Осенью одолевают деревню рябиновые страдания. Этому явлению название дед Клим дал. На конце деревни, где дом Клима стоит, заросли рябины. Там – то и собирается молодёжь по осени. Непонятно, что парней и девок привлекает: то ли яркие рябиновые ягоды, то ли отдалённость от центра деревни.
А только поставили они там скамейку и сидят. На гитарах бренькают, песни поют, а то и разговоры ведут. Выйдет дед Клим дров занести или другое что по хозяйству сделать – пока стоит, воздухом сентябрьским дышит, ненароком подслушивает разговоры молодых.
- Слышь, Вань, а когда в армию уйдёшь, я как буду?
- Приду ж.
-Долго же.
- Год всего щас служат.
- Скучать буду.
- Ладно, не понтуйся, сразу же другого найдёшь.
- Чего, хочешь сказать, что такая плохая я?
- Ладно, не обижайся.
-Сам-то. Когда я в город уезжала, сразу к Катьке Петровой перебежал.
- Ну, было. Чё теперь, не скрываю.
- Ещё и хвалишься.
- Да, ладно, Оль, чё, не с той ноги встала, что ли?
Слышится чмоканье. Потом тишина. Дед Клим плюётся и уходит в дом. Бабка уже ужин на стол собрала.
- Садись, старый, шляешься где-то.
- Слушал, как молодёжь разговаривает. Ничего святого нет. Ни любви, ни чести!
-Начал опять! А ты не подслушивай.
- Однако и наши внуки такие!
- У них родители есть, пусть они и думают. Мы с тобой, старый, детей своих вырастили. Так что не переживай.
Дед Клим молча пьёт чай. Потом садиться за своё сапожничье дело.
- Мань, а ты мне не изменяла? - спрашивает вдруг жену.
- Ты чё это, в бане угорел, что ли?
- Отвечай, когда спрашивают! – дед Клим стукнул об пол сапожным молотком.
- Ишь, генерал нашёлся! Меня спрашивает! Да я из-за твоего хозяйства да детей и света белого не видела! А сам то! Вспомни-то Капку! Кто к ней после работы бегал? А мне врал: «Ночная смена». Хороша же смена была.
- С чего это ты придумала? Раньше-то молчала, ничего не говорила. Не скандалила даже.
- То и молчала, что дети маленькие были! Куда я с пятерьми-то?
- Хм.
Дед Клим виновато прокашлялся. Не ожидал он такого от своей жены. Стало ему как-то хорошо на душе и светло. Особой вины он не чувствовал. Что там! Дело прошлое. А жена то вот мудрая оказалась. Никому, словом, не обмолвилась, никогда не укоряла. От этого деду Климу радостно на душе. Только вот, кажется, жену обидел. Молчит бабка, посудой гремит. Молчала- молчала, а потом: - Кобель, пёс блудливый!
Дед помалкивает. Усмехается в усы. Пусть бабка выговорится.
- В ночную смену он ходил. Сменщицу нашёл. Мало жены то. А чё, я с детьми набегаюсь, ничего не надо. А ему-то любовь подавай!
- Тебя я любил всю жизнь!
- «Любил». Пятьдесят лет прожили. Вздумал спрашивать про измену. Да как у тебя язык повернулся!
От бабкиной ругани убежал дед на улицу. Походил по двору. Хозяйство проверил. В рябиновых зарослях кто-то шептался. Дед Клим взял корзинку, вышел за калитку, подошёл к ближней рябине. В зарослях затихли. Дед Клим нагнул рябину, сорвал несколько ярких гроздьев. Быстро наполнил корзинку. Сунул одну ягодку в рот. Терпкий кисло-горький вкус перебила сладость.
- Ишь ты, сладкая!
Корзинку с рябиной Клим отдал жене.
- Глянь-ка, рябины набрал. Молодость вспомнил, что ли? – бабка проговорила ворчливо, но уже по мирному.
- Морозец чуть ударил, она уже и сладкая. Внукам вот набрал, приедут скоро.
- Ну и поставь в кладовую.
- Да ты хоть ягодку попробуй, - ласково сказал дед Клим.
- Заботливый стал. Раньше даже после ночной смены таким не был, -подкусила бабка Маня.
Дед промолчал. Включил радио, а там знакомая песня: «Ой рябина кудрявая, белые цветы!» Да так душевно её певица выводит, что у бабки Мани слёзы по щекам побежали, да и у деда глаза заблестели.
Осень. Рябиновые страдания.