Наследство

В Пятигорском онкологическом диспансере я был самым молодым специалистом.

После окончания Иркутского медицинского института в 1972 году я был распределен в Иркутский областной онкологический диспансер. Это было престижное распределение, так как Иркутская область очень большая, и молодого хирурга могли распределить в районную больницу в тьмутаракань. Естественно, после годовой интернатуры по хирургии в Шелеховской городской больнице, я мог самостоятельно оперировать только простые случаи аппендицита и грыжи. В районной больнице я бы варился в собственном соку и ничему бы не научился, ну правда жизнь заставила бы расширить список операций, но на это ушли бы годы и самое главное страдали бы пациенты от неумехи -хирурга.

По счастливой случайности меня женили на 5 курсе на молодом преподавателе политехнического института. Она была коренной иркутянкой, поэтому меня оставили в городе. Я не помню сейчас почему я пошел в онкологию, но мне казалось это интересным и перспективным направлением медицины. Тем более областной онкодиспансер обслуживал БАМ и был оснащен самым современным по тому времени оборудованием. (БАМ-Байкало-Амурская магистраль) Это была стройка века, на нее не жалели средств, и все медицинские учреждения, которые обслуживали ее, снабжались в первую очередь и самым лучшим. В лучевом отделении функционировал РОКУС-ротационно-конвергентные компьютеризированные комплексы, лучевые установки, которые были только в центральных клиниках Москвы и Ленинграда, в диагностическом отделении использовали японские фиброгастроскопы, широко использовался цитологический метод исследования, в химиотерапевтическом отделении в достаточном количестве были самые современные по тем временам химиопрепараты, в основном импортные. Я не говорю уже о специалистах высочайшего класса. Кроме лучевого и химиотерапевтического отделения, о которых я упомянул выше, было отделение прокто-абдоминальное, торакальное и отделение головы и шеи, в которых выполнялись все виды сложнейших операций почти всех локализаций рака. Я, как молодой специалист, поочередно работал во всех отделениях, сначала ассистировал, потом сам оперировал больных, выполняя типовые операции. Почему я так подробно описываю отделения и мою работу в них? Работа в этом центре очень много мне дала для развития как специалиста, и через три года обязательной отработки по распределению я превратился из молодого неопытного хирурга в онколога широкого профиля с уклоном в хирургию.

Моя теща, страдавшая сахарным диабетом, часто ездила в Ессентуки и Кисловодск на воды. По тем временам и по сравнению с Иркутском, там было сытно и тепло. Если в Иркутске надо было ловить время, когда привозили хлебную колбасу в магазин (это вид колбасы по форме хлеба, его видимо в этих же формах и выпекали). Благодаря тому, что наша квартира располагалась этажом выше продуктового магазина, мы слышали, как гремели лотки — это значило привезли что-то съестное, и каждый, кто был в это время дома, стремглав бежал вниз занять очередь, чтобы успеть получить вожделенный деликатес. Что это была за колбаса, я, сейчас ретроспективно анализируя, понимаю, что не каждая кошка стала бы есть этот шедевр мясной промышленности -там были и сиськи, и письки, и хрящики, и что-то еще, но за неимением другого, мы ели и это. Ладно летом, но зимой в тридцатиградусный мороз было очень и очень некомфортно. И вот, после очередной поездки на Кавказские Минеральные Воды, теща в ультимативной форме отправила нас в этот благодатный край - езжайте, устраивайтесь, а мы подтянемся позже. У меня к тому времени закончился обязательный трехлетний срок отработки по распределению и я, оставив заявление об увольнении, с женой уехал устраиваться на новое место. К тому времени у нас родилась старшая дочь, и теща предложила оставить ее у них, пока мы обустраиваемся на новом месте. О чем мы думали тогда я не помню, но приехать в чужой город без родственников и знакомых, без жилья и работы, это надо быть такими отчаявшимися и безрассудными.

Надо было начинать все сначала. Моя супруга преподавала высшую математику в институте в Иркутске, в Пятигорске же ее взяли программистом во вновь созданный НИИ. Я устроился хирургом в центральную районную больницу Предгорного района. Так как Кавминводы были курортом всесоюзного значения, квартиру можно было снять прямо на вокзале. Потом, через полгода путем сложной комбинации двойного обмена, родители жены обменяли свою квартиру в Иркутске на квартиру в Ессентуках.

Я год проработал хирургом в Предгорной больнице, потом мне предложили полставки онколога. В должности районного онколога я проработал совсем недолго, и я помню тот день, когда ко мне на работу приехал главный врач Пятигорского онкодиспансера и предложил работу у себя. Видимо информация, что в районе прозябает квалифицированный онколог, дошла до него и таким образом я получил работу по специальности.

В Пятигорском онкологическом диспансере я был самым молодым специалистом, тогда мне еще не было и тридцати лет.

ПОД (Пятигорский онкологический диспансер) обслуживал половину Ставропольского края и город Пятигорск, вторая же половина относилась к Краевому онкологическому диспансеру, расположенному в Ставрополе.

