинов, рассчитанные на потребителей-единоплеменников, были написаны по-русски.
2. Русские харбинцы второй волны.
После Октябрьской революции 1917 года началось нашествие в Харбин эмигрантов и беженцев из России. После того как Красная армия в 1922 году с боями вступила во Владивосток город и станции по линии железной дороги запрудил людской поток. Это была часть эмигрантской волны, разбросавшей русских людей по всему свету. Харбин оказался переполнен людьми, бежавшими из последнего оплота белой гвардии в России: он превратился в не тронутый временем осколок Российской империи, где жизнь навечно застыла на уровне 1917 года.
К 1916 г. в Харбине из 68,5 тыс. горожан 34,2 составляли русские («Русскими» в Китае называли всех выходцев из России, независимо от их этнической принадлежности). По подсчетам эмигрантской общественной организации «Русское общество в Маньчжурии и Монголии», к началу 1930-х годов в Маньчжурии проживало примерно 110 тысяч человек – выходцев из бывшей Российской империи и СССР.
Все выходцы из России, отказавшиеся принять советское гражданство, оказались эмигрантами, людьми без паспорта, чьи права защищать было некому. 1 октября 1920 года официально прекратилась деятельность русских судебных учреждений. Попытка похлопотать о сохранении русских судебных учреждений в Харбине была безуспешной.
31 мая 1924 года было подписано «Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской Республикой», восстановившее двусторонние дипломатические и консульские отношения. Статья XII Соглашения подтвердила отказ советской стороны от прав экстерриториальности и консульской юрисдикции для своих граждан на китайской территории, то есть был признан принцип суверенитета китайских властей на территории Северной Маньчжурии.
«Соглашение о временном управлении КВЖД», подписанное одновременно с этим документом, определило статус дороги как чисто хозяйственного, коммерческого предприятия; установило новые сроки аренды, а также и порядок совместного управления дорогой. В качестве руководящего органа учреждался распорядительный комитет (правление дороги) в составе 10 человек, поровну из представителей СССР и Китая. В октябре 1924 г. в Харбине открылось советское консульство, что означало признание прав СССР на дорогу.
После подписания советско-китайского Соглашения перед российским населением, проживавшим на КВЖД, встал вопрос о принятии гражданства – китайского или советского. Представительством СССР в Китае было заявлено, что русские, не желающие принять советское гражданство, останутся, разумеется, без дипломатической защиты советских консульств в Китае. Многие русские, не принявшие ни китайского, ни советского гражданства и не получившие никакой правовой защищенности, массовым потоком эмигрировали в различные страны мира.
Прекращение статуса экстерриториальности русских в Маньчжурии, не получивших советского гражданства, не могло не повлечь превращения их в иностранцев второго сорта, людей без подданства, которые могли рассчитывать только на милость местной администрации, но в большей степени – на свои собственные силы.
Эмиграционные волны в начале 1920-х годов всколыхнули жизнь Харбина – забурлили политические страсти, стали создаваться различные партии, организации. Возникло много кружков и объединений – литературных, научных, художественных. В городе возник и существовал музей Общества изучения Маньчжурского края, долгие годы возглавляемый А.С. Лукашкиным. При музее работали талантливые русские зоологи – Б.П. Яковлев, П.А. Павлов, М.А. Фирсов и сам А.С. Лукашкин. Среди культурных начинаний стоит отметить Харбинское общество врачей и Национальную организацию русских исследователей им. Н.М. Пржевальского, воссозданную харбинцами-востоковедами в начале 1930-х годов под руководством археолога Владимира Васильевича Поносова. До 1945 года он опубликовал в харбинской периодике более 30 работ на русском и английском языках. Статьи являлись археологическим отчетом по проведенным экспедициям в Маньчжурии и в Восточной Монголии. В.В. Поносов стал учредителем и членом президиума клуба естествознания и географии. С 1929 по 1945 год он руководил Национальной организацией исследователей-пржевальцев, с 1932 года являясь работником музея, где заведовал отделом этнологии. За время музейной работы Поносов составил карточный каталог памятников археологии и истории Северной Маньчжурии с планами и кратким описанием, привел в порядок коллекцию предметов ламаистского культа, пополнял коллекции музея своими собственными археологическими находками. В первой половине 1940-х он первым из исследователей археологии Маньчжурии обнаружил памятники культуры эпохи бронзы. После 1949 года Владимир Васильевич Поносов остался в Харбине, и в 1957 году китайские власти пригласили его во вновь созданный Музей провинции Хэйлунцзян для приведения коллекций в порядок и последующей передачи опыта и наработок китайским сотрудникам. Примерно в этот период совместно с китайцами Поносовым было проведено несколько полевых исследований, во время которых он консультировал начинающих китайских археологов по ведению археологических разведок и раскопок. Тогда же он написал труд по истории археологического изучения Северной Маньчжурии, где обобщил опыт русских исследований, сделанных к середине XX века. Позднее эта работа ученого была опубликована в Харбине на китайском языке. В 1961 году Поносов покинул Китай и переехал в Австралию, где и скончался в 1975 году.
