1221 год. Лето. Центральный Афганистан. После серии маневров мусульманские силы сталкиваются с восточной группировкой монголов. Стороны не тратят времени на прелюдии и бросаются в бой. Начинается одна из самых кровавых битв Хорезмийской войны.
Продолжение. Предыдущая часть и брошенный жребий ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Чем меньше человек уговоров заслуживает, тем больше ему их требуется
Равнина открывшая мусульманский строй, не оставляла внимательному спокойствия, а опытному безмятежности. Взгляд упирался в тесные ряды смуглолицего войска, чьи доспехи отражали рассвет, а глаза ярость.
Сартаулов было много. Очень.
Центр с зеленым султанским знаменем и два крыла, левое и правое, Каждое по отдельности превосходило монголов числом. Противников делило огромное поле, усеянное ямами, рытвинами и сусличьими норами. Даже на пешем ходу, кони спотыкались...
А если придется бежать?
Думали те, кто постарше
Помнившие войны, где убегать приходилось чаще, а кто не бегал, тот не воевал. Но сродная женщине, битва не терпит сомнений в желании и опасений в исходе. Сомневаешься не иди, опасаешься не воюй. Командиры смотрели молча, как конница выливается на равнину.
Выжидая удара, войска Султана стояли дугой. Вжимаясь в ущелья и сохраняя несвойственное (мусульманам) спокойствие. Присмотревшись тысячники нашли их спешенными, с конскими поводьями привязанными к поясам. Готовыми погибнуть, но не сойти.
Шиги-Хутуху уже отдавал приказ, когда подъехал Молгор. Единственный, кто решился сказать и выполнить, а не выполнить и сказать.
Нойон!
Прохрипел тысячник
И не тратя слов понапрасну понесся к мусульманам. Подлетев на расстояние выстрела, он пустил стрелу вверх. Та описав дугу чиркнула по камню, не причинив вреда никому. А ведь тысячник был мэргэном.
Скалы надежно защищали Султана.
Вернувшись, Молгор взвил густые клубы рыжей пыли, показывая что атаковать придется вслепую.
Пусть сами идут вперед, возьмем их там
Подвел он черту
Указав на россыпь дорожных нитей, расходящихся от равнины. Выманив противника туда, монгольское войско легко распарывало брюхо любому
Шиги-Хутуху вскинулся
Татарское кочевье научило меня.
Если драка неизбежна - бить надо первым.
Этого хватило понять.
Их ведёт человек, который никогда не дрался. Ни вторым, ни первым. Отъезжая к своим, Молгор взглянул на рассветное солнце, неуверенный что увидит закатное. В этот день, его узрели не все.
Мгновеньем спустя, Шиги-Хутуху погнал тумен на кипчаков.
Железная труха
Бьющий первым, получает вторым
Удар монгольской конницы был страшен. Десятитысячная туча вломилась в кипчакский строй, выбивая комья и кости. Передние ряды смешали с землей, задние разбили о скалы. На правом фланге обнажилась чудовищная брешь, строй рассекли и стали рвать на части.
Теснившиеся слева и справа видели облако пыли, из которого люди разлетались как тряпичные куклы. Тумен разделился на потоки, выкалывая и вырубая стоящих. Если бы горы умели кричать, мир в тот день сошел бы с ума от боли.
Но горы кричать не умели, а только отражали людские крики. Те разносились так, что имеющий уши завидовал глухому. Когда же из схватки стали выползать раненые, человек возроптал что у него есть глаза. Истоптанные и изрезанные собратья куда-то карабкались, оставляя ржавые борозды на серой земле.
Монголы теснили и брешь ширилась, грозя обрушить правое крыло Амин ал Мулька, а вместе с ним мусульманское войско.
Кипчаки бились отчаянно, кидались с мечами, бросались под копыта, но удержать лавину не смогли. Часть рассеченного фланга отрезали от своих и добивали. Вторая откатываясь, валилась на центр.
В сражении наступил опаснейший миг, где твердый терял выдержку, а робкий голову. Казалось всё кончено. Но думали так не все.
С разных сторон султан Джалаль ад Дин и монгольские тысячники видели одно и то же. Натиск слабел.
Превосходство в стрельбе и маневре не использовалось.
Даже наполовину ощипанное, правое крыло мусульман превосходило (числом) всё монгольское войско.
Случилось то, что бывает когда ярость врезается в массу, а умение натыкается на количество. Напор выдохся и атака увязла. С центра и слева к мусульманам подходила подмога. Жертвуя собой туркмены и кипчаки дарили кипчакским частям спасительную передышку.
В тот (славный!) день, те и сами не подвели, подпирая небо и служа опорой земле...