Наш диспансер ютился в неприспособленном двухэтажном здании, говорят раньше здесь был детский сад. На первом этаже была поликлиника диспансера, на втором - хирургическое отделение. Отдельно рядом было три одноэтажных здания: гинекологическое, лучевое и пансионат. Коллектив подобрался хороший, и, несмотря на тяжесть контингента больных, мы регулярно все дружно выезжали или просто выходили на природу, устраивали пикники, благо рядом была гора Машук с великолепными полянками. Видимо причиной такой сплоченности был главный врач диспансера - молодой и энергичный человек до сорока лет. Первое время меня поставили на консультативный прием в поликлинике диспансера, позже, учитывая мои склонности к хирургии, я стал поочередно работать то в хирургическом отделении, то в поликлинике. Прием в поликлинике был очень напряженным, мы не могли отказать больным, приехавшим из района за десятки километров. Иногда мне приходилось принимать до 50 человек за смену. Я бы не смог консультировать столько сложных больных если бы не четкая организация работы диспансера и, самое главное, опытные медицинские сестры. До сих пор с благодарностью вспоминаю одну из них - немку по национальности - благодаря которой я не тратил драгоценное время на бумажную писанину, даже направление на ВТЭК (врачебно-трудовая экспертная комиссия) она писала сама.

Однажды на прием пришла пожилая женщина около восьмидесяти лет. Старушкой ее нельзя было назвать, до пенсии она работала гидрогеологом в одноименном институте на Кавминводах, была эрудирована, в полном уме, но не в здравии: я диагностировал у нее рак левой молочной железы третьей стадии. Потом она пропала и появилась на приеме у меня через год. Выяснилось, что по семейным обстоятельствам она уезжала в Москву, ухаживала там за больным мужем. В Онкоцентре была произведена радикальная мастэктомия - удаление молочной железы, и вот снова вернулась в Пятигорск. У нее уже появился местный рецидив рака и метастазы в лимфоузлы в правой подмышечной области. На мой вопрос, почему не осталась долечиваться в онкоцентре, она ответила, что все понимает: ничего ей уже не поможет, и она хочет умереть на родине. Я предложил провести ей курс химиотерапевтического лечения, она отказалась. Единственно чего она боялась, это болей, и просила меня, если возникнет такая необходимость, вовремя назначить сильнодействующие средства. Я не стал вникать в подробности болезни ее мужа, но, видимо, он умер от рака и перед смертью сильно мучился. Позже на основании собственных наблюдений я сделал вывод, что больные боятся не столько самого рака, а болей, которые сопутствуют ему, они боятся остаться один на один с этим демоном и мучиться до конца своей жизни, особенно это было характерно для российской медицины, где борьба с наркоманией была важнее адекватного обезболивания умирающих больных. Мария Федоровна, так звали мою странную пациентку, периодически приходила ко мне на прием, я ей назначал какое-то общеукрепляющее и симптоматическое лечение. К больным, которые длительное время наблюдаются у врача, развивается эмпатия, они становятся вначале хорошими знакомыми, потом со временем ты относишься к ним как к близким родственникам или хорошим друзьям. У моей пациентки никого не осталось, родственники умерли, подруги по институту тоже ушли в мир иной, где-то в Ново- Черкасске жила двоюродная племянница шестидесяти лет, которую никто никогда не видел, правда она появилась потом. Я навещал Марию Федоровну в ее однокомнатной квартире, когда она плохо себя чувствовала и помогал ей чем мог, просто по-человечески, не как ее врач, покупал продукты и выполнял мелкие бытовые услуги - поменять сгоревшую лампочку, передвинуть мебель.

Между тем обстановка в онкодиспансере изменилась в худшую сторону. Из Владивостока приехала пробивная бабенка, выжившая главного врача, и занявшая его место. Эта маленькая блондинка сорока с хвостиком лет сумела рассорить всех врачей в диспансере, не стало общих посиделок и пикников на природе, появились любимчики и все остальные, я не входил в ее близкий круг. Своей квалификацией и самостоятельным мышлением я приблизился к той черте, когда меня стали назначать исполняющим обязанности заведующим хирургического отделения диспансера на время отпуска Геннадия Николаевича Пак.

Я вступил в партию, и это давало мне возможность возглавлять отделение и претендовать на должность главного врача. Меня даже вызывали в Горком партии для беседы на эту тему. Поэтому главврач - Светлана Борисовна Нестерчук - боялась, что я могу подвинуть ее с теплого места. Не секрет, что на Северном Кавказе было принято благодарить врачей, и чем выше должность врача, тем больше благодарность. Я не был святым и, если мне приносили коньяк или совали конверт в карман халата после операции, я недолго отпирался, но никогда не просил отблагодарить меня за мою работу. Но я знал, что существовала определенная такса и градация за операцию или лечение, и размер благодарности зависел от должности врача. У многих эта практика вызовет непонимание и неприязнь, но прежде, чем осуждать нас, следует знать размер зарплаты врача - на нее невозможно существовать одному человеку, не говоря уже о содержании большой семьи. После развала Советского Союза зарплата врача составляла 20 долларов в месяц, большая часть врачей ушла в мелкий бизнес, это были в основном терапевты. Хирурги еще как-то держались, в основном за счет добровольных пожертвований пациентов. Терапевты пополнили ряды челночников, людей, которые с огромными сиротскими сумками сновали как челноки в ткацком станке в Турцию, Грецию и обратно, и становились продавцами на популярных на Кавминводах вещевых рынках Руслан и Людмила.