Стараниями харбинских естествоиспытателей А. Д. Воейкова, Б. В. Скворцова и И.С. Яшкина в городе появился знаменитый питомник-рассадник культурных растений. И.С. Яшкин первым ввел в Маньчжурии культуру помидора, ставшую потом одной из главных статей доходов харбинских огородников. Признанный мэтр русской ботаники в Харбине Борис Васильевич Скворцов за несколько лет своей научной деятельности успел опубликовать в специализированных научных журналах более 500 работ, описав богатую флору Северо-Восточного Китая. Помимо этого ученым была составлена сопоставительная работа по изучению свойств дикой и культурной сои, как заменителя животных белков.
Формирование научных исследований требовало теоретического подкрепления и сопоставления с прежним опытом, накопленным человечеством за все время его существования. Привозимые и выписываемые из России книги использовались читателями в работе и учебе и первоначально пополнили разрозненные русские библиотеки, став затем основой библиотечного фонда всего города. Со временем появилась даже целая сеть русских библиотек – общественных и частных – с десятками тысяч томов книг и журналов на разных языках. Самым большим книгохранилищем города считалась Центральная библиотека КВЖД, директором которой долгие годы был Николай Васильевич Устрялов, один из самых образованных людей города. В наши дни от прежних сказочных богатств тех библиотек не осталось даже воспоминаний. Ценнейшие русские издания хранятся в сыром помещении, книги расставлены на полках бессистемно, а часть их просто свалена кучей на пол. Если судить по толстому слою сажи и пыли, плотно осевшему на обложках, русские книги в Харбине XXI века мало кого интересуют, а ведь до 1945 года помимо множества издаваемых на русском языке книг в городе выходило 24 русских журналов и газет.
Когда-то культурный уровень населения Харбина, не без помощи русской диаспоры, был чрезвычайно высок. В городе насчитывались десятки школ, гимназий, реальных училищ, где преподавали даже профессора. Харбинская молодежь стремилась учиться, и среди неё почти не было тех юношей и девушек, которые не имели бы среднего образования. В школьной программе насчитывалось всего около тридцати предметов. Среди них особое внимание уделялось русской литературе, отечественной истории и русскому языку. Выпускники харбинских гимназий, как когда-то царскосельские лицеисты, обязаны были знать и теорию стихосложения.
Первая русская поэтическая публикация появилась в Харбине еще в 1906 году. А основной поток начался в 1918 – 1920-х годах, тогда же вышли первые поэтические сборники. Роль наборщиков в этом процессе выполняли китайцы. Они не знали русский язык, поэтому в русских изданиях тех лет много опечаток.
Самым читаемым и талантливым поэтом Харбина был Арсений Иванович Митропольский (Несмелов). Вот фрагмент его стихотворения:
«… Докатились, вернее докапали
Единицами – рота, взвод…
И разбились фаланги Каппеля
О бетон крепостных ворот…»
Это известное стихотворение Арсения Несмелова в четырех коротких строчках рисовало трагедию каппелевцев, одним из которых был и сам поэт. Он писал автобиографические стихотворения. В его творчестве отражены различные вехи Гражданской войны. Арсений Иванович Несмелов живописал и московское восстание юнкеров в ноябре 1917 года, и борьбу с большевиками в Сибири, и жизнь русского офицера в Азии после изгнания и т.д. А.И. Несмелов сначала обосновался во Владивостоке, где посвятил себя занятиям поэзией и журналистикой, но когда осенью 1922 года большевики ликвидировали Дальневосточную республику, волна «красного террора» докатилась и до Владивостока. Над Несмеловым, как над офицером-каппелевцем, первоначально был установлен негласный контроль ГПУ, но вскоре ему пришло официальное уведомление о запрете покидать пределы города. Это означало скорый арест и расстрел где-нибудь за городом нетемной лунной ночью. Еще фрагмент его стихотворения:
«Штыки, блеснув, роняют дряблый звук,
А впереди затылок кротко, тупо
Качается и замирает… «Пли!»