В противоположность названию (кипчак - дерево с трухлявой сердцевиной), люди Амин ал Мулька явили стойкость диковинную. Выдержали удар, перетерпели боль и вернулись в сражение. Ныряли под седла с ножами, вскрывая конские пашины и бедра всадников.
Участок сражения превращался в копошащуюся массу. Еще не землю, но уже не то что по ней ходит (и скачет).
К полудню сражение рассыпалось на схватки. Дюжий монгол рубил таджика как молодой камыш. Его самого копьем навылет пробивал туркмен на ахалтекинце, минутой спустя убитый стрелой. Сильный человек истреблял сильного человека, оставляя имена лишь в материнских сердцах. У кого матери еще жили.
Новое подкрепление отбросило монголов назад. Удерживая строй они повернули в лагерь, провожаемые стоном раненых, выдохом живых и молчанием мертвых.
День не выявил победителя, но обозначил проигравшего.
Можем повторить
Уловки всех путают, да не со всеми работают
Смежив очи, ночь дунула прохладой на раны. Оценив шутку (Султана) о смерти, которая отдохнувших, мусульманские вожди спали мертвецки.
В главных шатрах монгольского лагеря горели жаровни. Здесь не спали сами и не давали другим. Расколотив лоб Шиги-Хутуху не взялся за ум, но решился на хитрость.
Семнадцатью годами ранее, Темуджин (еще..) ходил на найманов, столько же превосходивших его людей числом, сколько уступавших им смекалкой. Тогда в ночной степи каждый ратник зажег по пять костров, представлявших монгольское воинство бесчисленным.
Найманы дрогнули.
Могущие прихлопнуть одним ударом, стали ловчить притворным отступлением, обратившимся в непритворное бегство. Тем завершилось, что найманскую рать загнали в горы и сбросили с утесом.
Война за власть в Великой Степи закончилась. Войны за господство над миром начались. Мир еще об этом не знал. Хотя... Он вообще, никогда ни о чем, не знает.
Историю Шиги-Хутуху понимал лучше окружающей жизни, решившись повторить прошлое в настоящем. Темникам и тысячникам отдали приказ.
Каждый да мастерит войлочного человека, и садит на заводного коня.
Так и сделали.
Особенно усердствовали темники - шутники Укар и Кутур.
Картина, увиденная мусульманами поутру - удручала.
Монгольское войско удвоилось. Все говорило о том, что ночью к проклятым подошло подкрепление, а значит вчерашнее повторится с новой силой и старой яростью. Дозорные осмелились потревожить сон эмиров, а те у шатра Джалаль ад Дина шептались так, что тот вышел сам.
Зевал в кулак и поправлял кушак, расшитый руками последней жены.
Смотри сам!
Воскликнули эмиры, указывая на черневшую врагами равнину.
Оценив дело с рассудительностью испуга и дальновидностью нетерпения, они уже все решили, намереваясь бежать. Скрыться собирались в закрытых горах Буста области Тирах, куда монгольские кони не доберутся.
А уже там. Завтра. Собравшись с силами. Можно будет.
Умереть.
Вздохнул молодой Султан устало.
Эти разговоры он слышал не раз. Еще на совещаниях у отца, где советники были сколь мудры тогда, столь мертвы ныне. Жить нужно сегодня, а драться когда нужно. Сейчас. Лучшего времени не будет.
Устыдившись Юноши, седеющие мужи и вожди вооруженных выехали к войскам, повторив вчерашний приказ.
Всем спешиться! Поводья держать за спиной
Уловка не удалась.
И Шиги-Хутуху атаковал. Снова.
Клещи
Не сбеги сам, побегут другие
Вопреки мнению старших, атака пришлась на левый фланг, где стояли туркмены. Нойоны убеждали Предводителя врезать (еще раз!) по кипчакам, успевшим испытать боль и обжечься горем. Не великое дело в драке выстоять, попробуй-ка то же самое повтори.
Напрасно.
Шиги-Хутуху заметался как неудачливый игрок в кости, который страшась рискнуть многим, играет помаленьку и проигрывает всё. Не добившись одного, он пробовал на зубок другое, потеряв его вместе с зубами.
Туркмены оказались стойкими, и хорошо стреляли из луков.
Как и в предыдущий день, монголы не могли пускать стрелы верхом и пошли в намет, надеясь испугать противника криком. На подходе конница обратилась в пыльную тучу, где никто противника и друг друга не видел никто. Промахнуться в такое, было невозможно.
Кувыркались кони, всадники летели из седел, идущие следом спотыкались о тела братьев. Не дойдя до цели, атака поперхнулась стрелой и захлебнулась кровью. Развернув поводья, монголы понеслись в лагерь.
Еще и тут тумены (но не битву!) можно было спасти.
Уходим. Уходим все!
Говорили Шиги-Хутуху помнившие войну, а не сказки о ней.