Моя пациентка, ставшая мне почти родной, в один из визитов, предложила стать ее официальным опекуном. Я согласился, и она у нотариуса оформила завещание на все ее имущество и вклады в Сберкассе.

Мария Федоровна прожила год. Последний месяц ее беспокоили сильные боли, и я назначил ей наркотики. Навещал ее ежедневно после работы, утром предварительно звонил, не нужно ли что-либо купить из продуктов. В один из дней она не ответила на мой звонок и я, отпросившись с работы, прибежал к ней - у меня был свой ключ – и, когда я открыл дверь, я понял по абсолютной тишине в квартире, что все кончено - она лежала на кровати, казалась спящей с открытыми глазами. Я похоронил ее с помощью моих родственников и друзей с соблюдением всех традиций и формальностей рядом с ее матерью на Пятигорском кладбище.

Странности начались уже сразу. После скромных поминок в ее однокомнатной квартире мы, выйдя наружу, обнаружили, что квартира была опечатана. Потом меня обвинили в том, что я вошел в опечатанное помещение. В то время квартиры принадлежали государству и подарить или передать ее другому человеку не предоставлялось возможным. Мы заранее обсуждали этот вопрос с Марией Федоровной и моей супругой. Единственная возможность получить эту квартиру - прописаться в ней, но в однокомнатную квартиру можно было прописать только одного человека, для этого мне надо было развестись. Супруга не пошла на это, хотя мы очень нуждались в жилье и жили в семейном общежитии.

По завещанию я получил мебель и деньги на вкладах - около 20000 рублей, по тем временам это были большие деньги, на которые можно было купить три автомобиля ВАЗ, однако потом, после инфляции, на эти деньги можно было купить лишь килограмм одесской колбасы.

Я недолго радовался своему внезапно свалившемуся на меня богатству. Через неделю меня вызвали в милицию и попросили написать объяснительную записку по поводу смерти пациентки. Поступила жалоба от племянницы Марии Федоровны, которая обвиняла меня во всех смертных грехах. Потом я выяснил, что все это было организовано совместно с главным врачом. По всей видимости, племянница Марии Федоровны обещала определенный процент при успехе. Прессинг на меня осуществлялся по всем направлениям. Собрали партийное собрание, на котором пытались заклеймить меня позором за стяжательство и исключить меня из партии, однако не получилось собрать большинство. Я получил поддержку от человека, от которого не ожидал такого участия - от заведующего лучевым отделением Беляковой, которая одновременно исполняла обязанности председателя парторганизации онкодиспансера. Я ее знал как человека жесткого, но справедливого. Она сказала, что дело выеденного яйца не стоит, и что в основе этого дела простая человеческая зависть. То же самое сказала мне и адвокат-нотариус, которая подписывала завещание. Она успокоила меня - забудь, никто не может ничего сделать, ты по закону получил это наследство. Главврач еще раз попыталась исправить неудавшуюся сделку за наследство, вызвала меня к себе и убедительно просила меня бросить все и бежать. В мединституте я занимался психотерапией и сразу почувствовал сильное суггестивное воздействие со стороны этой дамы, теперь я понимаю каким образом она воздействовала на ослабленную психику больных, вымогая у них последние гроши. Я подумал как хорошо, что этот период моей жизни и медицинской деятельности не выпал на 1952 год, когда началось сфабрикованное дело врачей, я бы точно попал под статью о вредительской деятельности медиков. Я подумал и успокоился, принял это как жестокий урок жизни, понял простую истину – то, что не убивает, делает нас крепче.

Бежать я никуда не стал, но работать под началом этого нехорошего человека я больше не хотел и начал искать работу онколога в Кисловодске, в Предгорной ЦРБ, но везде встречал предвзятое отношение ко мне – Светлана Борисовна успела обработать главных врачей этих учреждений, и они под разными предлогами отказывали мне, хотя получить специалиста такой квалификации было бы честью для любого лечебного учреждения. Это был последний болезненный укус с ее стороны. Хорошие врачи и просто врачи требовались постоянно, и я устроился хирургом в Ессентукскую поликлинику. Через короткое время онколог Ессентуков ушла на пенсию, и я стал снова работать по специальности. Но об этом другой рассказ. Вспомнил один из самых тяжелых периодов моей жизни-вытащил еще одного демона, после чего жить стало легче, жить стало веселее.