И вот лежит, дрожа, хрипя в пыли,-
Монокль луны глядит на корчи трупа,
И тороплив курков поспешный стук»
В таких обстоятельствах Несмелов принял нелегкое, но единственно спасительное решение бежать за границу, в близлежащий Китай. Добравшись до Харбина, он постепенно обосновался там и нашел в этом городе многолетнее пристанище, давшее ему возможность продолжать литературные занятия.
А.И. Несмелов тосковал о Родине, в своих стихах он вспоминал милые московские виды:
«… и читала, взор окаменя
О любви, тоскующем аббате…
Ты влюблялась, нежная, в меня
В маленькой квартирке на Арбате».
В середине августа 1945 года в Харбин вступили советские войска. Арсения Несмелова арестовали работники советской армейской разведки СМЕРШ и препроводили в одну из местных тюрем. Ожидая суда, поэт, казалось, не проявлял беспокойства. Он подбадривал товарищей по камере, создавал в тех тяжелых условиях атмосферу дружелюбия и поддержки. Спасая от отчаяния других, Несмелов не заметил, как сам буквально терял последние силы. Сказывалась полнота, возраст и ранения на прежних войнах. Поэт скончался от кровоизлияния в мозг в пересыльной тюрьме на станции Гродеково близ Владивостока в сентябре 1945 года.
Арсений Несмелов был не только поэт, но и прозаик. Долгое время его рассказы не были собраны вместе под одной обложкой, а рассыпаны по харбинским периодическим изданиям. Но недавно стараниями ценителей его творчества были подготовлены и выпущены в свет два тома его поэзии и прозы. Несмелов был не одинок на творческом небосклоне Харбина, и наследие его современников, поэтов-харбинцев, еще только предстоит вернуть из забвения.
В 1976 году из Гонконга в Австралию уехала последняя поэтесса Русского Харбина Нора Крук. Она родилась в Харбине в 1920 году. Её папа преподавал в гимназии в Харбине, потом организовал техникум. Нора выросла в роскошных условиях. После того как в 1935 году СССР продал свои права на КВЖД Маньчжоу-Го, отец Норы решил не возвращаться в Россию. В Россию вернулся отец её будущего мужа Ефима – Лыпа Янкилеевич Крук. Он, как и большинство вывезенных из Харбина русских, был обвинен в шпионаже и контрреволюционной деятельности, арестован и отправлен в лагерь в Иркутской области. Он был труженик – слесарь, механик. Был членом РСДРП с 1906 года. После службы в царской армии в Маньчжурии, он остался жить в Китае. Лыпа Янкилеевич не только виновным себя не признал, но и никого не оговорил, подвергнутый пыткам. В 1938 году он навсегда остался в иркутской земле.
Семья Норы сначала переехала в Мукден (теперь Шэньян), где прожили 5 лет. Затем переехали в Шанхай. Еще до начала «культурной революции» Нора с мужем Ефимом уехала в Гонконг. Нора Крук начала писать в 8 лет. В первом своем стихотворении она призывала людей разных стран не воевать. Сначала Нора писала стихи по-русски, а позже стала писать по-английски. В 1993 году Нора получила австралийскую литературную премию Джин Стоун.
В 1903 году впервые на китайский язык было переведено произведение великого русского поэта А.С. Пушкина, - «Капитанская дочка». Это произошло в том самом году, когда вступила в строй КВЖД. Но это был лишь эпизод. По-настоящему голос Пушкина на Дальнем Востоке зазвучал после того, как туда начали перебираться российские эмигранты. В сознании русских эмигрантов Пушкин стал символом потерянной Родины. Вокруг этого имени могла объединиться вся зарубежная Россия, несмотря на остроту идейных разногласий.
Впервые зарубежная Россия отметила пушкинский юбилей в 1924 году – 125 лет со дня рождения поэта. Чтобы преодолеть угрозу денационализации, было решено ежегодно широко отмечать во всём Зарубежье «День русской культуры», приурочив его ко Дню рождения Пушкина (6 июня). В 1925 году «День русской культуры» праздновался уже в 113 странах, где жили русские эмигранты, и с этого времени он стал ежегодным. С особым размахом русская эмиграция отметила 100-летие со дня смерти Пушкина.
