Роман
(Продолжение)(2)
...Так случается, когда после нескончаемо долгой, бессонной ночи, уже под утро, вы, наконец, впадаете в пограничное состояние, соединяющее реальность и сон. С закрытыми глазами лежите вы, на жесткой двуспальной кровати, - в комнате с витающими вокруг призраками тонких ароматов, еще недавно наполнявших комнату, - поддавшись гипнотическому ритму часового механизма, в состоянии полного оцепенения. И, несмотря на то, что веки ваши закрыты – своим внутренним взором окидываете вы комнату, боковым зрением заглядывая в прошлое… Вот здесь, напротив кровати, ещё недавно располагалось трюмо, с зеркальным триптихом и нескончаемой вереницей самой разнообразной косметической утвари, растиражированной отражениями. Однажды задал ей вопрос, зачем тебе столько косметики? - Ну, я же не спрашиваю, зачем тебе столько книг. – отвечала она с улыбкой...
Или, скорее, вот так:
...Так случается, когда после нескончаемо долгой, бессонной ночи, уже под утро, вы, наконец, впадаете в пограничное состояние, соединяющее реальность и сон. С закрытыми глазами лежите вы, на великолепно упругой двуспальной кровати, совсем недавно приобретенной по настоятельному совету декоратора,- в комнате с витающими вокруг едва уловимыми, призрачными парфюмерными ароматами, - в гипнотическом трансе, вслушиваясь в металлическое цоканье настенного часового механизма, в состоянии полного оцепенения."Тик-так-ток, тик-так-ток". И, несмотря на то, что веки ваши закрыты – своим старомодным внутренним взором окидываете вы комнату, заглядывая в прошлое периферическим зрением… Вот здесь, рядом с кроватью, ещё недавно располагался туалетный столик, а на нём - трюмо, с зеркальным триптихом и растиражированными в нём отражениями разнообразной косметической утвари... Однажды Иван задал ей вопрос, зачем тебе столько косметики?
– Отвечу, если ты скажешь, зачем тебе столько книг. – Непринужденно улыбнулась Виолета, в профиль, прицеливаясь в зеркало и весьма профессионально выдавливая своими сильными тонкими пальцами, с аккуратными прозрачно-перламутровыми ногтями, крошечный жировик, выскочивший на излёте надгубья, под правой ноздрей.
– Не боишься стафилококков, может быть надо было прижечь Дарсонвалем? - тихонько спросил он, на всякий случай выходя из комнаты...
Если встать с кровати и растворить окно, - жаркая пряная ночь нахлынет влажной благоухающей волной в дом. Разогнать комнатную мглу, нащупав бусину выключателя настольной лампы, и затем – отщелкнув часовое стекло, обездвижить циферблат, удерживая некоторое время медные стрелки, - и наступит желанная тишина, не нарушаемая никакими звуками.
Наконец вы решаетесь прервать свое оцепенение, и пытаетесь сделать все то, что так хорошо представляли себе минуту назад.
Но тут становится ясно, что нет никакой возможности пошевелиться. Словно душа отделилась от тела, потеряла все нити управления.
Вы пробуете пошевелить рукой, но пальцы остаются безо всякого движения; пытаетесь приподнять голову – но невидимый обруч обхватил вашу шею. В отчаянии стремитесь вырваться из этого мрака, обрести вновь контроль над своим телом, но чресла отказываются подчиниться, оковы беспощадны.
Когда же, после нескольких попыток, на грани возможностей, мобилизуя все свои силы – вам все-таки удается вынырнуть, до смерти перепуганным ныряльщиком, из пучины, и жадно, глубоко дыша, поскорее подняться с кровати, - оказывается, что, судя по всему, наступило утро. Сквозь плотные, слегка провисающие гардины, в комнату вторгается свет. Чернота мрака рассеивается, и реальность наполняется новыми оттенками, заимствованными из палитры экспериментирующего с цветом экспрессиониста: парижская лазурь трагично задранной скатерти на круглом обеденном столе, и лазурь берлинская обивки пустующего кресла, напоминающего вечернее платье располневшей баронессы, надетое на торс трехногого, безголового манекена. Скользят по искривленной пернатой ножке селадоновые, пасторальные тени, и на сафьяновом пуфике поблескивают медные пуговицы, как пара глаз. Бабочная пыльца равномерно распределена в воздухе, фосфорицируя в направленном луче солнечного света.
"И всё же, несмотря на свой скверный характер, несмотря на свою несдержанность и природную лень, да мало ли у меня грехов - разве не заслуживаю я милосердия? Женщины бывают нестерпимо жестоки, неоправданно жестоки. И они забывают всё то удивительное, доброе и нежное, что было в ваших отношениях. Женщины злопамятны. Они не прощают слабости." - записал в то утро Иван в блокноте, куда имел обыкновение записывать некоторые отрывочные и бессвязные мысли...
(продолжение следует)