НО! Предводитель был из людей, принимающим дело любым, но по моему. Исступленный ум не видел (и не желал) трудностей для других, тыкаясь в цель с бараньей упёртостью.
Тип этот (человеческий) узнаваем по настойчивому желанию уговорить и доказать, досказать матерный анекдот не желающим слушать. По набившей оскомину теме, снова (и снова) навязываемой докучливым собеседником. По настырной склоке, от которой не получается отшутиться и отмолчаться. Так что приходится отвечать. И жёстко.
Незваный гость, назойливый пьяница. Упертый руководитель, который выборочно замечает что оплатил полный рабочий день, но не то что работники выполнили двухдневную норму. Отказывая не в дополнительной плате даже (об этом речь не идет), а в желании уйти часом раньше. Взвиваясь на дыбы и пеняя на совесть..
Домашний тиран, прививающий пагубные склонности мягкой жене. Сильный мира, навязывающий всем интересы. Все это губит (теряет) людей, и мало ли этого в жизни...
Но иногда это получает большую власть. И становится скорбью для всех.
Всем следить за моим бунчуком!
Выкрикнул Шиги-Хутуху, но поздно.
Мусульманский стан загремел барабанами, люди влетели на коней и огромные крылья войска двинулись вперед, смыкаясь за монгольскими спинами. Это был конец.
Первыми (кто-бы сомневался..) спину показали весельчаки. Шутки кончились и пока ловушка не захлопнулась братья-бааринцы Кутур с Укаром понеслись с поля. За ними пошли остальные. Бегство превратило тумены в ораву, потерявшую волю и гонимую страхом.
Первыми настигли тех, кто атаковал утром. Не успев пересесть на заводных лошадей, они стали легкой добычей тяжелой конницы.
Мусульманская лава изрубила их со спины и растоптала копытами.
Туркмены уже врывались в лагерь, а Джалаль ад Дин продолжал преследование, решив татарское войско не прогнать, а уничтожить.
Усеянная ямами и неровностями равнина (до войны здесь пахали) стала могилой. Кони спотыкались, всадники лишались голов. До Предводителя (проклятых!) оставалось несколько скачков и дни его (но не мучения!) казались сочтенными, радуя благодетельных и веселя добродушных.
Случилось внезапное.
Отделясь от бегущих, тысяча всадников припала на седлах назад, и не поворачивая спины пустила стрелы. Пятьсот мусульман рухнули как подкошенные. Из шлемов, глаз и кольчуг торчали оперения. Залп сделали люди Молгора и если бы все тридцать тысяч воевали так изначально, мусульманам пришлось бы плохо. Очень.
Минутное замешательство спасло передовой отряд, с которым уходил Текечук. За ним по другой дороге спаслись темники. Молгор со своей тысячей отстреливался до конца и только когда хребет пронзили последнему багатуру, развернул поводья и ушел в пустыню.
Тела устлали равнину на несколько фарсахов. Восточная группировка монголов перестала существовать.
Началось веселье. Грязь с сапог стирали о лица павших, раздирали на част пленных. Все ликовали, только Тимур-Малик хмурился
Они вернутся.
Говорил он
Провожая мертвое поле и одинокого всадника
Человек и собака (послесловие)
Не добрый и злой, но голодный и сытый
По тому как он смотрел на собаку (и как собака смотрела на него) было понятно, что этот человек добрый и будь у него еда, ею бы поделился.
Но он пересек пустыню, потерял коня и упустил ящерицу. Еды у него не было. Еды не было и у собаки... Мелкого, тщедушного существа, запертого слабостью между пустыней (где бродят чужие) и миром (где терзают свои). Так собака и жила, прячась. Питаясь тем, что путник подкинет, и тем, когда путник падет.
Пес был добр и на протянутую ладонь доброго человека, завилял хвостом. Доброта не отменяет необходимости, а необходимость доброты. Насытившись, Молгор понял что несколько дней еще проживет.
Нужно было достать коня, и случай представился
Нарядный мусульманин (таджик) с холеной бородой, высился над миром на громадном ахалтекинце. Чумазый бродяга в кровавых лохмотьях удивил сапогами, каких у такого не должно было быть.
Татар вылавливали по всем дорогам. Десятник Хасан из войска Музаффар-Малика хотел отличится. Предвкушая награду и место выше.
Подойди сюда!
Крикнул он бродяге.
Кинжал вошел ему в бок, преподав последний урок. Не зови незнакомца и на зов его не ходи тоже. Если бы десятники слушали тысячников... Но они и наставлениями сотников пренебрегают.
Повоюем еще. Повоюем!
Прошептал ахалтекинцу монгол, и помчался стрелой к Чингисхану.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 987 814 91 34 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415