Особое место великий поэт занимал в сознании эмигрантов, живших в Китае. Пушкин никогда не был на Дальнем Востоке, однако он интересовался Китаем, и не раз говорил на эту тему с отцом Иакинфом Бичуриным, крупнейшим в ту пору русским ученым-китаеведом, который на протяжении 14 лет был главой Духовной миссии в Пекине. А в 1835 – 1837 годах он жил в Кяхте, где организовал первое в России училище с преподаванием китайского языка. Отец Иакинф нередко читал поэту произведения китайских поэтов. Общение с отцом Иакинфом не осталось для Пушкина бесследным. Например, в черновиках «Евгения Онегина» сохранилась запись о чтении пушкинским героем Конфуция.
100-летие со дня кончины поэта отмечалось в Харбине следующим образом. Духовенство отслужило по Пушкину торжественную панихиду. Всюду открывались выставки, читались лекции, проходили премьеры спектаклей. В феврале 1937 года возникла мысль издать все «пушкинские материалы» в одном сборнике. Авторский коллектив возглавил профессор К.О. Зайцев, который написал немало статей для сборника, а также отредактировал работы других авторов. Всего было издано 1160 экземпляров этого сборника. 1 марта 1937 года на торжественном собрании на юридическом факультете Харбинского университета профессор Г.К. Гинс прочел доклад «А.С. Пушкин – русская национальная гордость».
В 1920-х годах, ввиду большого притока русских беженцев из городов и весей Сибири и Дальнего Востока, в Харбине невольно скапливались лучшие артистические силы России, и при их деятельном участии была создана городская балетная школа. Репертуару харбинской оперы мог позавидовать любой петербургский театр, так как в разные годы на её сцене пели Ф.И. Шаляпин, С.Я. Лемешев, И.С. Козловский, А.И. Мозжухин.
Ф.И. Шаляпин вместе с аккомпаниатором Жоржем де Годзинским в 1935 – 1936 годах отправился на Дальний Восток в свои последние гастроли: в Маньчжурии, Китае и Японии он дал 57 концертов. Сергей Лемешев в 1927 – 1929 годах был солистом Русской оперы при Китайско-Восточной железной дороге в Харбине.
Мало кто знает, что именно в Харбине в 1934 году Олег Лундстрем основал джаз-оркестр, ставший в будущем знаменитым на весь мир. Отец Олега Лундстрема, Леонид Францевич, в 1921 году был приглашен на работу преподавателем коммерческого училища КВЖД и с семьей переехал в Харбин. В 1932 году Олег Лундстрем окончил коммерческое училище и поступил в Харбинский политехнический институт, а параллельно в музыкальный техникум, который окончил по классу скрипки в 1935 году. Потом джаз-оркестр Олега Лундстрема работал в Шанхае. В 1947 году оркестр в полном составе с семьями переехал в Советский Союз, в Казань.
В 1928 году в Харбинской филармонии выступал российский музыкант, пианист, композитор и дирижер Давид Исаакович Гейгнер. В этом же году он создал джаз-оркестр «Русский Харбинский Оркестр». С 1933 года оркестр гастролировал по Китаю: в Пекине, Циндао, Тяньцзине, Чанчуне, Даляне; затем труппа обосновалась в Шанхае. В 1935 году Д.И. Гейгнер вернулся на Родину. В 1938 году был репрессирован.
Русские поселенцы в Харбине второй волны отличались от первопроходцев тем, что многие из них не только не полюбили Китай, где прожили впоследствии многие десятки лет, но и не особенно стремились познать его культуру и историю. А возможностей для этого даже у среднеобразованного харбинца существовало достаточно. Некоторое общее, усредненное отношение второй волны русских харбинцев к китайцам было отражено в следующих строках воспоминаний русской поэтессы Елизаветы Рачинской, некогда приехавшей в Китай в качестве эмигрантки: «…Все эти Чжаны, Суны и Ли подавали нам чай в наших по-европейски отделанных и обставленных конторах, всегда успевали вовремя поднести зажженную спичку к сигарете, небрежно вынутой из дорогого портсигара выхоленной рукой хозяина; они никогда не опаздывали доставить нам прямо на квартиру, к утреннему завтраку, в больших корзинах, свежий, еще теплый хлеб, укутанный белоснежными полотенцами; за гроши приносили на плечиках идеально выутюженные и накрахмаленные летние платья и костюмы… Они были лучшей на свете прислугой…».
