Однажды утром кто-то постучал железным клепальцем возле калитки моей афонской кельи. Было ещё слишком рано, чтобы принимать посетителей. Я посмотрел в окно и увидел юношу с просветлённым лицом. Я понял, что, раз благодать Божия так его «выдаёт», значит, что он на собственном опыте пережил что-то духовное. Поэтому, хотя у меня и были неотложные дела, я отложил их, открыл ему дверь, завёл в келью, принёс ему воды и, видя, что в нём скрыто что-то духовное, осторожно начал расспрашивать о его жизни.
Вы читаете отрывок из третьего тома «Слов» преподобного Паисия Святогорца «Духовная борьба». Ссылки на бумажные и электронные книги преподобного Паисия Святогорца в конце статьи
«Кем работаешь, молодец?» — спросил я его. «Какая там, отче, работа, — ответил он. — Ведь я вырос в тюрьме. Сейчас мне двадцать шесть лет, и большую часть своей жизни я провёл там». — «Что же ты такое натворил, что оказался в тюрьме?» — спросил я, и он открыл мне своё сердце.
«С детских лет, — начал он свой рассказ, — мне было очень больно видеть несчастных людей. Я поимённо знал всех, кто страдает и испытывает нужду, — не только в нашем приходе, но и в других. Наш приходской священник и староста прихода всё собирали и собирали деньги, расходуя их на строительство различных зданий, залов, на благоустройство храма и тому подобное, а бедные, нуждающиеся семьи оставались совершенно никому не нужными. Я не берусь судить, была ли действительная нужда во всех этих постройках, но просто говорю о том, что я видел множество обездоленных. Ну вот тогда я и стал тайком брать собранные на пожертвования деньги. Я брал не всё, а сколько было необходимо. На ворованные деньги покупал продукты, разные необходимые вещи и оставлял это под дверями бедняков. Сразу после этого, не желая, чтобы по подозрению в краже схватили ни в чём не повинного человека, я приходил в полицию и говорил: „Я украл деньги из церкви и их потратил“. Больше не говорил ничего.
Меня били, называли „шпаной“ и „вором“, но я молчал. Потом сажали в тюрьму. Так продолжалось несколько лет. В нашем городе тридцать тысяч жителей, все они про меня слышали и иначе, как „шпаной“ и „вором“, не величали. А я молчал и испытывал радость. Как-то я просидел в тюрьме целых три года. Иногда меня сажали по одному лишь подозрению в краже— без вины с моей стороны, и когда задерживали настоящего преступника, меня отпускали. А если виновного в преступлении, которое я не совершал, не находили, я отсиживал в тюрьме весь полагавшийся этому вору срок. Поэтому, отец мой, я и сказал тебе, что большую часть своей жизни провёл в тюрьмах».
Со вниманием выслушав его рассказ, я сказал: «Вот что, парень. Хоть всё, что ты мне рассказал, и кажется, на первый взгляд, хорошим, но на самом деле ничего хорошего в этом нет. Больше так не делай. Я тебе кое-что посоветую. Послушаешься моего совета?» — «Послушаюсь, отец»,—ответил он.
«Из своего родного города тебе нужно уехать, — сказал я. — Поезжай туда, где тебя не знают: в город такой-то. Я позабочусь о том, чтобы ты сошёлся там с добрыми людьми. Начинай работать и по силам, из собственного заработка помогай обездоленным, делясь с ними последним куском хлеба, потому что это имеет большую цену, чем то, что ты делал до сих пор.
Но даже если человеку нечего дать нищему и у него болит от этого сердце, то он даёт ему милостыню высшего порядка. Он даёт ему милостыню кровью своего сердца. Ведь если человек даёт милостыню из того, что имеет, то при этом он испытывает и радость, а вот если ему нечего дать, то он чувствует в сердце боль».
Выслушав меня, юноша пообещал послушаться моего совета и ушёл в радостном состоянии духа. Прошло семь месяцев и я получил письмо из тюрьмы Коридаллу. Раскрыв конверт, прочитал следующее: «Отец мой, ты, конечно, удивишься тому, что после стольких полученных от тебя советов и данных тебе обещаний я пишу тебе опять из тюрьмы. Но знай, что на этот раз я отсиживаю срок, который уже отсидел раньше. Произошла какая-то судебная ошибка. Слава Богу, что среди людей нет справедливости: ведь если бы она существовала, это было бы несправедливостью по отношению к людям духовным, которые теряли бы тогда небесную мзду».
Прочитав последние слова, я поразился этому молодому человеку, который столь горячо взялся за жизнь духовную и столь глубоко постиг глубочайший смысл жизни вообще. Вор ради Христа! Он имел в себе Христа. Он не мог сдержать себя от радости, которую переживал. Он переживал божественное сумасбродство, праздничное веселие!
— Геронда, эта радость происходила от того, что люди покрывали его позором?
— Эта радость происходила от того, что он терпел несправедливость. Он был мирским человеком — не читал ни житий святых, ни сочинений святых отцов, и, несмотря на то что его незаслуженно били, сажали в тюрьму, несмотря на то что в городе его считали шпаной, негодяем и вором, несмотря на то что его срамили и стыдили, — несмотря на всё это, он не оправдывался и ко всему относился настолько духовно!
Молодой человек — а заботился не о том, как восстановить свою репутацию, но о том, как помочь другим. Больших, настоящих ворюг часто не сажают в тюрьму ни разу, а этого горемыку дважды посадили за одну и ту же мелкую кражу.
А сколько раз его сажали в тюрьму невинно — пока не был найден настоящий преступник! Однако той радости, которую испытывал он, не испытывали даже все жители того города — вместе взятые. Тридцать тысяч их радостей не смогли бы перевесить одной такой радости, как у него.
