Зевс – один из самых любвеобильных богов Древней Греции. Чтобы удовлетворить свою страсть, он был готов на любые ухищрения. Сюжеты с его романтическими похождениями были очень популярны в европейской живописи из-за их двойного смысла: церковь запрещала открыто изображать эротические сцены, но в случае с Зевсом на первый взгляд это всегда были вполне целомудренные сюжеты и только тот, кто хорошо знал античную мифологию понимал, что на самом деле художник изображает сцену соития.
«Леда и лебедь» – один из самых чувственных мифов о Зевсе, который стал популярным в искусстве Чинквеченто (XVI век). Леда – спартанская королева. Зевс превратился в лебедя, чтобы овладеть ей, и в результате этой связи женщина родила двоих детей.
Первые изображения «Леды и лебедя» дошли из римской античности. Этот сюжет Овидий описал в своих «Метаморфозах» и привлек к нему внимание римлян, не чуждых любви к плотским утехам. В Древнем Риме теме секса уделялось больше внимания, чем в Греции, и женщину воспринимали не только как мать семейства, но и как объект вожделения. Именно поэтому в откровенной сцене взгляд героини устремлен на зрителя без смущения: она не предостерегает от греха, а скорее призывает к нему.
Эпоха Возрождения
Ведущая роль церкви в эпоху Возрождения заставила художников переосмыслить древний сюжет. Леонардо да Винчи, бесспорный классик итальянского Возрождения, тоже создал полотно «Леда и лебедь», но наделил его дополнительными смыслами. Подлинник великого мастера не сохранился, но картина известна по копиям современников и более поздних живописцев.
Для итальянского искусства Чинквиченто характерна целомудренность даже в самых откровенных сценах, а женский образ там всегда неизменно сближается с Мадонной. Обнаженное тело в картине Леонардо не искушало и не олицетворяло плотское желание. Взгляд Леды устремлен на четверых детей, которые в данном случае являются предсказанием ее дальнейшей судьбы: она родит двоих детей от Зевса, и двоих от своего мужа, спартанского царя Тиндарея. Всю силу страстного желания Леонардо передал через фигуру лебедя: его шея изгибается, подобно телу змея-искусителя в райских садах. Чтобы понять истинный смысл замысла художника, нужно обратить внимание на выражения лиц Леды и лебедя: ее лицо выражает спокойствие и смущение, а его – похоть.
Еще один титан Чинквеченто, Микеланджело, трактовал сцену из мифологии с присущей ему чувственностью, практически отринув рамки церковной морали. Не отвлекая зрителя лишними деталями и украшениями, он изображает поцелуй Леды и лебедя. Он уже не осуждает грехопадение, ни от чего не предостерегает и не ищет в героине материнское начало: его интересуют изгибы фигуры, осязаемая красота женского тела, а весь сюжет становится только официальным поводом для любования нагой натурой.
Страсть, энергию желания, схожую с той, которая чувствуется в композиции Микеланджело, описал ирландский поэт Уильяй Йейтс в одноименном сонете 1924 года:
Удар, еще! – Над девой задрожавшей
Всплеск белых крыл, – уже не ускользнуть.
Затылок – в клюве, грудью воспылавшей
Теснит желанье немощную грудь.
Питер Пауль Рубенс, очевидно, был вдохновлен работой Микеланджело, и практически цитировал его композицию, но все же можно найти тончайшее отличие в общей эмоциональной трактовке образов. Рубенс делает более чувственным поцелуй Леды и Зевса, и чуть по-другому пишет тело героини: Микеланджело изображает мощное атлетичное тело, не лишенное при этом женской плавности, а Рубенс – дородную женскую красоту, мягкую и округлую. Это связано с изменившимися идеалами красоты и личным вкусом художника: женщины на всех картинах Рубенса далеки от параметров 90-60-90.
Абсолютная откровенность
«Леду и лебедя» без цензуры изобразил французский художник Франсуа Буше, известный своими фривольными картинами.
В XVIII веке во Франции высшее общество было настолько задавлено придворным церемониалом, что жажда свободы стала выражаться в галантных играх. Аристократы собирались в Версале, других королевских резиденциях или в собственных поместьях, и целью этого развлечения были бесконечные адюльтеры. Так люди компенсировали отсутствие любви и чувств в браках, заключенных по расчету. Выразителем эпохи стал именно Франсуа Буше, сделавший живопись откровенным искусством и отказавшийся от цензуры. В его трактовке Леда сама желает единства с Зевсом Она обнажает нижнюю часть тела, а лебедь тянется к ней клювом в точности так, как это было описано в мифе.
Дали и Леда
Натурщицей для картины «Атомная Леда» стала главная муза Сальвадора Дали – Гала (Елена Дьяконова). Замысел работы появился у художника после бомбардировки Хиросимы: сюрреалист увлекся структурой атома и идеей строения мира, где все частицы на самом деле разделены пространством. Именно поэтому ни один предмет в картине не соприкасается с другим. Сам Дали говорил: «Насколько я знаю – а я верю, что знаю наверняка, – в „Атомной Леде“ море впервые изображено не соприкасающимся с землей; так, будто вы можете просунуть ладонь между морем и берегом и не намочить её. Так, по-моему, проецируется на плоскость воображения один из наиболее таинственных и извечных мифов о происхождении человеческого из соединения „божественного и животного“, и наоборот». Либидо здесь тоже представляется в виде идеальной сущности – это напряжения, которое существует между Ледой и лебедем, не имеющего конкретного визуального воплощения.
Леда и Лебедь – сюжет античной мифологии, оставивший след во всех эпохах. Сцена позволяла иносказательно говорить о сексуальности и обходить все цензурные запреты и в разное время художники трактовали образ героини радикально противоположным образом: от целомудренной верной супруги до порочной женщины, желавшей объятий Зевса.