Среди русских были, конечно, и знатоки китайского языка, китайской культуры. Они организовали Общество русских ориенталистов, опубликовали свои работы в харбинских журналах «Вестник Азии» и «Вестник Маньчжурии», написали учебники по китайской истории и, не жалея сил, переводили на русский язык китайскую литературу. Одним из таких знатоков считался Павел Васильевич Шкуркин (1868 – 1942), читавший курс по истории Китая и бывший весьма почитаемым преподавателем среди харбинских студентов, изучавших Дальний Восток. Среди тех, кто в большой степени стремился к популяризации китайской культуры среди русского населения города, можно назвать и харбинского поэта Валерия Перелешина (1913 – 1992), занимавшегося переводами китайской поэзии на русский язык.
Интерес к китайской культуре, проявленный отдельными получившими хорошее образование русскими учеными, проживавшими какое-то время в Харбине, не был явлением распространенным. По существу, живя бок о бок более полувека, русские и китайцы продолжали оставаться совершенно чужими и по большей части нелюбопытными в отношении не только культурных достижений, но и обыкновенного жизненного и духовного уклада друг друга. Так, в 1920 году маньчжурский журналист и прозаик Цюй Цюбо, путешествовавший с юга Китая в Россию через Харбин, описал свои впечатления от русской семьи в своей книге с названием «Путешествие в голодную землю». В ней, между прочими наблюдениями, китайский публицист описал и знакомство с некими русскими в Харбине и воспроизвел разговор со своими радушными хозяевами: «Они рассказывали мне о русской культуре, и я спросил их, что они думают о китайской культуре, живя в Китае много лет. Они говорят: Мы не побывали в Китае. Вы думаете, что Харбин – это Китай? Русские эмигранты здесь живут совсем по-русски. У нас очень немногие знакомы с китайской культурой. Мы только немного учились китайской истории в коммерческом училище». После приезда в город первых поселенцев из России, с годами обозначилась всё нарастающая тенденция в школьных программах к изучению родного языка. Постепенно она вытеснила занятия китайским не только из учебных планов, но и привела к тому, что в русском сообществе в Харбине китайский язык стал считаться чем-то второстепенным. Тем, что не стоило особо изучать, если в этом не было крайней нужды. Молодое поколение российских эмигрантов, выросшее в Харбине в 1930-е годы, почти поголовно не знало китайский язык. Некогда известная в Харбине поэтесса, выпускница юридического факультета Наталья Семёновна Резникова, автор поэтического сборника «Песни Земли» и романов «Измена» и «Побежденная», на склоне лет, в 1988 году, признавалась: «…с сожалением должна признать, что китайская культура прошла мимо почти всех вас, выросших в Харбине…».
3. Японцы и Русский Харбин.
Новый этап в истории Харбина ознаменовала японская оккупация Маньчжурии. Она началась в 1931 году, а на рассвете 6 февраля 1932 года японские части вошли в Харбин. 1 марта 1932 года на оккупированной территории Северо-Восточного Китая японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. С 1 марта 1934 года Маньчжоу-Го было провозглашено империей и стало называться Маньчжоу-Ди-Го.
Деловой сборник «Коммерческий Харбин» издания 1932 года сообщает, что в Харбине на тот момент проживало 30044 эмигранта, 26 633 советских гражданина и 6793 лица русского происхождения, принявших гражданство Китайской Республики.
Многие русские харбинцы сначала положительно отнеслись к японской оккупации, надеясь, что Япония поможет им в борьбе с советским влиянием и защитит от Китая. Тем не менее, многие уехали из Харбина в другие китайские города, как то Шанхай, Пекин, Тяньцзинь и Циндао.
А те эмигранты, что остались в Харбине, раскололись на несколько групп и соперничали друг с другом. На правом фланге группировались силы, боровшиеся с большевиками и не смирившиеся со своим поражением. На левом же фланге развернули свою деятельность силы, поддерживавшие большевиков.
Активная деятельность советской агентуры и рост влияния коммунистов в Китае инспирировали недоверие оккупационных властей к русскоязычному населению, представлявшему «странную смесь белых русских и красных, да ещё бело-красных русских». Чтобы упорядочить жизнь эмигрантской колонии и поставить её под контроль японской военной миссии, 28 декабря 1934 года был создан специальный административный орган – Бюро по делам российской эмиграции в Маньчжурской империи (БРЭМ), головная организация которого расположилась в Харбине, а территориальные отделения – в местах компактного проживания эмигрантов по всей Маньчжурии. На 15 декабря 1935-го года на учете в бюро состояло 23500 человек в возрасте от 17 лет персонально и 163 эмигрантских организации. На 1 октября 1942 года в Харбине были зарегистрированы 36711 человек, в других населенных пунктах – 22988. По сути дела, БРЭМ выполнял функции своеобразного эмигрантского правительства, полномочия которого были поставлены в рамки, предписанные оккупационными властями.
После оккупации Маньчжурии, в том числе полосы КВЖД, японскими войсками и создания ими государства Маньчжоу-Го, работа КВЖД была сначала затруднена, а затем стала невозможной. Поэтому в 1935 году СССР продал свои права на дорогу властям Маньчжоу-Ди-Го. Многие русские железнодорожники были при этом уволены, а часть тех, у кого было советское подданство, вернулись на Родину. Почти все, кто перед войной был отозван с КВЖД, были отправлены в лагеря.
После начала Второй мировой войны в Харбине происходили зловещие вещи. В 1939 году в Харбинском предместье Пинфан был размещен «Отряд 731» или «Отряд Исии». В 1930-е – 1940-е годы эта группировка была строго засекречена.
«Отряд 731» - это был специальный отряд японских вооруженных сил, занимался исследованиями в области биологического оружия, опыты производились на живых людях (военнопленных, похищенных). В этом отряде также проводились бесчеловечные опыты с целью установления количества времени, которое человек может прожить под воздействием разных факторов (кипяток, высушивание, лишение пищи, лишение воды, обмораживание, электрический ток, вивисекция людей и др.). Нередко жертвы в отряд попадали вместе с членами семей; также было много случаев, когда в отряд забирали (в подопытные) членов семьи жертвы, пытавшихся узнать у японских властей судьбу арестованного родственника.
В 1932 году в Токио была создана армейская медицинская школа, а при ней – лаборатория по борьбе с эпидемиями. Впоследствии она получила кодовое название «Отряд 731». Он неоднократно передислоцировался, пока не осел в харбинском Пинфане. Командовал отрядом генерал-лейтенант Сиро Исии. Отряд генерала Исии готовил бактериологическую войну. В концлагере-лаборатории с 1939 по 1945 годы страшной смертью погибло около 3000 человек (по воспоминаниям сотрудников «Отряда 731»). По другим данным, число погибших достигает 10000 человек. Национальный состав заключенных был следующим: почти 70 процентов – китайцы, 30 процентов – русские (к которым причислялись все выходцы из России и СССР), немного корейцев и монголов. Возраст в большинстве – от 20 до 30 лет, максимум 40 лет. У отряда Исии был свой аэродром. Самолеты в ангарах ждали своего часа, чтобы с воздуха распылять смертоносные бактерии на территории противника. Известны имена только некоторых заключенных, из русских это, например боец Красной Армии Демченко. 12 июня 1945 года во время эксперимента в газовой камере в возрасте 35 лет была убита русская женщина Мария Иванова. Во время эксперимента вместе с матерью была убита и её четырехлетняя дочь.
После вступления СССР в войну на Дальнем Востоке японское командование решило замести следы преступлений. 8 августа 1945 года были спешно взорваны все объекты на территории отряда: тюрьма, крематории, бараки, лаборатории, в которых проводились опыты над людьми. И всё же уцелели каменные стены так называемого «холодильника»: на плацу перед ним заключенных зимой привязывали к столбам и обливали водой, проверяя, сколько времени выдерживает организм.
В 1978 году на территории этого «объекта» был создан музей. Его экспозиция размещается в бывшем здании штаба «Отряда 731». В первое время в музее бывало всего 700 – 800 посетителей за год. Но в последнее время отмечен всплеск – 11 тысяч человек ежегодно, причем очень много японских туристов. Среди японцев, посетивших «Отряд 731», были и те, кто работал здесь в 1939 – 1945 годах.
Заключение.
В августе 1945 года пришел конец четырнадцатилетнему правлению японцев в Китае. В Харбин вошли советские войска. Для советских людей было необычным оказаться в дореволюционной России. «Когда я 20 августа 1945 года попал в Харбин, у меня было впечатление, что я внезапно оказался в прошлом, - признавался советский комендант города генерал-майор Скворцов. – По улицам раскатывали бородатые извозчики в поддёвках, пробегали стайки смешливых гимназисток, господа приподнимали котелки, здороваясь друг с другом, а попы в черных рясах степенно крестились на купола церквей».
После того, как Советская Армия вошла в Харбин, все, кто были идентифицированы как участники Белого движения, и все, кто сотрудничал с оккупационными японскими властями, были отправлены в лагеря. 17 октября 1945 года представители русской интеллигенции Харбина – поэты и писатели, художники и композиторы, архитекторы и инженеры – были приглашены на некий «литературный вечер» в городской Железнодорожный клуб, где и были арестованы и вывезены в арестантских вагонах в СССР. Многие русские люди были вывезены в СССР насильно.
В 1945 году КВЖД перешла в совместное советско-китайское управление (как Китайская Чанчуньская железная дорога). 14 февраля 1950 года был заключен Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР, предусматривавший передачу железной дороги Китаю после вступления в силу мирного договора Китая с Японией (заключенного только в 1978 году), но не позднее 1952 года. 31 декабря 1952 года было подписано соглашение о безвозмездной передаче КЧЖД Китаю. В 1953 году процесс передачи дороги КНР был завершен.
Последняя массовая волна возвращения русских из Маньчжурии пришлась на середину 1950-х годов. Ряд указов Президиума Верховного Совета СССР 1946 – 1948 годов, говоривших о праве получения советского гражданства бывшими подданными Российской империи, а также лицами, по тем или иным причинам ранее утратившими советское гражданство, открыл дорогу на Родину десяткам тысяч человек из Франции и Китая, США и Бельгии, Югославии и Канады. В 1956 году состоялся отъезд последней партии русских в другие страны, включая Австралию и США, и в Харбине их остались единицы.
Оставление русскими Харбина послужило началом постепенного и целенаправленного стирания китайской администрацией следов их пребывания в городе, и прежде всего, разрушения памятных мест и святынь, каковыми во все времена на Руси являлись храмы Божьи. Половину из них китайцы снесли во время «культурной революции». В 1990 году в Харбине проживало 22 русских, зарегистрированных в приходе церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Именно туда они приходили слушать проповеди протоиерея отца Григория, крещеного китайца по имени Джу Пу. И хотя кроме русских приходской совет храма составляли и православные китайцы, по своему духу это была подлинная русская церковь, из тех, что в немалом количестве были возведены во многих странах русского рассеяния. Еще в начале 1990-х годов в храме можно было встретить тех русских стариков, что доживали в Харбине отмеренный им век.
Литература:
1. Гончаренко О.Г. Русский Харбин. – М.: Вече, 2009. – 255 с.: ил. – (Русские за границей).
2. Аурилене Е., Кротова М. Русские в Маньчжоу-Го: «свои» и «чужие». – (Минувшее) (Госпожа чужбина)//Родина. – 2012 - №12 – С.137 – 140; 2013 - №2 – С.138 – 141.
3. Сергиенко В., Аурилене Е. Правовое положение русских в Маньчжурии (1920-е гг.). – (Русские в Китае)//Проблемы Дальнего Востока. – 2007 - №6 – С.142 – 150.
4. Артемьева О.С. КВЖД и Мукденское соглашение: новые материалы. – (История)//Проблемы Дальнего Востока. – 2012 - №1 – С.124 – 145.
5. Казанцев В.П., Сологуб Я.Л. Становление судебной системы в полосе отчуждения Китайской восточной железной дороги (1896 – 1901 гг.). – (Право окраин империи: этнос и эпос)//История государства и права. – 2013 - №9 – С.28 – 30.
6. Хисамутдинов А.А. Библиотечная история Харбина. – (Библиотековедение)//Библиосфера. – 2013 - №3 – (июль – сентябрь). – С.11 – 17.
7. Дойникова Н. Русский дух Харбина. – (Путешествия)//Китай. – 2012 - №1 – С.66 – 69.
Фото из коллекции В.П. Абламского и из общего доступа